Кстати, что насчет Властительницы, которую они пытались вызвать? Помнится, Шасгар упоминал этот титул.
– Господин, призыв еще не окончен! – вздрогнул один из капюшонов, обращаясь к оппоненту. – Взгляните!
И в мою сторону некрасиво ткнули пальцем.
Тем временем вокруг меня опять поплыл воздух. Понимая, что сие мерцание ничего хорошего мне не несет, отхожу в сторону. Но за края пентаграммы выйти я не успела. На месте, где за секунду до этого стояла я, появилась Марина.
– А вот и Властительница, – удовлетворенно произнес тот самый капюшон, которого называли господином.
Вспомнила! Шасгар говорил, что доча, выйдя замуж за коврик, который зятем назывался, приобрела титул Темная Властительница. Правда, в высокородных кругах больше приветствуется титул Темного Властелина, но мы люди простые, нам и так нравится. Ну, хоть что-то хорошее доче от мужа досталось. Титул правительницы и государство в придачу. Это же надо!
– Мама? – потерев глаза для ясности зрения, уставился на меня ребенок.
– Доча, не поверишь – я, – улыбаюсь в ответ. – Но мы с тобой позже по этому поводу поговорим.
– Властительница! Рад, очень рад, – прервал меня невоспитанный индивид. – Вот ты и попалась, красотуля.
– Доченька, ты якшаешься с подобным контингентом? – поразилась я. – Впрочем, после твоего замужества я уже ничему не удивляюсь. Один Азарушка чего стоит.
– Мама, – закатила глаза к пыльному и темному потолку дочь.
– Властительница, ты наверняка недоумеваешь…
– Ну что – мама? – возмутилась я. – Доча, я догадываюсь, что попала в этот мир не случайно. Но как ты могла пустить все на самотек? Ты хоть знаешь, как Данюша страдал?
– Что это за девица с Властительницей?
– Мамочка, прости, – понурилось дитя.
– Доча, тебе уже за сорок, а ты все такая же неорганизованная, – покачала я головой. – А все муж твой виноват, коврик иностранный.
– Родственница по прямой линии крови.
– Мама, ну почему коврик? – возмутилась дочка.
– Я так и не понял, что нам с первой делать?
– Послушайте…
– Потому что тряпкой ты запрещаешь его называть! Посмотри-ка, он даже в такой момент умудряется нас рассорить! А ведь мы так долго не виделись. Ты хоть бы обняла мать родную.
– Женщины!
– Мамочка, знала бы ты, как я скучала по твоим язвительным нотациям. – Меня крепко обняли.
– Что за бестолковый ребенок, – вздохнула я, гладя родную кровиночку по голове.
– Мамочка, я так скучала, – всхлипнуло мое солнышко. – Я, когда сюда попала, думала, крыша тронулась. Решила, что подхватила что-то в Африке.
– Да как же их заткнуть?!
– Что за манеры, – возмутилась я.
– Сам заткнись! – рявкнула Марина.
– Доченька!
– Мам, я больше так не буду.
– Да угомонитесь вы! – не выдержал кто-то из толпы.
– Молодой человек, – простите, не знаю вашего имени, – я к вам в гости не напрашивалась. И вообще, не мешайте мне с семьей общаться! И коли уж мы оказались в подобной ситуации, могли бы и стулья для дам принести. Чего стоим? Бегом!
Кто-то бросился вон из помещения, наверное, за стульями.
– Да что это за нахальство такое? – возмутился какой-то господин.
– Доча, что это за сборище? – интересуюсь у Мариночки.
– Это, мамочка, те, кто желает войны между светлыми и темными. Те, кто пытаются убить моего сына.
Сколько же ненависти и бессильной ярости в голосе ребенка! У меня сердце екнуло. Нет ничего хуже, чем страдания материнского сердца. Мариночка моя тоже мама, уж я-то ее понимаю, саму от злости потряхивает.
Перевожу взгляд на толпу.
– Наконец-то и мы удостоились внимания Властительницы, – поклонился капюшон.
– Кто ты, тварь? – шипит ребенок. Она всегда была несколько несдержанной на язык и слегка буйной. Гены.
В этом сумраке мои уставшие глаза не способны различать присутствующих. Пытаюсь незаметно подойти к обладателям плащей.
– Грубо, Властительница, очень грубо, но я не в обиде. Кстати, даже не пытайся бежать. Пентаграмма настроена на твою кровь. Выйти даже тебе с твоим могуществом не получится. Ни одному существу с каплей твоей крови.
– Что же ты раньше молчал? – возмутилась я, пытаясь вернуть стоящую за чертой пентаграммы родную конечность. А я по незнанию почти покинула территорию странных символов.
Оступившись, я неловко взмахнула рукой с зажатой в ней Тефалей.
– Мама! – орет дочь.
Взрыв.
А потом была мысль. Не доставлю я такого удовольствия зятю. Не дождется. Да и чертей бросать не хочется.
Рано или поздно сознание покидает даже сильных людей. Вот и я не стала исключением.
Очнулась я на жестком полу. Голова лежит на коленях ребенка.
– Доча, в следующий раз попроси своих знакомцев не играть с пиротехникой.
– Мам, это твоя сковородка. Да отпусти ты ее, а то все время, пока была без сознания, из рук утварь не выпускала.
– А что с Тефалей? – насторожилась я.
– Барьер призывной пентаграммы оказался несовместим с твоим артефактом. Кстати, где ты ее взяла?
– Оборотни подарили, – ответила я. – А что с сатанистами? – решила принять правду на грудь.
– Без сознания, ранены, погибших нет. Жаль. Но и за это спасибо, – взгрустнул ребенок.
– А со мной что?
– Все хорошо. Я тебя подлечила. – И она счастливо улыбается.
– Знаешь что, доча, давай-ка ты мне расскажешь все по порядку.
Ну, она и рассказала.
– Меня же призвали мир спасти. От войны между светлыми и зарвавшимися темными. Каждый использовать норовил в своих целях. А тут Азар. И все, пропала я. И отец. Я-то думала, он погиб. Ты же всегда говорила, какой он хороший, он действительно такой, правда, иногда бывает не прав. И вот – свадьба. А потом Дан родился. Я так счастлива была. В политику не лезла, а зря. Если бы раньше вмешалась… Пока не случилось первое покушение. Помнишь, я как-то под утро домой заявилась? Ты тогда сказала, что я все пойму, когда собственные дети будут. Мам, я такая дура была. Я слабая, сына защитить не смогла и душу свою потеряла. Я не лучше этих. – Кивок в сторону еле различимых тел на полу.
– Доча, я всегда тебе говорила, что за семью нужно бороться. Ради семьи, ради любимых биться надо до последнего хрипа врага.
– Мамочка, я так не хотела Дана оставлять. Думала, умру прямо на твоем пороге. – Чувствую, что ребенка трясет. – Мне сон снится каждую ночь, что я с сыночком бегу и нас все же настигают, а самое страшное, что в ту ночь у меня случился выкидыш.
Я молча слушала, давая ей выговориться и выплакаться.
