результате любовного влечения, а не по контракту, заключенному между двумя семьями без учета чувств будущих родителей.
Уехать? остаться? В 1505 году Леонардо исполнилось пятьдесят три года. Он жил во Флоренции в добровольной изоляции, в окружении немногих друзей и нескольких учеников, в весьма стесненных материальных условиях. Впрочем, сам он уверял, что подобная «экономность» полезна для здоровья. Как уже говорилось, он был неприхотлив в еде, питался в основном хлебом, яйцами, шампиньонами и фруктами. К мясу, которое подавалось на стол для его юных учеников, он не прикасался. Он никогда не затуманивал своего сознания алкоголем, предпочитая постоянно контролировать себя. Хотя повреждение нравов во Флоренции, причину которого Савонарола усматривал в попустительстве светской культуре, и не шло ни в какое сравнение с той распущенностью, которая царила в Риме, Леонардо, наученный горьким опытом, знал, что угроза политического переворота присутствует постоянно. Он уже приучил себя не доверять сильным мира сего, хотя и нуждался в поддержке с их стороны, и тем сильнее не доверял, чем дальше простирались амбиции властей. Он жил словно под маской, даже здесь (а может быть, особенно здесь, во Флоренции) сознательно таясь от любопытных глаз. Его работа все больше и больше требовала молчания, сосредоточенности, неусыпной бдительности.
После казни Савонаролы деятельность флорентийских мастерских оживилась. Но в общей интеллектуальной атмосфере уже не было прежней энергии. Доходило до того, что многие начинали с ностальгией вспоминать времена Лоренцо Медичи.
Итак, всё кончено: Флоренция больше не является ни центром мира, ни культурной столицей Италии. Отныне главные события происходят в другом месте, и Флоренция никогда уже не вернет себе прежнего положения. Рим прочно занял ее место. Леонардо, как и прочие флорентийские художники, лишен чувства уверенности в завтрашнем дне. Про него говорят, что какой-то рок преследует все его работы, за которые он принимается с увлечением, а заканчивает (вернее говоря, вовсе не заканчивает) в состоянии замешательства. Для него ничто и никогда не обретает подлинного завершения, он хотел бы сохранить при себе все свои работы, дабы постоянно переделывать и улучшать их ad vitam aeternam… [41]
Вереница неудач Всю жизнь его преследовала непрерывная вереница неудач. В тридцать лет он покинул Флоренцию, не завершив ни «Святого Иеронима», ни «Поклонения волхвов»… В Милане никому не было дела ни до его урбанистических замыслов, ни до мечты стать военным инженером… Он не сумел уложиться в сроки, отведенные для написания «Мадонны в скалах»… Он так и не дождался отливки «Большого коня», и ему не суждено было стать скульптором… «Тайная вечеря», в которой со всей яркостью проявился его гений, погибала прямо на его глазах… Он покинул Мантую, не завершив портрета Изабеллы, а Венецию — так и не сделав ничего достойного внимания… Находясь при Чезаре Борджа, он не сумел реализовать ни один из своих проектов. Во второй раз ему приходилось бежать из Флоренции, где его постигло полное разочарование. С «Битвой при Ангиари» он испытал такую же неудачу, как и с «Тайной вечерей»… Что же касается его шедевра, «Джоконды», то этот портрет так никогда и не будет передан в руки заказчика…
Говорят, что его талант сам является причиной его неудач… Он чувствует себя бессильным в то самое время, когда может всё, — и знает это. Однако Флоренцию ему придется покинуть, слишком уж пагубна для него царящая там атмосфера. Его родина решительно ни в чем не благоприятствовала ему. В обстановке нарастающей враждебности Леонардо, всей душой ненавидящий беспорядок, решает бежать из Тосканы, в которой он, в сущности, никогда не встречал ни благожелательства, ни, как полагает он, справедливости. То же самое можно сказать и о признании, в котором он всегда так сильно нуждался…
Но хуже всего то, что Синьория считает его вором, поскольку он должен деньги, полученные в качестве аванса за «Битву при Ангиари», которая так и не была завершена! Подвергшись столь неслыханному оскорблению, Леонардо негодует. Он созывает своих друзей и умоляет их помочь ему найти требуемую сумму. Эти деньги он собирается швырнуть в лицо гонфалоньеру, прежде чем навсегда покинуть город. Но куда податься? Непростой вопрос. Правда, друзья пытаются отговорить его от намерения уехать. А пока что они, уже на следующий день после обращения к ним Леонардо, собирают сумму, которую, как они полагают, Содерини требует неправомерно. Леонардо тут же отсылает деньги ему. Но Содерини, видимо, смущенный гордым жестом художника и, вероятно, испытывая угрызения совести, отправляет деньги обратно с просьбой оставить эти золотые флорины у себя, ибо, по его мнению, он их «честно заработал»!
