новой религии образ Христа не вязался с распятием — позорной для божественного величия казнью. Обычно Христа воображали в виде Солнца с исходящими от него лучами, как персидского Митру.
Недаром какой-то жрец Митры сказал одному христианскому священнослужителю: не стоит нам ссориться — ведь поклоняемся мы одному и тому же богу. Хотя очень уж подозрительно было это неприятное сходство, его совсем просто объяснили Юстин, Тертуллиан и другие христианские богословы II–III веков. Знаем мы, писали они, хитрости дьявола: этот враг человеческий в неистребимой злобе своей нарочно подучил язычников подражать христианам, чтобы смутить души верующих.
Но, если уж на то пошло, к помощи дьявола (по-гречески это слово означает «клеветник») прибегли сами христианские богословы и зря возвели поклеп на митраистов. Вера в Митру зародилась в Персии за полторы тысячи лет до того, как возникло христианство, и, по крайней мере, на век раньше его проникла в Рим. Здесь персидскому богу поклонялись не только чужестранцы, но и многие римляне.
Христиане так много восприняли из культа солнечного Митры, что нередко их даже считали солнцепоклонниками.
Праздник Солнца
Осенью Солнце все ниже склоняется к горизонту, и ночи становятся длиннее — это злые духи тьмы пытаются победить светлого Митру. Но напрасны их хитрости и усилия — придет зимнее солнцестояние, и дни начнут увеличиваться, побеждая силы мрака. Этот зимний «поворот» Солнца непобедимого по юлианскому календарю наступал 25 декабря, и персы праздновали его как день рождения бога Митры. Вместе с римскими поклонниками этого бога и христиане справляли солнечный праздник, а позже приурочили к 25 декабря день рождения своего бога — Христа.
Из восточных стран проникли в Рим также нелепые астрологические измышления о влиянии планет на судьбы людей и семидневка. В юлианском календаре возродилась вавилонская неделя, и все дни ее были распределены между божественными планетами точно так же, как на Востоке. А из римского календаря названия дней недели перешли в западноевропейские языки и сохранились до наших дней:
Сначала христиане, как и евреи, по библейскому завету еженедельно праздновали субботу, но во II веке римский император Адриан запретил отмечать этот день. Тогда христиане заимствовали от митраистов их еженедельный праздник «День Солнца непобедимого» и назвали его «День господа». К этому господнему дню и прикрепили мифическое воскресение Христа. Любопытно, что немцы и англичане до сих пор называют воскресенье Днем Солнца, а французы, испанцы и португальцы — Днем господа.
Так появился и дожил до нашего времени еженедельный христианский праздник воскресенье. Но когда именно, в каком месяце и какого числа воскрес сказочный Христос — вот из-за чего начались многовековые календарные споры и разногласия.
Светозарное Солнце, «душа природы» у всех древних народов, почиталось как одно из высших божеств — неиссякающий источник света, тепла, самой жизни. И, естественно, свой главный праздник земледельцы связали с уборкой урожая, ниспосылаемого солнечным богом.
В жарких странах хлеб созревает в пору весеннего равноденствия, и урожай начинают убирать в марте-апреле. Праздник урожая евреи назвали пасхой, а потом посвятили его ожидаемому пришествию своего спасителя — мессии.
В Риме поклонники Аттиса тоже весной справляли свой скорбно-траурный и веселый праздник. В храме этого бога 23 марта торжественно водружали только что срубленную сосновую ветвь, украшенную фиалками и увитую тканью, — то было тело покойного бога, умершего, по сказанию, под сосною [26].
На следующий день жрецы в религиозном экстазе безжалостно истязали себя: каменными ножами они наносили такие глубокие раны, что иногда истекали кровью, теряя сознание. В этот «день крови», как называли 24 марта в римском календаре, жрецы вместе с верующими под грустные мелодии флейт и барабанную дробь тамбуринов безутешно оплакивали смерть любимого бога.
А на третий день, 25 марта, когда по юлианскому календарю наступало весеннее равноденствие, шумно и радостно праздновали воскресение Аттиса. Торжественная музыка гремела тогда в храме, а на улицах столицы верующие в безудержном ликовании пели и плясали: они радовались, что воскресли к новой жизни вместе с Аттисом.
Не беда, что этот бог чужд еврейской пасхе в честь мессии, — христианские общины объединили оба торжества и стали справлять свою пасху как печально-радостный праздник в память смертных страданий и волшебного воскресения Христа. Даже древнееврейскому названию праздника «пейсах» («умилостивление бога») был навязан иной смысл, от созвучного греческого слова «пасхейн» — «страдать».
Христиане праздновали свою пасху в одно время с еврейской. И такое совпадение никого не смущало почти три века, но за это время неузнаваемо преобразилась христианская религия. Почему?
Как это случилось?
Ранние христианские общины звали к себе всех желающих, на каких бы языках они ни говорили, в каких бы богов ни веровали и кем бы ни были: рабами или рабовладельцами, знатными богачами или безродными бродягами, мужчинами или женщинами, седыми старцами или безусыми юнцами.
В I веке новая вера была неотразимо привлекательна лишь для невежественных рабов, разоренных крестьян, безработных ремесленников и беспутного сброда, которому нечего было терять. Только этих легковерных, жаждавших чуда людей могла порадовать и обмануть сказка о загробном райском блаженстве для бедняков и адском возмездии для богачей.
Во II веке в общины все чаще стали наведываться состоятельные люди, обиженные произволом и вымогательствами римских правителей, оскорбленные и униженные гнетом императорской власти. Даже крупные помещики-рабовладельцы, ростовщики и прочие богатые господа всецело зависели от императора, как рабы — от своего хозяина. Стоило чем-нибудь прогневить всесильного владыку, и он без долгого раздумья приговаривал к самоубийству богача, чтобы присвоить все его состояние.
В это беспокойное время малодушные предавались бессильному отчаянию. У кого нервы были прочнее, тот считал за благо покориться слепой судьбе: чему быть, того не миновать! А пока не пришел горький час, «хватай день» — бездумно наслаждайся всеми радостями бытия.
Были и такие, что искали утешения в религии, но уже не верили в бездушных языческих богов, ничего не дававших ни уму, ни сердцу. А христианские проповедники убеждали, что их бог спасет от всех невзгод — нужно только верить в него, отказаться от мирских благ и прочей суеты, которая ничего, кроме огорчений, не сулит. Мудрено ли, что на этот необычный призыв откликнулись и многие состоятельные люди: они уже утратили надежды на лучшее будущее, изверились решительно во всем…
Христианские общины стали особенно охотно принимать зажиточных ремесленников, богатых купцов и землевладельцев: еще бы — ведь именно они, а не нищая братия приносили ценные дары и щедрые пожертвования. Иные богачи, напуганные христианскими пророчествами о близком конце света, отдавали все свое состояние общине, чтобы заслужить вечное блаженство — посмертную райскую награду на небесах. И еще здесь, на Земле, в общинах многое пришлось перестроить в угоду богатым «братьям во Христе».
Прежде всего только этим достопочтенным людям, а не рабам и беднякам можно было доверить солидную кассу и кладовую общины, все ее хозяйство. Сначала такие завхозы-надзиратели, или епископы, с их помощниками, дьяконами, не имели особых преимуществ — в общине все равны. Но росли общины, множились их богатства, возвышались авторитет и влияние епископов. Понемножку они стали
