При этом Дуррути, по выражению Антонова-Овсеенко, «выкинул трюк»: призвал резерв, который был у анархистов безоружным, передал новобранцам ружья «Маузер», а бойцов, собравшихся под Мадрид, прислал в Барселону безоружными для получения оружия с правительственных складов. Дуррути требовал вооружения за счет тыловой жандармерии. Он снова перехватывал у коммунистов лозунг разоружения тыла, обернув его против силовых структур Женералитата. «Таким образом Дуррути добивался своего — не ослаблять Арагонского фронта», — комментировал Антонов-Овсеенко, — и «подрывает вооруженную опору нынешнего правительства в Барселоне»[669]. Согласимся, что стремление Дуррути «не ослаблять Арагонского фронта» вряд ли может быть поставлено ему в вину. Антонов-Овсеенко признает: «Мы с большим напряжением сорвали этот план»[670] под предлогом, что он затягивал отправку под Мадрид. Однако и сам советский консул признает, что на самом деле отправку анархистов задержала также «испанская военспецкостность»[671], то есть бюрократическая неразбериха в штабах регулярной армии.
В итоге дивизия Дуррути выступила 8 ноября. Всего 6500 бойцов при 75 пулеметах и 12 орудиях. Еще 1000 анархистов были позднее отправлены вдогонку[672]. Непосредственно с Дуррути двигалось 3000 бойцов[673]. На Центральном фронте действовала также анархистская бригада С. Меры, но отдельно от каталонских анархистов[674]. Часть сил Дуррути распределили по другим участкам, и под его непосредственным командованием осталось 3 тысячи бойцов [675].
Падение столицы могло иметь катастрофические военные, моральные и политические последствия для республики, но наступление Франко казалось неудержимым. Правительство отбыло из Мадрида в Валенсию. При этом Ларго Кабальеро допустил ошибку, которая потом использовалась в агитации его противников. Советские специалисты отмечали «чрезмерно долгое пребывание правительства и генштаба в Мадриде, что при непосредственной близости противника вовлекало их во все детали борьбы города и почти полностью прекратило общегосударственную работу»[676]. Зато, когда накануне штурма Мадрида правительство все же уехало, министров стали обвинять в бегстве. Пикеты анархистов задерживали эвакуирующихся в Валенсию министров и генералов. «Сиприано Мера, в итоге ставший влиятельным милицейским командующим, позволял себе порицать задержанных, обвиняя их в том, что они оставили „народ“. Им позволили продолжать путь, не без споров»[677]. Все это произвело на республиканцев неблагоприятное впечатление. Авторитет правительства упал, казалось, что оно решило сдать столицу.
Командование войсками, оборонявшими Мадрид, перешло к генералу Хосе Миахе, который также возглавил Хунту обороны Мадрида. Она сосредоточила власть в городе и окрестностях. В Хунту вошли восемь представителей партий Народного фронта и анархистов. Советские военные специалисты отмечали пессимизм у генералов Миахи и Посаса. Ссылаясь на то, что за Франко сражаются свирепые марокканцы, они повторяли, что «с нашим народом воевать нельзя, что противник войдет поэтому в Мадрид»[678]. Миаха был вовсе не рад выпавшей ему роли. «В одной из комнатушек, сгорбившись, сидел старый, больной и подавленный событиями человек — генерал Миаха»[679], — вспоминал И. Эренбург.
Но тут построенная по милиционному принципу республиканская армия, терпевшая неудачи в маневренной войне, в крупном индустриальном центре значительно усилилась. Здесь «запускался» тот же механизм восстания, который помог разгромить мятежников в крупных городах в июле 1936 г. Милиция, опершись спиной на улицы Мадрида, немедленно обросла местными жителями, снабжавшими ее к тому же всем необходимым: «Водители трамваев, сталкиваясь лицом к лицу с противником, превращали вагоны в баррикады, брали винтовки у раненых или убитых солдат, а часто просто кирки и лопаты — любое орудие, которым можно было убивать фашистов. То же самое делали парикмахеры, официанты, служащие. Все!.. Женщины, захватив кофе, коньяк и другие продукты, отправлялись на передовую, чтобы подкрепить ополченцев. Они говорили бойцам самые нежные и самые жестокие слова. Они обнимали храбрых и насмехались над теми, кто колебался… Каждый квартал города возводил свои оборонительные сооружения»[680].
