Воспоминания гермафродита

Однако до того дня ничего подобного переживать мне не случалось. Текла опиралась на мою руку, дрожавшую, несмотря на все мои усилия это скрыть.

Мы уже собирались в обратный путь, когда ужасная вспышка буквально пригвоздила меня. Небо разверзлось, извергнув молнию, которая упала в нескольких метрах от того места, где мы находились, однако не оставив после себя никакого следа.

Я была в ужасе. Однако ураган еще не набрал полную силу.

К полуночи его мощность увеличилась. Молнии сверкали одна за другой, все быстрее, освещая дортуар, так что горевший там ночник был совершенно лишним.

Никто не спал. Две монашки, отодвинув занавески на кроватях, вслух читали молитвы, которые повторяли некоторые мои подруги.

Монотонные звуки этих голосов, смешанные с нарастающими раскатами грома, были невыразимо тоскливыми.

Накрыв голову одеялами, я дышал с трудом. Чувствуя, что больше не выдержу, я немного высвободился и посмотрел вокруг.

Ученица, находившаяся рядом со мной, была не так напугана, она встала и подошла, чтобы меня успокоить.

Когда пугающий свет озарил все помещение, я схватил ее за руку.

Затем тотчас же последовал грохот, подобного которому мне не приходилось слышать никогда.

В то же время окно над моей кроватью с шумом распахнулось. В полном смятении и тоске я вскрикнул, и мой крик в этой обстановке прозвучал как предвестник настоящего несчастья.

До того, как кто-либо успел понять, что происходит, я перескочил, сам не знаю как, через кровать, отделявшую меня от моей наставницы.

Как будто пораженный электрическим разрядом, я упал вне себя на руки сестры Мари дез Анж, которая не смогла высвободиться из моих неожиданных объятий.

Ее руки обвивали мою шею, в то время как моя голова с силой прижималась к ее груди, прикрытой лишь ночной сорочкой.

Когда первый испуг прошел, сестра Мари дез Анж тихонько напомнила мне, что я не одет. Конечно, я не думал об этом, но сразу все понял.

Я была вся охвачена непонятными ощущениями и сгорала от стыда.

Мое положение невозможно было описать.

Возле кровати стояло несколько воспитанниц, они смотрели на эту сцену и объясняли мое нервное возбуждение исключительно страхом… Теперь я не решался ни встать, ни взглянуть на внимательно рассматривавших меня девушек. Мое искаженное лицо было мертвенно бледным. Мои ноги подгибались.

Охваченная жалостью, моя чудесная наставница пыталась приободрить меня. Я упала на колени, положив голову на кровать. Моя наставница попыталась приподнять ее одной рукой, положив другую на мой лоб. Я почувствовал, что эта рука обжигает меня.

Я резко отстранил ее и прижал к губам с незнакомым мне доселе ощущением счастья. В любое другое время она бы упрекнула меня за эту фамильярность, которой она никогда не переносила. Однако она только убрала руку, попросив меня вернуться на свою кровать.

Охваченный чувствами, которые трудно описать, я уже не слышал глухих раскатов продолжавшейся грозы. Я вернулась на место, не решаясь взглянуть на свою наставницу. У меня в мыслях царила полная сумятица. В моем воображении беспрестанно прокручивались пережитые мною ощущения, и я терзалась ими, как будто совершила преступление… Это можно понять, учитывая, что тогда я совершенно не разбирался в жизни. Чувства, волнующие людей, были мне совершенно неведомы.

Я всегда жил в определенном окружении, меня воспитывали таким образом, чтобы оградить от познаний, которые, несомненно, могли бы сделать меня несчастным и погубить. Случившееся не стало для меня откровением, но лишь заставило меня страдать.

Часто я чувствовал колебания, отправляясь к святому причастию после ночей, когда меня посещали странные видения. Но могло ли быть иначе? После того происшествия моя природная сдержанность в присутствии моих подруг еще увеличилась. Могу привести тому один пример, который никого не скомпрометирует.

В течение всего лета ученицы, любившие морские купания, предавались этим полезным для здоровья упражнениям под присмотром монашки. Я же постоянно отказывался идти с ними.

Нам уже давно обещали экскурсию в Т., расположенный в наиболее живописной части острова. Наконец этот день настал. Нужно было пройти пешком, по меньшей мере, пять километров, и столько же обратно. Это путешествие предназначалось только для педагогического класса, ибо остальные ученицы были слишком малы. Поскольку в Т. также находилось религиозное заведение, похожее на наше, мы должны были там заночевать, что делало нашу прогулку еще более заманчивой.

Стоял август. Чтобы избежать путешествия по сильной жаре, мы вышли в путь в пять часов утра. Нас сопровождали начальница и две монашки. Нам предстояло пересечь болотистую местность, где растительность никак нельзя назвать обильной.

Всюду песок, что придает этим краям сходство с унылыми пустынями Африки.

Конечно, не чувствовал усталости, однако когда мы подошли к дюнам, то под ногами уже не было твердой земли и идти по этой зыбкой почве не представлялось возможным.

С каждым шагом ноги проваливались по щиколотку. Мы решили идти босиком. Моих подруг охватило безумное веселье. Всем известно, что оно передается, но в мои намерения не входило присоединиться к ним.

Этот радостный и искренний смех благотворно действовал на меня, но все же, помимо своей воли, я чувствовала зависть.

Время от времени я склонял голову под грузом печали, которую мне никак не удавалось преодолеть. Мой ум занимало лишь одно. Я чувствовала, что меня терзает неведомая болезнь.

В Т. нас встретили очень гостеприимно. Добрые сестры, жившие в одиночестве и предупрежденные о нашем приходе, приняли нас с распростертыми объятиями.

К делу подключилась вся деревня, и нам подготовили чрезвычайно радушный прием.

На завтрак нам подали свежее молоко, яйца и варенье, которым мы в полной мере воздали должное.

После завтрака мы отправились в сад.

На первом и единственном этаже заведения располагался большой класс, ради нас преобразованный в просторное походное ложе. На пол постелили матрасы и одеяла. Этого было более чем достаточно для стоявшей тогда теплой погоды. Была сильнейшая жара. Я, как и мои подруги, попытался поспать несколько часов, чтобы восстановить свои силы.

Можете сами догадаться, насколько глубоким был мой сон, поскольку его постоянно прерывали зевки или смех учениц. Я и сейчас вижу эту картину.

Полуодетые, лежа бок о бок на наших импровизированных ложах, мы являли собой весьма живописное зрелище. Я не имею в виду себя (естественно).

Под легкими одеждами тут и там угадывались великолепные формы, которые время от времени неосторожные движения открывали моему взору.

Когда я уношусь в это далекое прошлое, мне кажется, что это было во сне!!! Сколько подобных воспоминаний живут в моем воображении!!!

Если бы я написал роман, я мог бы, обращаясь к памяти, создать самые драматические, самые трогательные страницы, о которых не мечтали ни Александр Дюма, ни Поль Феваль!!! Конечно, мое перо нельзя сравнивать с драматическим мастерством этих писателей. Но все-таки не стоит забывать, что я описываю свою собственную историю, причем мои приключения были связаны с самими почтенными людьми, и я никогда не решусь указать на роль, которую они в них невольно сыграли.

Что за участь мне выпала, о, Боже мой! И что за мнение составят обо мне те, кто шаг за шагом проследит за моей невероятной судьбой, подобной которой не было назначено, кроме меня, кажется, еще