— А мы — в Макао родились, это в Китае, — задумчиво проговорил Пьетро и широко зевнув, забрался на кровать. Анита легла рядом, Стивен подоткнул вокруг них одеяло, и сказал:
«Тоже спать хочу».
Мияко-сан тихо приоткрыла дверь и ахнула: «Их же раздеть надо!».
— Оставь, — улыбнулся Джованни, что стоял сзади. «Пойдем в постель, — он медленно провел губами по шее жены, — наконец-то, мы дома, и больше никуда отсюда не уедем. А я соскучился, а то, — он тихо рассмеялся, — все в гостях, да в гостях. Видела, какая тут кровать — места для всего хватит.
Мияко-сан почувствовала, что краснеет, и попыталась спрятать лицо в рукаве бархатного платья.
— Это тебе не кимоно, дорогая моя, — сказал Джованни, поворачивая ее к себе, расшнуровывая корсет. «Так просто не укроешься».
— Сэнсей, — выдохнула она, и, поднявшись на цыпочки, откинув голову, развязала ленты чепца. Он скинул его на пол, и, целуя покорные, алые губы, шепнул: «Завтра с утра Марико-сан с детьми побудет, а ты — со мной».
— А что я буду делать? — Мияко подняла глаза, — черные, как ночь.
— Многое, — пообещал Джованни, открывая дверь их опочивальни. «Ты меня знаешь — я, если уж за дело берусь, то это надолго».
Попугай открыл один глаз и огляделся, — вокруг было темно, с кровати слышалось спокойное дыхание. Он пробормотал: «Куэрво!», и, нахохлившись, опустив веки — тоже заснул.
— Вы удивительно хорошо держитесь в седле, миссис Марта, — одобрительно заметил Хосе.
Они медленно ехали по дороге, что вела на холм. В пронзительном, голубом небе кружила пара соколов, леса на горизонте были расцвечены алым и золотым.
— Я на лошади с трех лет, — рассмеялась женщина, потрепав по холке гнедого жеребца. Она была в темных бриджах, сапогах по колено, и камзоле испанской кожи, волосы — свернуты и убраны под черную, с высокой тульей, украшенную алмазной заколкой шляпу.
— Мой батюшка покойный был на Москве лучшим наездником, царя Ивана учил воинским искусствам. Ты тоже, — она окинула взглядом стройного, ладного юношу, — для ученого ловко с конями управляешься.
Хосе улыбнулся. «Я же с папой долго жил в Италии, там все отличные наездники, даже священники и монахи. Ну, а в Амстердаме мне придется лодку осваивать, хотя меня Дэниел еще в Японии учил под парусом ходить».
— У нас бот в Грейт-Ярмуте стоит, — Марфа остановила лошадь и полюбовалась Темзой, — как брат твой и сестра постарше станут, и Уильям на каникулах будет — возьмет их туда. Он со Стивеном прошлым летом в море выходил, детям такое нравится, — она зорко взглянула на Хосе и вдруг сказала:
— А ты не мальчик уже, двадцать четыре года. Жениться не думал? Ладно, раньше, когда вы путешествовали, а сейчас ты на одном месте осядешь. И бабушка с дедушкой твои, порадовались бы, да и отец.
— Мне же теперь на еврейской девушке жениться надо, миссис Марта, — вздохнул юноша, — а кто меня ждать будет?
— Кто любит, та и будет, — коротко ответила женщина. «Как раз я одну такую знаю, за столом с тобой рядом сидела, о чем вы там шептались?»
— Я ей рассказывал, как в Индии червя из ноги у мальчика вынимал, — сглотнув, ответил Хосе.
«Миссис Марта!».
— Вот пойди к ней вечером, — посоветовала женщина, трогая с места коня, — у тебя есть еще что- нибудь такое, про червей?
— Да, в Бантаме…, - начал Хосе и Марта, зорко блеснув зелеными глазами, спросила: «Скажи, а вы когда в Бантаме были, не слышал ты про такого миссионера — преподобного Майкла Кроу?
— Конечно, — ответил Хосе. «Он там молитвенный дом построил, голландцы туда ходят, и туземцы тоже. Он уехал оттуда, правда, давно уже, в Европу, говорили. Родственник это ваш?
— Родственник, — вздохнула Марта. «А к ней зайди, она про червей с удовольствием послушает. Ну и не только, — рассмеялась женщина, и, пришпорив коня, поскакала вниз.
