В целом врачи очень старались все оправдать, но, одновременно, они с большой неохотой говорили о фактическом положении дел в больнице, о политической обстановке в Украине, манипуляции с историями болезней и т. д. Можно также исходить из того, что такие разговоры также записываются в кабинете руководства.
Отсюда я читаю: автор предполагает, что все (или большинство из них) беседы, которые она провела, были записаны, т. е. прослушаны. Почему она делает такой вывод? Потому что верит или потому что знает? Как представитель немецкого парламента, она должна быть осторожной с такими подозрениями: они могли быть восприняты с политической точки зрения.
Также она считает, что Афанасьев и компания скрыли от нее «фактические отношения в больнице» — что такое, по ее мнению, «фактические отношения»? Может, она знает больше, чем видит? Может, она считает себя умнее других и думает, что все знает?
И почему Афанасьев должен был захотеть провести с ней беседу о «политической обстановке в Украине»? Потому что она — депутат немецкого Бундестага? На этот вопрос мне также ответил Афанасьев: он несет ответственность за здоровье своих пациентов, а не за политику, он говорил только о том, в чем действительно разбирается.
Вероятно, было бы полезно, если бы немецкие политики поступили таким же образом.
И наконец: что имеется в виду под понятием «великое множество сфабрикованных медицинских документов», о существовании которых говорит «зеленый» депутат Бундестага. Из какого источника почерпнула она свои предполагаемые знания? Держала ли она ког-да-либо такой документ в руках, в Украине или в Германии? Ну, допустим, там и имелась «сфабрикованная медицинская документация»: почему же Афанасьев должен был говорить об этом именно с ней? Все же госпожа фон Крамон приехала из-за Тимошенко, а не для того, чтобы листать больничные карты других людей. Она отмечает гневно: «Мне даже не дали никакой возможности подняться на девятый этаж, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть на ее камеру».
Да мы что все, в зоопарке, что ли?
Михаил Афанасьев подбирает слова и говорит о найденном компромиссе. После того, как госпожа Тимошенко отказалась лечиться у украинских врачей, сначала прибыла международная комиссия, затем делегация из «Шарите». Они договорились о том, что за лечение будут отвечать немецкие врачи, т. е. они назначают методы лечения и определяют необходимую для лечения технику, однако перемещение осуществляют специалисты из Украины. Профессор Лутц Хармс из берлинской клиники «Шарите» также здесь побывал, все осмотрел и подтвердил, что клиника соответствует европейским стандартам. Разумеется, его оценка также касалась того факта, что он не имел права судить, действовала ли так же хорошо украинская команда врачей. И, наконец, он был в здании всего один час, говорит Афанасьев с едва заметной иронией.
Далее Афанасьев рассказывает, что он и его коллеги также посетили немецкие клиники, чтобы увидеть, как там обращаются с такого рода пациентами. Он не заметил никакой разницы. В сотрудничестве с берлинскими коллегами они как специалисты быстро нашли общий язык, ведь для обеих сторон самой важной задачей является помощь пациентке. Как украинские, так и немецкие врачи не тщеславны, не выпячивали себя. Пожалуй, общеизвестно, что такая тенденция присуща как одной, так и другой стороне. Я киваю.
Главврач подчеркивает, что с медицинской точки зрения правильным решением было переместить госпожу Тимошенко из тюрьмы в больницу. Естественно, можно было привезти в женскую тюрьму всю технику, но таким образом все другие пациенты больницы остались бы без физиотерапевтического оборудования. Ведь в этом госпитале не одна пациентка, а несколько сотен. Он также отвечает и за них. Естественно, и он мне обязательно это покажет, все необходимое оборудование для проведения процедур было перенесено на девятый этаж — например, массажный кабинет с первого этажа, — чтобы сократить расстояние, и госпоже Тимошенко не приходилось каждый раз ехать на лифте.
На девятом этаже также находятся две операционные, в которых, как правило, лежат семь-восемь недавно прооперированных пациентов.
«Мы считаем, что операция для нее необязательна. Немецкие врачи также придерживаются такого мнения».
«Мы говорим о грыже межпозвоночного диска?» — осведомляюсь я.
«Немецкие врачи поставили именно такой диагноз».
«А вы считаете иначе?»
«Хм». А вот это уже врачебная тайна и доверить ее он мне не мог.
«Так будет до тех пор, пока так написано в прессе».
«Если бы мы полагали, что Тимошенко здорова, то мы бы не лечили ее», — звучит соломоново решение.
«И все же, сколько длится лечение?»
«В среднем от четырех до шести часов ежедневно».
«А какие конкретно процедуры проводятся?»
Афанасьев улыбается. Не секрет, говорит он, что госпожа Тимошенко в письменной форме обратилась к нам с просьбой не предавать огласке подробности ее лечения. «Мы держим себя в руках». В окошке показывается Оксана Кошлиц. В мае руководство тюрьмы опубликовало в интернете программу лечения, чтобы отмести все спекуляции, а также по требованию госпожи Тимошенко.
«Кто же допустил такой идиотизм?»
«Это не я, — говорит доктор Кошлиц, — и не Афанасьев. Нас даже не спрашивали, даже если б спросили — мы бы все равно отказались. Каждый больной, без разницы, как его зовут, имеет право на защиту своей личности. Даже если пациент нарушает действующие правила, то не следует платить той же монетой».
Главврач кивает. Он разделяет ее мнение.
«Охотнее всего больные говорят о своих болезнях, — бросаю я. — Только не госпожа Тимошенко. Может, причина в том, что ее заболевание не такое серьезное, как нам внушают?»
«Собственная боль всегда сильнее, чем боль других», — отвечает Афанасьев уклончиво.
Тогда я говорю более прямо: «Как она передвигается между процедурными кабинетами: на костылях или в инвалидной коляске? Ее везут или она передвигается сама?»
«Сама», — говорит он. И если я его правильно понимаю, то он имеет в виду ролятор — ходунки.
«Какая она пациентка? Спокойная или нет, самоуверенная или непослушная?»
«Об этом я могу говорить только с врачами», — отвечает он, что означает: это также врачебная тайна, так что я могу наврать тебе с три короба. Однако затем он все же добавляет: «С медицинской точки зрения я могу сказать, что она ведет себя очень спокойно, вежливо и дисциплинированно, с ней нет никаких коммуникационных проблем. Она идет на сотрудничество».
«Она не уклоняется от сотрудничества, как например, в тюрьме?»
«Нет, она активно сотрудничает и проходит программу лечения неограниченно. Только один раз был сделан перерыв на два дня, когда умер один ее родственник. Остальное время она не покидает ни здание, ни девятый этаж».
«Как реагируют другие пациенты на ее присутствие и связанную с этим суматоху?»
«Негативно. Прежде всего, когда шумят протестующие. Я попросил Тимошенко, чтобы она препятствовала такой демонстрации солидарности, после чего она сказала, что сообщит своему адвокату».
«Тимошенко в вашей клинике с девятого мая. По-вашему, как долго она будет у вас в гостях?»
«Не мы это решаем, а «Шарите»».
«Значит, ответственность лежит на Берлине?»
Афанасьев кивает. Есть три аспекта: медицинский, психологический и политический. Два последних