7 ноября франкисты под командованием Варелы пошли на штурм города силами 14–20 тысяч солдат. Осуществлявший общее командование наступлением генерал Мола заявил, что на город идут четыре колонны, и есть еще пятая — сторонники франкистов в самом Мадриде. Мола блефовал, но «пятая колонна» стала распространенным понятием.
Главный удар франкистов наносился через парк Каса-дель-Кампо. Франкисты атаковали пригород Карабанчель и мосты через Мансанарес. По советским оценкам, «действия противника 7 ноября и в последующие дни носили исключительно напористый характер вплоть до начала контрудара республиканцев 13 ноября»[681]. А 8 ноября советская разведка докладывала: «В Мадриде продолжаются работы по сооружению баррикад. Настроение в городе стало более спокойным и уверенным. Отмечается увеличение сопротивляемости правительственных войск»[682].
Столицу обороняли 10 колонн милиции и только что сформированных бригад — примерно 30000 бойцов. В первые дни сражения в Мадрид прибыла недавно сформированная 11-я интербригада под командованием Э. Клебера (М. Штерна) — первое формирование интернационалистов (около 1900 бойцов). 11 ноября в город прибыла колонна Дуррути и 12-я интернациональная бригада под командованием П. Лукача (М. Залка) (правда, в неполном составе — только 1600 бойцов).
Поскольку решающую роль в создании интербригад играли коммунисты, в советской литературе их значение и непобедимость, как правило, преувеличивались. Эта легенда стала создаваться сразу после боев, что имело негативные последствия для республиканцев. Как сообщал позднее полковник К. Сверчевский (комдив Вальтер), «факт беззастенчивого возведения Клебера в звание „спасителя“ Мадрида, а тем самым и Испании, является на мой взгляд одним из наиболее серьезных доказательств неправильного понимания роли интерчастей. Клебером мы нанесли незаслуженное оскорбление героическому испанскому народу, который, видите ли, без нас, кучки „варягов“, не способен организовать себя и найти силы для защиты собственной страны и независимости»[683] . Сверчевский здесь не учитывает, что возвеличивание интебригад должно было «приподнять» роль коммунистов вообще, а заодно и затушевать вклад анархистов и других течений. «Клебер явился грубым вызовом той части старого офицерства, которое осталось верным республиканцам, и не только Миаха или Рохо, но и целый ряд других менее видных профессионалов по сей день не могут равнодушно слышать упоминание его имени»[684]. Клебер и Лукач были названы генералами для пущего авторитета, но это скорее сыграло против них. Вопрос о званиях был болезненным. Командиров из милиции независимо от занимаемой должности нельзя было производить даже в подполковники — такая уступка была сделана кадровым офицерам, которым не нравилось, что их обгоняют «выскочки» из гражданских[685].
К чести интербригадистов нужно сказать, что их тоже смущала кампания восхваления. На совещании политкомиссаров Центрального фронта представитель 11-й интербригады Николетти говорил: «Роль и значение интербригады в боевых действиях были преувеличены. Некоторые даже заявляли, что успех обороны Мадрида обязан исключительно интербригаде»[686]. Возвеличивание интербригад было и на руку Франко-он вел «войну с чужеземцами».
Характеризуя республиканские силы в закрытых отчетах, советские военные специалисты отмечали: «Боеспособность этих бригад, включая интернациональные, минимальная» [687].
К. Сверчевский продолжает: в республиканской пропаганде «исчезли герои милиционеры, которые почти с голыми руками сдерживали натиск фашистских орд на Мадрид…» и даже 5-й полк, не говоря о Миахе, Рохо, Бурильо и др.[688] Миахе, впрочем, было грех жаловаться — его, примкнувшего к коммунистам, вскоре тоже стали возвеличивать как спасителя Мадрида. Генералу это нравилось — как писал о Миахе Р. Малиновский, «Правда, старик любит славу, но кто из испанцев не
