— А мы теперь никогда на Москву не вернемся, матушка? — Тео подцепила пальцем струну — раздался нежный, грустный, тихий звук.
— Думаю, что нет, — Марта улыбнулась. «Сейчас побудем еще немного в Италии, и поедем в Лондон. Там тоже будешь учиться музыке, языкам, потом встретишь какого-нибудь хорошего юношу, и поженитесь. А тебе на Москву хочется, милая?».
— Я хочу батюшку своего увидеть, — Тео вдруг шмыгнула носом. «Он хороший был?».
— Ну почему же — был? Это Селим, упокой Господь душу его, преставился, а твой отец — может, и жив он, — Марта обняла дочь.
— А кто мой батюшка? — Тео потерлась о плечо матери.
— Он князь, далеко живет, на севере, за горами, там красиво очень — вздохнула Марта.
«Знаешь, ты, когда родилась, такой мороз был, что реки и озера все еще подо льдом были. В Сибири так, а здесь видишь — цветы уже распускаются, в марте-то».
— Хотела бы я там побывать, где все снега и снега, — мечтательно вздохнула Тео. «А когда у нас новый батюшка появится, когда ты замуж выйдешь?».
— Я же тебе говорила — как встречу человека, которого полюблю, так и выйду, — твердо ответила ей мать.
— А это обязательно — любить? — Марта посмотрела в мерцающие глаза дочери и улыбнулась: «Да».
— Тео! — раздался громкий крик. Теодор забрался на кровать, и стал щекотать девочку.
«Сестричка!» — та только заливалась смехом.
Марта тоже рассмеялась и сказала: «И, чтобы пока я в Венеции — все вели себя хорошо, слушались синьору Катарину и учителей. А я вам подарков привезу».
— А потом в Лондон! — Теодор стал прыгать на кровати. «На корабле!»
Марта зашла в залитую послеполуденным солнцем комнату и посмотрела на Изабеллу. Та слабо улыбнулась:
— Ничего, терпеть можно пока. Как тут тихо-то, Марта!
— Конечно, деревня-то вон какая маленькая. Кормилицу я тебе нашла, женщина хорошая, здоровая и мальчик у нее тоже здоровенький. Я с ней расплатилась, так что не волнуйся, — женщина присела на постель и огляделась.
Дом был бедным, с земляным полом, но чистым. Герцогиня лежала на соломенном матрасе у стены. Схватки начались еще ночью, и Марта, проснувшись от чуть слышных стонов подруги, согрела воды в очаге и приготовила тряпки, что дала ей хозяйка.
— Да мы в июле дитя уже заберем, — улыбнулась Изабелла.
— Я, на всякий случай, больше денег им дала, за целый год — вдруг англичанин твой задержится, вдруг что. Ну и вообще — люди тут бедно живут, для них это помощь. А дитю здесь хорошо будет, — Марта вдруг глубоко, всей грудью вздохнула, — воздух-то какой у них, сладкий.
— На, попей немного, — она дала Изабелле парного молока, — роды — дело небыстрое, надо силы поддерживать. Ты как — болит? — она нежно вытерла пот со лба женщины.
Та сжала ей руку, — сильно, и побледнела.
— Ты покричи, — сказала Марта, дав Изабелле еще чуть-чуть попить. «Ты ж не девочка уже все же, да и первый ребенок. Покричи, не сдерживайся».
Женщина схватила Марту за руку: «Опять!»
— А что ты думала, дорогая моя? Это дело такое, — Марта ощупала ее живот. «Однако дочка твоя, судя по всему, уже намеревается нам показаться, так что жди потуг»
— Это больнее? — еле дыша, спросила Изабелла.
Марта улыбнулась и аккуратно подняла женщину. «Давай-ка погуляем с тобой, легче будет.
Ты за меня цепляйся, если что».
— Я ж выше, — сглотнув от боли, сказала Изабелла. «Ты вон маленькая, какая».
— Ничего, — Марта медленно повела ее по комнате. «Ничего. Я снесу».
— Спасибо тебе, — герцогиня оперлась о ее плечо. «Спасибо, Марта».
Марта посадила Изабеллу на корточки. Та только стонала — не останавливаясь, закусив губы.
— Ну вот, — женщина погладила подругу по спине, укрытой распущенными волосами. «Сейчас ты за три потуги родишь, хорошо, что мы с тобой походили-то».
Герцогиня закричала — низко, страдающе.
— Потерпи, милая, — нежно сказала Марта. «Ты у меня для англичанина своего, какая была, такая и останешься. Ну, вот и головка — темненькая, в тебя, — женщина аккуратно, осторожно выводила ребенка на свет.
— Больно! — простонала герцогиня и заплакала, мотая головой. «Больно как!»
— Давай милая, еще разок поднатужься, осталось совсем немного, — Марта высвободила плечики ребенка.
Изабелла напряглась, и дитя выскользнуло в укрытые холстом руки Марты. Девочка закричала сразу — не горько и обиженно, а наоборот, — подумала Марта, вытирающая ее, — весело и ликующе.
— Дай, — потянулась Изабелла, — дай мне ее!
Марта протянула девочку.
— Ну, как ты и хотела! Красавица, каких поискать, — вся в мать. Ты ее к груди приложи, и посиди так еще немного — сейчас послед выйдет, я тебя помою, и отдохнете с ней.
— А какой у нее отец красивый, — вдруг нежно сказала Изабелла, глядя на дочь. «Ты же моя прелесть».
Обнимая мирно спящего ребенка, герцогиня вдруг мечтательно проговорила: «Как окажусь в Англии, каждый год буду от него рожать. Жалко, что два раза в год нельзя».
— Ох, и любишь ты его! — усмехнулась Марта, готовя питье для родильницы.
— Больше жизни, — ответила Изабелла, глядя на подругу.
Марта присела рядом. «Ты сейчас побудь с дитем неделю, покорми ее, а потом нам уже ехать надо».
— Да, — Изабелла помрачнела. «Ну, ничего, он нас заберет, скоро уже».
— Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, — Марта вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их — крепко.
— Хорошо как тут, — сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.
Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над всем было небо — огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой полумесяц луны.
Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.
Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску по дому — не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.
— Господи, — прошептал он, — ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, — он вдруг усмехнулся, — я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке, ладно?
Сзади запахло жасмином.
— Вы синьор Джованни? — спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».
Девочка — высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»
— Синьор Бартоломео Амманати, — Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как зовут?»
— Теодор, — независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу строить — только крепости. Ну, — мальчик подумал, — мосты тоже можно».
— Тебе сколько лет? Шесть или семь? — спросил ди Амальфи.
— Ему четыре, — усмехнулась женщина.
— А жена синьора Амманати, синьора Лаура, — знаменитая поэтесса, — вдруг сказала девочка.