Однако, несмотря на этот явный знак примирения, Леонардо, подавленный, обескураженный, глубоко оскорбленный, не имеет ни малейшего желания ни завершать «Битву при Ангиари», уже пропавшую в его глазах, ни оставаться долее в городе, считающем его вором и обвиняющем в мошенничестве. Как раз в то время Амброджо да Предис, один из братьев да Предис, с которыми он в свое время объединился для написания «Мадонны в скалах», сообщил ему, что они наконец-то выиграли свой процесс, тянувшийся двадцать лет.
Правда, противная сторона, дабы получить свое, выдвинула в качестве условия написание другой «Мадонны в скалах»! «Тут работы всего на пару недель», — с радостью в голосе обратился Амброджо к самому медлительному из итальянских художников. «На несколько месяцев», — уточнил Леонардо. В мыслях он был уже далеко от Флоренции, ибо как раз это время получил приглашение от Шарля д'Амбуаза возвратиться в Милан, с недавних пор опять оказавшийся в руках у французов, дабы жить в этом городе и работать на его благо.
Дело принимало весьма благоприятный для Леонардо оборот, хотя у него и не было ни малейшего желания переделывать «Мадонну в скалах». Более серьезной проблемой для него оставалась незавершенная «Битва при Ангиари», которую правительство Флоренции требовало довести до конца. В глубине души Леонардо уже распрощался с фреской, но, не имея возможности прямо отказаться от этой работы, он лишь выпросил у Синьории, своего заказчика, отсрочку на три месяца, да и то с превеликим трудом и лишь благодаря поддержке Макиавелли. Ах, если бы он мог тайком бежать, навсегда покинув этот город! Но Флоренция требует, чтобы через три месяца он возвратился. В противном случае за каждый месяц задержки ему придется уплатить штраф в размере 150 золотых флоринов.
Шарль д'Амбуаз в Милане В середине мая 1506 года Леонардо, прихватив с собой «Святую Анну» и «Джоконду», направился в Милан. Спустя двадцать лет после того, как он проделал тот же путь и почти в том же самом состоянии духа. Текущая работа не завершена, однако сердце полно надежд на лучшее будущее в Милане. Вместе с ним в путь отправились Салаи, Баттиста и Марко д'Оджоно. Леонардо мечтает о триумфальном возвращении в Милан.
Для флорентийской Синьории он — неудачник, клятвопреступник, пария… Хорошо, что его отец, к тому времени покойный, так и не узнает о дурной репутации и злой участи сына, позорящего имя семейства да Винчи.
По прибытии в Милан Леонардо еще застал свою «Тайную вечерю». Она, хотя уже и начала осыпаться, все еще восхищает каждого, кто видит ее. Именно благодаря ей Франция приняла Леонардо с распростертыми объятиями. Он сразу же вошел в доверие к Шарлю д'Амбуазу. Этот великий воин, настоящий предводитель солдат, проникся симпатией к художнику, в чем-то похожему на него самого. Леонардо, великолепный колосс, несмотря на свои лета все еще полон сил. Его необычайная красота, коей он блистал в юные годы, перешла в иное качество, присущее безмятежной зрелости. Его импозантная внешность по-прежнему обращала на себя внимание. По описаниям, относящимся к тому периоду, он носил длинные волосы, сильно поседевшие, но местами еще сохранившие былой рыжеватый оттенок. Весь его облик полон поистине классического благородства. При взгляде на него вспоминаются и Гермес Трисмегист, и Прометей, и даже Платон в его преклонные лета. Именно в образе Леонардо изобразит Рафаэль великого греческого философа на своей знаменитой фреске в Риме. Действительно ли Леонардо напоминал своим современникам Платона? Этот денди XV века в совершенстве владел искусством
