Петербургской Академии наук по латинскому и русскому красноречию (элоквенции).
Силлабическое (от греч. «слог»), или слоговое стихосложение распространено в языках со стабильным ударением, например французском, польском, армянском. В каждой строке произведения обязательно должно быть определенное число слогов, одно или два ударения и строго фиксируемая пауза (цезура). У французов в 12-сложнике — ударение обычно на 6-м и на 12-м слогах; у сербов в 10-сложнике — на 3-м и 9-м).
С. Полоцкий, Ф. Прокопович, А. Кантемир обычно делали ударным предпоследний слог (женская рифма). Вот в 13-сложнике Кантемира:
Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки…
Подводя русский язык, богатый неударяемыми и беглыми ударениями, под классические каноны с четко закрепленными ударениями на конкретных слогах, наши поэты-классицисты частенько вынуждены были коверкать произношение слов или допускали корявые словосочетания.
Силлаботоническое, слогоударное стихосложение — это правильное чередование ударяемых и неударяемых слогов: при одинаковом числе слогов (силлабизм) получается одинаковое число ударений (тонизм).
Тредиаковский, например, превосходно владел французским языком, переводил прозу и стихи французских авторов, первым ввел в русскую поэзию гекзаметр. Однако «поэтическим слухом» он, пожалуй, не обладал. Его стихи воспринимаются нами как весьма слабые (в то время так не считали). Вот как он воздавал хвалу Петру I и основанной им столице:
А вот надпись Ломоносова к статуе того же императора, сочиненная примерно в то же время, что и стихи Тредиаковского:
Чеканный слог, отчасти архаичный стиль, исполненное смыслов содержание. Это стихотворение, в отличие от предыдущего, можно считать предтечей «Медного всадника» Пушкина. Хотя ощущается различие эпох, а не только стилей.
Со времен возвышения Российской империи при Петре Великом и укрепления ее связей с Западом в русской культуре настала пора классицизма. Ее первыми выразителями в литературе стали Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков.
Наиболее характерны для этого направления возвышенные оды. Но те же авторы обращались и к другим жанрам: элегиям, сатирам, трагедиям. Подчас Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков обменивались острыми, а то и злобными эпиграммами и язвительными баснями.
Сумароков, к примеру, в басне «Осел во львиной коже» сравнил самодовольного осла с уродом «из сама подла рода, которого пахать произвела природа». Намекал он — знатный дворянин — на крестьянского сына, ставшего академиком. Михаил Васильевич нанес ответный удар: «Свинья в лисьей коже». Озлобившись, Сумароков разразился пасквилем «Обезьяна-стихотворец».
Увы, талантливому стихотворцу Сумарокову недоставало благородства, чтобы признать величие Ломоносова хотя бы как мыслителя, ученого. Ведь если в феодальном обществе крестьянский сын, пробив сословные преграды, стал академиком, то уже за одно это он достоин уважения.
Стихи Ломоносова, исполненные в высоком стиле классицизма, восхваляют Российскую империю и ее правителей. Но восхищен он не только величием государства, но и великолепием русского языка. Какими бы ни были достижения Михаила Васильевича в теории стихосложения и языкознании, ему принадлежат реальные свершения в этих областях.
Он первым отметил выдающиеся качества русского языка. «Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему трудов прилагали», — писал он в предисловии к «Российской грамматике» (1755). И продолжил: «Карл пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».
Как убедительно написано не только по смыслу, но и по звучанию!
В наше время высказывание Ломоносова не менее злободневно, чем в ту далекую эпоху, из-за того, что наш родной язык страдает от упрощения до убогости, засорения инородными словами, загрязнения междометиями и блатным жаргоном, изменением интонаций. Когда иностранные песни и оперы поют отечественные исполнители на языке оригинала, это не показатель высокой культуры, как некоторым кажется, а унижение родной речи и неуважение к слушателю.
Владея несколькими языками, Ломоносов имел все основания утверждать: «Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем».
Оды хвалебные
Торжественные стихотворения для хора — оды — слагали в Древней Греции более двух с половиной тысячелетий назад. Нередко писали их по заказу и за определенную плату, воспевая значительное событие или выдающуюся личность. Обычны в одах ссылки на богов и героев.
На Руси первым сочинителем од был Симеон Полоцкий, белорус, в миру Пиотровский-Ситнянович (1629–1680). Во время Русско-шведской войны царь Алексей Михайлович прибыл в Полоцк, и монах
