грозящие новыми переворотами и смутой. 21 января 1924 года умер В. И. Ленин. Белоэмигрантская газета «Руль» в середине февраля поместила статью «Тухачевский и советская власть», давая понять, что этот «Красный Бонапарт» готов поддержать Троцкого в борьбе за власть или даже самому стать новым диктатором.
Как вспоминал один из «невозвращенцев» Г. Беседовский, в начале 1924 года «Москва переживала критические минуты. В течение двух недель мы все ждали переворота». Такой вариант категорически не устраивал Вернадского. Ситуация несколько стабилизировалась после победы блока Сталина и Молотова.
В газете «Правда» вышла заметка о том, что Академия наук получила из Парижа от академика Вернадского доклад о его работе в лаборатории Кюри по изучению радиевых руд. Этим исследованиям «придаётся большое значение», так как до сих пор французское правительство не допускало к ним иностранцев. «В Париже академик Вернадский, по предложению французской Академии наук, издаёт свой капитальный труд по геохимии».
Вряд ли можно сомневаться, что таким образом Владимиру Ивановичу дали понять, что в Советской России его высоко ценят и ждут. Автором или инициатором заметки был, по-видимому, А. Е. Ферсман.
Между прочим, упомянутая выше A.B. Гольштейн писала, основываясь на своей «животной ненависти» к большевикам: «Думаю, что Ферсману его (Вернадского. — Р. Б.) приезд очень будет неприятен, и он будет интриговать вовсю». В действительности всё было наоборот, что доказывает, в частности, переписка двоих замечательных учёных.
Несмотря на благожелательный сигнал из России, Вернадский затягивал отъезд. И произошло то, чего следовало ожидать: осенью 1925 года от Академии наук ему пришло требование немедленно возвратиться в Петроград. Владимир Иванович сослался на объективные обстоятельства и просил продлить командировку хотя бы без оплаты. Обещал вернуться, выполнив свои обязательства перед фондом Розенталя. Ответная телеграмма уведомляла: если он не приедет немедленно, то будет исключен из числа академиков.
Угроза возмутила Вернадского — не испугала. (Если верна гипотеза подсознательной установки, то такая реакция естественна.) Он ответил, что дорожит честью состоять в академии, но все-таки не может вернуться, не сдав научного отчета организации, финансировавшей его работу, — это вопрос чести русского ученого.
Вскоре пришло письмо, извещающее, что он исключается из числа академиков. Видно, кому-то не только на Западе, но и в Советской России не хотелось его возвращения на родину. Прошёл слух, что Вернадский остался в эмиграции.
Получив из Праги официальное приглашение прочесть в 1926 году курс лекций по геохимии, Вернадский уже не сомневался, что теперь суждено ему жить и работать в Чехословакии. Тем более что там обосновалась дочь Нина с мужем.
А может быть, таково веление судьбы и начинают осуществляться пророческие видения? Он стал признанным специалистом. Из Чехословакии нетрудно перебраться во Францию, в Англию или США…
Вышло иначе. Пришла телеграмма из Ленинграда: академику В. И. Вернадскому продлили командировку и предложили занять одну из десяти новых кафедр Академии наук. Вопреки мнению A.B. Гольштейн, именно Ферсман постарался сделать так, чтобы Вернадский вернулся в Россию.
Русский советский учёный
В начале марта 1926 года Владимир Иванович с Натальей Егоровной вернулись на родину. Он вновь возглавил КЕПС, на него обрушилась масса организационных забот. И в Париже, и в Чехословакии, и в России он с юношеским пылом предавался научному творчеству и продолжал работать над своими книгами по геохимии, истории минералов, биосфере.
В сентябре 1926 года он приехал в Киев на Второй Всесоюзный геологический съезд. Участвовал в заседаниях Украинской академии наук. Встречался с учеными.
Впервые к нему обращались за советами и пояснениями биологи. Оказывается, его идеи получают признание и входят не только в геологические, но и в биологические науки. Молодые биологи Ярилов, Зенкевич, Северцев пропагандируют его идеи, развивают их. Зенкевича привлекает изучение динамики живого вещества, перемещения и участия его в круговоротах химических элементов. Северцев предполагает организовать работы по методу Вернадского в государственных заповедниках.
За два следующих года ему так и не удалось вырваться в экспедиции. Масса организационных работ: руководство КЕПС, Радиевым институтом, Биогеохимической лабораторией, Комиссией по истории знаний; подготовка к съезду по изучению производительных сил страны и к Московскому международному почвенному конгрессу; посещение научных институтов и лабораторий в Осло, Берлине, Мюнхене, Страсбурге, Париже; чтение лекций в Германии, Чехословакии, Франции, Голландии, встречи с учеными, работа в музеях и библиотеках…
Говорят: командировки — это туризм за счёт государства. Для многих это действительно так. О такого рода туризме мечтает немало тех, кто поступает на геологические и географические факультеты.
О том, как проводил свои командировки Вернадский, можно судить по перечню выполненных им работ. Вот, например, его поездка 1928 года, продолжавшаяся один месяц (ему тогда было шестьдесят пять лет).
Прага: 16 лекций по геохимии; доклад «Эволюция видов и живое вещество». Мюнхен: участие в определении химического состава организмов в лаборатории геохимика Гольдшмидта. Париж: работа в Радиевом институте Склодовской-Кюри. Голландия: организация Международного почвенного конгресса; знакомство с Почвенным институтом, созданным в связи с осушением Зандерзее. Берлин: организация Международного геохимического комитета; работа по химии силикатов с профессором В. Эйтелем.
И это за один только месяц! Уместно вспомнить, что Владимир Иванович считал поездки за границу «наилучшим видом отдыха».
На родине он не ослабил интенсивности научной работы. По-прежнему пишет много, и думается ему легко.
Некогда Вернадский писал о Ломоносове: «Он все время стоял за приложение науки к жизни, он искал в науке сил для улучшения положения человечества. Наряду с философскими обобщениями его привлекало прикладное естествознание…
Для Ломоносова это стремление принимало характерную форму этических положений. Стремясь к истине, он в то же время верил в гуманитарное человеческое ее значение. Полный жизни и энергии, он сейчас же стремился воплотить эту свою веру в жизнь. Может быть, именно поэтому, благодаря искренности, активности и цельности его личности, так жив и близок для нас его образ».
Не так ли и сам Вернадский: научные обобщения волновали его не только сами по себе, «ради науки». Мысль была для него силой, перестраивающей мир, делающей жизнь людей возвышеннее и полнее. Мысль помогает создавать материальные ценности, благоустраивать и облегчать быт, укреплять народное хозяйство.
Для дальнейшего развития научных исследований в нашей стране, ставшей Советской Россией-СССР, Вернадский не жалел ни сил, ни времени. Создание группы, изучающей живое вещество, вполне естественно: это тема самого Вернадского. Близка ему и другая тема: история науки. Но он не занимался проблемами четвертичной геологии, мерзлотоведения, хотя и здесь выступил одним из инициаторов создания соответствующих научных организаций.
Его соратником по КЕПС был Б. Л. Личков. Из их переписки видно, что годы работы в комиссии были для них обоих годами борьбы, порой очень трудной, за сохранение и расширение этой замечательной организации, за улучшение ее работы.
Приложение теоретических знаний к практике народного хозяйства Вернадский считал важнейшей насущной задачей: «Тот народ, который сумеет возможно полно, возможно быстро, возможно совершенно овладеть новым открывающимся в человеческой жизни знанием, совершенно развить и приложить его к своей жизни, получит ту мощь, достижение которой и направление которой на общее благо является основной задачей всякой разумной государственной политики».
