Андре Банзимра
Приговоренный обвиняет
В бесконечно длинных коридорах, где царил полумрак, шаги раздавались удивительно громко. Клак… клак… Казалось, этим галереям, куда никогда не проникал дневной свет, не будет конца. На гладком, как стекло, паркете, отражались блики неярких электрических ламп. Клак… клак… У массивной двери шаги на какое-то время затихли. Послышались звяканье ключей, скрежет петель.
— Проходите…
Еще один коридор, конец которого теряется вдали. Человек высокого роста, шедший впереди, выглядел предельно истощенным. Надбровные дуги нависали над двумя затененными провалами, в глубине которых едва можно было различить глаза. Он смотрел прямо перед собой.
Этот коридор сразу показался ему непохожим на предыдущие. Сначала он не понял почему. Так же, как и в других, здесь царил полумрак. Но по мере того как они шли, по обеим сторонам возникало какое-то движение. Не поворачивая головы, человек попытался боковым зрением увидеть, что происходило справа и слева от него. Обе стороны коридора были забраны решетками. За толстыми железными прутьями что-то шевелилось, кишело существами, похожими на животных. Пришелец увидел в устремленных на него взглядах тупое любопытство, с каким смотрят на посетителей гориллы в зоопарке. Человек и следовавшая за ним охрана достигли середины коридора, когда послышался неясный вначале, но нарастающий гул голосов, и вскоре уже можно было различить отдельные фразы:
— Нет, ты только посмотри!
— Неужели и в самом деле он?
— Эй, Адамс!
Человек вздрогнул. «Проходите, проходите!» — сказал один из охранников. И тут с обеих сторон, по всей длине коридора раздался хохот. Адамс, как во сне, шел по лабиринту, которым вели его стражники, подчиняясь их кратким и точным указаниям: направо! налево! прямо! Повсюду, где он проходил, его появление вызывало взрыв безумного восторга. Внезапно, когда всеобщее веселье достигло пароксизма, раздался крик:
— Послушайте, да его же ведут в отделение приговоренных к смерти!
При этих словах некоторые из заключенных повалились на пол, другие начали весело скакать в своих клетках.
Наконец человек и его сопровождающие вошли в отделение смертников.
Коридор отделения приговоренных к смерти насчитывал в длину всего метров двадцать. Из-за обилия неоновых ламп светло как днем. И тихо. Появление заключенного и стражников не вызвало здесь никакой реакции. Осужденные встретили вновь прибывшего полным равнодушием.
Посредине коридора за небольшим столом на круглом высоком табурете сидел маленький человечек в форме надзирателя. Адамс и его охранники подошли к нему.
— Это Адамс? — спросил надзиратель.
— Да. Вот его карточка.
— Хорошо. Камера 3045.
Надзиратель взял со стола автомат и связку ключей.
— Пошли.
В этот момент затрещал телефон. Надзиратель протянул ключи одному из охранников, потом снял трубку. Направляясь к своей камере, Адамс слышал его голос:
— Алло? Да, господин директор… Нет… Нет… Во всяком случае, сейчас все в порядке. Хорошо, господин директор.
Адамс услышал, как позади него повернулся ключ в замке. Он задумчиво оглядел камеру. Это было помещение примерно двух с половиной метров в ширину и трех в длину. Стены выбелены известкой. В глубине под самым потолком через небольшое квадратное отверстие виднелось небо. Слева у стены — койка, застланная серым одеялом. Справа — умывальник. Адамс сделал несколько шагов и только тогда понял, что отныне он постоянно будет на виду у других. Уже сейчас чужие глаза следили за каждым его движением. И наблюдал за ним не надзиратель. Тот сидел, опустив глаза в газету. Адамс окинул взглядом коридор и заметил в камере напротив лысого человечка, пристально следящего за ним.
Адамс подошел к решетке и, в свою очередь, стал рассматривать своего визави. Крючковатый нос, тонкие и розовые, как у девочки, губы, темные и грустные глаза. Адамс знал этого человека. Они долго смотрели друг на друга. «Мог бы я сказать, что читаю ненависть в его взгляде? — подумал Адамс. — Пожалуй, нет. Только полное равнодушие».
Сидя за столом, надзиратель потягивал из стакана пиво.
Внезапно Адамс вздрогнул, услышав удар по прутьям решетки с правой стороны его камеры.
— В чем дело?
Тихий голос произнес:
— Ты, новенький, как тебя зовут?
Адамс помедлил.
— А вас, — спросил он, — как вас зовут?
— Джо Керди. 12 июня 1932 — 22 августа… этого года.
Адамс сжал губы, потом сказал:
— Эдвард Адамс. 6 мая 1939 — 3 сентября…
— Значит, вы и есть тот инспектор полиции, которого приговорили за убийство?
— Да, — ответил Адамс.
— Того парня, напротив вас, Слима Эвера, вы арестовали? — спросил Джо Керди.
— Да, — сказал Адамс, чувствуя, что нервы его на пределе. — Я арестовал его и вот того, Самуэля Пикара. И в других отделениях найдется добрая дюжина, кто обязан мне тем, что находится здесь.
— Только эта добрая дюжина, — вмешался новый голос с сильным южным акцентом, — выйдет отсюда в один прекрасный день. А тебя, парень, вынесут ногами вперед.
— Кто это говорит? — спросил Адамс.
— Твой сосед слева, Эдуард Рэйон.
— Счастлив познакомиться, — сказал Адамс насмешливо. — Как дошли вы до жизни такой?
— По вине бедной беззащитной старушки, которая держала тысячу долларов дома, вместо того чтобы положить ее в банк.
Из камеры Рэйона потянуло сигаретным дымком. Адамс машинально ощупал карманы.
— Мне нечего курить, — сказал он. — Вы не угостите?
Вместо ответа к нему протянулась рука с сигаретами. Адамс на мгновение задержал пачку в своих пальцах.
— Вы, может быть, не расслышали мое имя? — сказал он. — Меня зовут Адамс. Я работал в уголовной полиции.
Снова послышался голос Рэйона, равнодушный, спокойный:
— Возьми сигарету и верни пачку. Она у меня последняя.
…В отделении приговоренных к смерти Нью-Веральской тюрьмы было шестнадцать камер, с номерами с 3039 до 3054. Большую часть времени половина из них пустовала, и обычно администрация старалась размещать осужденных поближе друг к другу, чтобы их не угнетало одиночество. Им были разрешены шахматы, шашки, сигареты, кофе. Четверги и воскресенья были днями посещений. Встречи происходили в юго-восточной части тюрьмы в большой комнате, разделенной как бы прилавком с установленной на нем
