Канделаки, работал в Музыкальном театре, дирижировал операми. Выступал Столяров и с симфоническими оркестрами. Был профессором консерватории. Но при этом, по его же собственному признанию, всегда любил оперетту, хотя никогда вплотную ею не занимался.
Оперный и симфонический дирижер, он не искал в оперетте ни сходства с оперой, ни серьезности драмы, а считал ее самостоятельным видом искусства, хотя и жизнерадостным, но вовсе не легким. Наоборот, для Столярова оперетта была одним из труднейших жанров, где актеры должны уметь делать многое и делать все одинаково хорошо. Он говорил, что в оперетте «нужно петь не хуже, чем в опере, играть не хуже, чем в драме, танцевать не хуже, чем в балете, а оркестр должен звучать столь же богато и ярко, как симфонический».
И при нем оркестр Московского театра оперетты зазвучал. Дирижер в оперетте — это ведь не просто руководитель оркестра. Он полноправный участник спектакля, музыкальный режиссер. Поэтому у Столярова оркестр сразу вырос — и в прямом и в переносном смысле. Григорий Арнольдович усилил некоторые группы инструментов, постоянно требовал от музыкантов красочности исполнения, интонационных, динамических оттенков. Строгим был Столяров не только по отношению к своим оркестрантам, но и к хору, и к актерам. О том, чтобы прийти к нему на урок, на репетицию, не распевшись или не выучив досконально свою партию, — о таком и подумать было нельзя. Так что, остановив свой выбор на Столярове, Канделаки не ошибся — это был его единомышленник.
Сам Канделаки был феноменально музыкален — музыка была его стихией, поэтому-то он, как никто, умел «ставить музыку». И в этом было их различие с И. М. Тумановым, который больше тяготел к драматической стороне опереточного спектакля. Из-за этого у него и были расхождения со старыми актерами нашего театра, приверженцами традиционной, классической оперетты со всеми ее особенностями. Хотя при Туманове театр поднялся на другой уровень и было поставлено немало хороших спектаклей, при Канделаки спектакли стали уже другими.
Нельзя сказать, что новый главный режиссер резко поменял стиль работы в театре. Нет, он не стал отказываться от того, что было действительно хорошо, но что-то исправил, например, снова разрешил «бисы» и подношения цветов артистам из зала. При Канделаки продолжалась работа над начатыми еще при Иосифе Михайловиче постановками. Вышла «Фиалка Монмартра», состоялась премьера «Парижской жизни» Оффенбаха, поставленной Лией Ротбаум. Она была не только режиссером этого спектакля, но и его музыкальным руководителем и даже дирижировала оркестром на премьере. Сохранялась в планах театра и «Мадемуазель Нитуш» Эрве, о постановке которой речь шла еще при Туманове… Некоторые изменения коснулись лишь «Летучей мыши» Штрауса, поставленной еще в 1947 году, — в этот спектакль Канделаки ввел новых исполнителей…
Изменения в руководстве на мне особенно не отразились — я еще слишком мало работала в театре и сравнивать, что было прежде и что делается теперь, просто не могла. Да мне было и не до этого. Я тогда была поглощена своей первой настоящей ролью — Виолетты в «Фиалке Монмартра», готовилась под руководством постановщика, Григория Марковича Ярона, к первому выступлению в этой оперетте.
Я любила свою роль, и Фиалочка шла у меня хорошо, потому что была мне близка. Да и как было не любить эту нежную, доверчивую, трогательную в своей первой, безответной любви простую парижскую девушку, продавщицу цветов. Я вообще люблю «Фиалку Монмартра» — она отличается от других «венских» оперетт с их салонными персонажами, со всеми этими «фрачными героями», светскими дивами… «Фиалка» — это рассказ совсем о других людях, о простых художниках, поэтах, бедных обитателях богемного Монмартра. Там и чувства-то более естественные — не опереточные. Кальмановская «Фиалка» мне кажется приближенной к опере Пуччини «Богема». И не столько по тематике (хотя и в этом они сходны), а по лирическому настрою.
Я с удовольствием участвовала потом и в другой постановке «Фиалки Монмартра», осуществленной в нашем театре через много лет. Но в новом спектакле у меня была уже другая роль — Нинон. И ее искрометная «Карамболина» как бы затмила мою первую роль скромной Виолетты, о которой теперь уже никто и не вспоминает, кроме меня. А она мне дорога.
