посмотрев на зеленые холмы, опустил руку в прозрачные, легкие волны, что с шуршанием накатывались на берег.

«Холодная, — подумал он. «Ровно, как в Сибири». Нежные руки обняли его сзади и женский голос шепнул: «Хорошо тут».

— Хорошо, — согласился Волк, целуя ее маленькую ладонь. Он вдохнул свежий ветер и услышал ласковый голос: «Пойдем, спит дитя-то, ты ведь тоже — отдохнуть хотел».

Он потерся щекой о руку женщины и смешливо ответил: «Ну, это мы еще посмотрим, я, может, и отдыхать буду, а вот кто-то — вряд ли».

Голос рассмеялся и Волк, было, хотел повернуться — поцеловать ее, но его пальцы нашарили только темную пустоту.

Волк открыл глаза, и, приподнявшись на локте, вздохнув, отпил кваса из кружки, что стояла на полу. Сзади — он спал у выхода из подвала, — раздалось какое-то шуршание, и Волк, вскинув голову, спросил: «Куда это ты собрался, Федор Петрович?».

— Спи, — велел мужчина, застегивая полушубок.

Волк легко вскочил, и, встав спиной к двери, загораживая ее, повторил: «Куда?»

— Не твое дело, — сквозь зубы ответил ему шурин.

Голубые глаза Волка блеснули льдом, и он лениво ответил:

— Очень даже мое. Ты, Федор Петрович, как видно, в шайке-то не работал никогда. Коли я один на большую дорогу выхожу — так мне только перед собой и Господом Богом ответ держать, а коли с подельниками — от них секретов быть не может, а у кого появятся — тому сразу горло перережут. Самолично я и резал, — добавил Волк, улыбаясь.

— Тут не шайка, — хмуро сказал Федор, засовывая в карман полушубка веревку.

— Дело-то одно делаем, — Волк шагнул к нему и поднял голову.

— Слышал, небось, как французы говорят: «Un pour tous, tous pour un», — мужчина рассмеялся и добавил: «Ты ложись, ложись, Федор Петрович, тебе завтра еще в Кириллов ехать, за ведром водки, договорились же — чтобы следующей ночью тут все пьяные были».

— Еще всякая шваль мне указывать будет, — пробормотал Федор.

— Язык свой прикуси, — посоветовал ему Волк. «Я тебя сейчас жалею, потому как ты мне родственник. Был бы не оный, — я б уже кишки твои ногами топтал. А ну сядь, — он указал на нары.

Федор выматерился сквозь зубы, но повиновался.

— Хорошо, — ласково сказал Волк. «И запомни, Федор Петрович, что от Писания сказано:

«Берегите дух ваш, и никто не поступай вероломно против жены юности своей».

Даже в темноте было заметно, как покраснел мужчина.

— Стыдно, — протянул Волк. «Оно и славно, — может, разум у тебя в голове появится, а то вон — четвертый десяток, жена, детки, и блудить собрался».

— А ты что тут за поп? — зло спросил Федор. «Всякий ублюдок…, - он не закончил, и, матерясь, схватился за разбитый нос.

— Я в браке венчанном рожден, — холодно сказал Волк, — и предков своих до князя Ивана Калиты знаю поименно. И все ворами были, тако же — убийцами.

Он подул на костяшки и добавил: «Не надо со мной кровью мериться, Федор Петрович, не дорос ты еще до этого, шурин. Пойди, ополоснись из ведра, — он кивнул в угол подвала, — и спи, завтра ночью нам работать предстоит.

— А я, — Волк кинул полушубок на каменный пол и устроился у двери, — тут побуду. Коли выйти вздумаешь, — он усмехнулся, опускаясь на пол, — я тебе сего не советую, Федор Петрович.

По-родственному не советую, по-дружески. Это пока, конечно — добавил мужчина и широко, сладко зевнул.

Федор выругался, исчезая в темноте подвала. До Волка донесся плеск воды, нары заскрипели, и мужчина чуть усмехнувшись, подумал:

— Ну, вот ведь как всегда — одним щелчком с таких, спесь сбивается. Как так можно — Лизавету Петровну обманывать, видно же, любит она его, заботится, только на него и смотрит. И детки, какие хорошие.

Волк прислонился к двери и вдруг подумал: «Что же это за река такая? Вроде и Сибирь, а все равно — не похоже, теплее. Ну да ладно, может, Господь мне еще один раз ее покажет, красиво там. Спокойно. И ее пусть покажет, хоша бы кто она ни была, — мужчина почувствовал, что улыбается.