Хосе широко улыбнулся, и, подставив лицо полуденному солнцу, счастливо сказал себе:
«Про червей я могу долго рассказывать, ей будет интересно».
Волк лежал, гладя Тео по плечу, читая ей Филипа Сидни, и, закрыв книгу, смешливо сказал:
«Вот «Астрофила и Стеллу» я точно в Париж заберу, буду каждый вечер читать и вспоминать тебя. А после Рождества Дэниел уже и Беллу привезет, увидитесь с ней».
— Она меня, может, и забыла, — вздохнула женщина. «Ей как раз в декабре одиннадцать будет, совсем большая девочка».
— Не забыла, — он взял руку жены. «А вот меня, наверное, да — она всего неделю меня и видела. Даже боюсь, как с ней будет».
— Она хорошая, ласковая, — тихо ответила ему Тео. «Приедем к тебе в Париж, и заживем спокойно. Марта замужем, Дэниел уже большой мальчик — волноваться не о чем. Нам бумаги новые сделают?»
— Да, Джон как раз этим занимается сейчас. Из Нового Света, надежные документы, — Волк потянулся. «У тебя испанский — как родной, у меня теперь уже тоже, спасибо тебе, со Стивеном я на нем каждый день говорю, — так что все в порядке будет. Ну, и король, конечно, к дяде Мэтью прислушивается, его рекомендация многого стоит».
Тео зевнула: «Стыдно спать после обеда, как будто мы старики какие-то, а хочется».
— И мне, — признался Волк, гладя ее пальцы. «Ну, вот и поспи, и я с тобой». В опочивальне было темно, в закрытые ставни едва пробивалось солнце, и Волк, слушая нежное дыхание жены, быстро задремал. Тео тоже заснула, — положив голову на сгиб руки.
Волк выпустил ее изящную, смуглую кисть, и перевернувшись на бок, зевнув, заснул еще крепче, — не видя, как мелко, едва заметно подергивается рот жены, не чувствуя, как напрягается и тут же расслабляется ее тело.
Хосе развернул большую тетрадь и гордо сказал: «Смотрите, Мирьям, я все нарисовал. Там разные черви, например, на Яве они отличаются от тех, что в Индии. А заразиться ими просто — достаточно искупаться в стоячей воде, или выпить ее».
Девушка взглянула на искусные иллюстрации и задумчиво проговорила: «На Востоке ведь совсем другие заболевания. В Новом Свете, впрочем, тоже, хотя о французской болезни мы уже хорошо знаем, к сожалению. Я принимала роды у жен моряков, у них это частое явление, дети появляются на свет…, - она вздохнула и не закончила.
— Я видел таких детей в Италии, да, — Хосе перевернул страницу. «А вот это — больной, которого я лечил в Гоа, там очень распространено подобное состояние. Тоже из-за червей».
Мирьям посмотрела на распухшие ноги и спросила: «Но ведь, наверное, им очень больно?»
— Как ни странно, нет, — пожал плечами Хосе. «К сожалению, этого червя мы пока не научились изгонять, но при условии соблюдения гигиены, ежедневных ванн с ароматическими маслами — такие пациенты живут довольно долго».
— Мы еще так много не умеем, — горько сказала девушка. «Моя мама умерла из-за того, что ее беременность развивалась неправильно, ну, вы, знаете, Абу аль-Касим это описывал».
— В трубе, да, — Хосе чуть коснулся руки девушки и тут же отдернул свою — как от раскаленного железа. Он вдруг почувствовал, что сердце начало биться прерывисто, часто — захотелось глотнуть побольше воздуха.
— Мне очень жаль, Мирьям, такое — мы совсем не знаем, как его лечить. Очень жаль, — повторил он.
— Я свою мать совсем не помню — ее застрелили, когда мне три года было. И отца тоже. А ваша мама меня читать учила, — юноша вдруг улыбнулся и, увидев нежный румянец на ее щеках, подумал: «Как будто розовый жемчуг. Хватит уже, скажи ей, не бойся!».
— Мирьям, — он замялся и покраснел, — вы, наверное, подумаете, что я сошел с ума, я ведь вас так недолго знаю…
— Тогда я тоже, — серьезно ответила девушка. «Ну, сошла с ума, Иосиф».