«Карамболина» же буквально срослась со мной и «преследует» меня по сей день: какую бы передачу обо мне ни делали — обязательно в ней прозвучит «Карамболина». Сколько раз я просила музыкальных редакторов, режиссеров проиллюстрировать передачу другими номерами. Обещают, но в результате не могут удержаться — непременно вставят «Карамболину», словно ничего другого в жизни я не пела.
Хотя понять редакторов можно — номер действительно выигрышный, особенно на экране. В том спектакле «Фиалки», где у меня была роль Нинон, «Карамболину» поставил наш замечательный танцовщик Алик Сурков. И сделал это великолепно, особенно, если сравнивать с «Карамболиной» из прежней постановки — там это даже нельзя было назвать номером, просто была песенка Нинон. А в новом спектакле она «заиграла».
С песенкой Нинон связана интересная история. Рассказывают, что столь популярные, известные каждому любителю оперетты строчки «На Монмартре днем и ночью не смолкает шум…» написал не кто иной, как сам Михаил Светлов. Когда Ленинградский театр музыкальной комедии вскоре после войны собирался ставить «Фиалку Монмартра», то с просьбой написать новый текст задорной песенки Нинон обратились к Светлову, находившемуся тогда в Ленинграде, поскольку прежний текст не удовлетворял режиссера. На следующий день «Карамболина» была готова. Насколько правдива в деталях эта история, не знаю, по крайней мере так рассказывают. Но как бы там ни было, исполнять «Карамболину» и знать, что слова ее написаны замечательным поэтом, приятно…
Во время исполнения «Карамболины» со мной произошел один случай. В Кремлевском Дворце съездов был концерт артистов нашего театра. Естественно, в огромном зале КДС без микрофона не обойтись, кроме того, я должна была петь «Карамболину» под фонограмму. Вдруг в середине номера запись оборвалась… Хорошо, что дирижер Геннадий Черкасов сразу среагировал и дал оркестру знак — музыканты успели вступить вовремя и мы продолжили исполнение номера: я просто подошла к микрофону и допела все «вживую». С тех пор я больше никогда не пела под фонограмму, которых не выношу. Это был первый и последний раз в моей актерской жизни.
Возвращаюсь к самому первому моему выступлению в «Фиалке Монмартра», которое состоялось второго марта 1954 года (программка того спектакля у меня сохранилась). Какие замечательные партнеры были у меня на протяжении всех лет, что мы играли «Фиалку»! Мне было у кого учиться! Василий Алчевский, Серафим Аникеев, Владимир Шишкин… В первых спектаклях я успела сыграть с Татьяной Бах, исполнявшей роль мадам Арно. Ну а в Рауля, которого поочередно исполняли Алексей Феона и Николай Рубан, Виолетге было просто грешно не влюбиться. Особенно в Рауля — Рубана — по нему вздыхали толпы поклонниц.
Николай Осипович пользовался в те годы большой популярностью. На спектакли с его участием ходили специально. Красивый, с обаятельной улыбкой, с прекрасным голосом, Рубан был рожден для сцены. В классических опереттах он был просто неотразимым «фрачным героем»: его Айзенштейна из «Летучей мыши» или графа Данилу в «Веселой вдове» забыть невозможно. И мы, молоденькие актрисы, тоже были его поклонницами и, едва придя в театр, гадали, кому из нас первой посчастливится участвовать с Николаем Рубаном в одном спектакле. Повезло Ирине Муштаковой. Как мы завидовали ей, что она пела с самим Рубаном!
Среди первых спектаклей, поставленных в нашем театре В. А. Канделаки, было два очень успешных, сыгравших, как я считаю, определяющую роль в моей творческой судьбе. Эго «Белая акация» И. Дунаевского и «Поцелуй Чаниты» Ю. Милютина (об этом спектакле — в следующей главе).
В начале 2000 года отмечалось столетие со дня рождения И. О. Дунаевского. Как и положено, в связи с юбилеем прошли концерты, были сделаны передачи на радио и телевидении. Своими воспоминаниями об Исааке Осиповиче делились те, кто знал этого замечательного композитора, встречался с ним. Я слушала их и думала: «Вот ведь как странно сложилось у меня в жизни — я пела в одной из лучших его оперетт, в «Белой акации», ее постановка в нашем театре осуществлялась на его глазах, а вот увидеть, познакомиться с ним мне не привелось».
Действительно, я так ни разу и не встретилась, не поговорила с Дунаевским, хотя он дружил с нашим театром, часто бывал в нем. И контакты эти были давними — у нас ставились его оперетты «Сын