Марья зашла в келью к дочери и, закрыв дверь, тихо сказала: «Аннушка, ты сбирайся, к ночи, волосы уж потом, там, — мать махнула рукой в сторону стены, — отстрижем. Машенька где?».

— В церкви, — улыбнулась девочка, сев на лавку рядом с матерью, прижавшись к ней. «А мы к бабушке поедем?».

— К бабушке, к дедушке Виллему, ко всей семье нашей, — Мэри погладила дочь по голове. «Как вернемся туда, повезу тебя на север, в Нортумберленд, в именье отца твоего, там же теперь — все твое, Энни, и титул тоже».

— Если бы папа был жив, — внезапно, горько вздохнула девочка. «Я так по нему скучаю, так скучаю, даже просыпаюсь и думаю — утром встану, и его увижу. А потом вспоминаю, что нет его больше, — голос девочки чуть задрожал.

— Ну, вот приедем в Новые Холмогоры, — ласково сказала мать, — там священник англиканский, помолимся с ним за душу папы.

— Скорей бы, — страстно ответила Энни, посмотрев на мать отцовскими, серыми глазами, — и вообще, — девочка сморщила нос, — надоел мне весь этот ладан. Домой хочу, в Англию. Буду собираться, — она легко вскочила с лавки и Мэри подумала:

— Ну, ровно я в ее годы — чистый мальчишка. Оденемся в армяки и шаровары, — никто и не заподозрит ничего. И с лошадью Энни хорошо управляется. Маша бы вот — коня бы не испугалась, хотя видела она их уже, конечно».

Женщина зашла в маленькую, домовую церковь, и, опустившись на колени рядом с Машей, что стояла перед образом Спаса, взяв руку женщины, сказала: «Ночью, Машенька уже и уедем. Говорила я тебе — батюшка твой здесь, помнишь, показывала?».

Женщина кивнула и повернулась. Васильковые глаза играли золотом в отсветах огня. «Б-батюшка, — нежно сказала Маша. «М-мамы нет, — она помотала головой, — н-нет м-мамы, б-батюшка есть!», — Маша с усилием выдохнула и добавила, вопросительно склонив голову:

«М-молодец?».

— Молодец, конечно, — Мэри поцеловала ее в лоб, — вон, какие длинные слова уже говоришь, и бойко. Все будет хорошо. Ну, беги, там Аннушка в келье убирается, помоги ей, — Мэри посмотрела вслед маленькой, хрупкой фигурке и вздохнула: «Ну, что смогли, то сделали.

Она же ровно ребенок, Энни и то ее взрослее, хоть той девять лет всего.

— Ладно, — женщина пошла к своей келье, — вернемся в Англию, и заживем с Энни вдвоем.

Хотя, — Мэри задумалась, — можно и поработать где-нибудь, конечно. Ну да посмотрю, — она толкнула дверь и сухо заметила: «Когда сим занимаетесь, Ксения Борисовна, засов опускать надо. Я хоша вас уже во всяких положениях видела, а все равно — невместно сие».

Ксения оправила рясу, и, потянув на себя одеяло, глядя в потолок, ответила:

— Это вы, Марья Петровна, от зависти злобствуете, у вас-то мужика нету. Я бы на вашем месте пошла вон, — тонкие губы Ксении усмехнулись, — там стену строители чинят, покажите им задницу-то, может, и спустится кто, польстится. Хотя на вашу худобу мало охотников найдется, думаю. Да все равно — может, мягче станете немного». Девушка натянула на плечи одеяло и повернулась к стене.

«Все равно он придет, — страстно, кусая пальцы, подумала Ксения. «Сейчас не смог, дак все равно — придет, вернется. А я буду ждать, кроме него, мне никто не нужен. Потом самозванца скинут, и заживем вместе. Грех, конечно, смерти человеку желать, но, ежели с женой его что случится, — обвенчаемся. Детей ему рожу, — девушка внезапно услышала над собой голос Мэри: «Я вам отвар сделала, выпейте».

— Не буду, — помотала головой Ксения. «Не хочу. На все воля Божья».

— Ежели к вам Федор Петрович придет все же, — усмехнулась Мэри, — за сей отвар меня благодарить будете. Коя женщина его выпьет — та еще горячей становится. А я сегодня в келье у Аннушки

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату