Остальные страны используют доллары в качестве резервов, потому что долларовые рынки очень велики и ликвидны и доллар считается сравнительно стабильной валютой. Цены на нефть рассчитывают в долларах. Люди торгуют, используя при этом доллары. Когда в середине 1990-х годов я был корреспондентом агентства Reuters в истерзанной войной Анголе, крикливые уличные менялы валют в центре Луанды набивали свои сумки не евро, не швейцарскими франками и не китайскими ренминби, а долларами США. Сегодня две трети официальных запасов иностранной валюты в мире держат в долларах. Доллары заставляют мир вертеться, и если у вас есть разрешение их печатать, вы – полноправный властитель.
«Любой историк знает, – писал в 2009 году Роберт Скидельски, – что валюта-гегемон – это часть имперской системы политических отношений»51.
Еврорынки – новая, нерегулируемая и крайне прибыльная арена использования доллара, ликвидность которой растет по экспоненте, – идеальны для поддержки этой имперской роли американской валюты. Как с восторгом говорил Дуглас Диллон, заместитель государственного секретаря США по экономическим вопросам, еврорынки дали «весьма хороший способ убеждения иностранных инвесторов держать депозиты в долларах»52. Евродоллары помогли Америке укрепить свою исключительную привилегию, финансировать свой дефицит, вести войны за рубежом и распоряжаться всем и всеми. Американские банкиры не хотели месяцами мучиться, уговаривая конгресс изменить внутреннее законодательство. Гораздо проще было перенести операции в Лондон.
«С созданием еврорынка, – писал Эрик Хеллейнер, – банкиры обеих стран наткнулись на решение проблемы воссоздания финансовой оси Лондон-Нью-Йорк, которая играла такую большую роль в 20-е годы ХХ века» 53. Еще более удивительно, по замечанию Гари Берна, другое:
Проект восстановления былого имперского величия лондонского Сити, по-видимому, осуществляли и в министерстве финансов, и кабинете министров, и правительственных учреждениях, и парламенте – осуществляли без колебаний и весьма плодотворно, без всяких предшествующих или последующих обсуждений, проведенных премьер-министром.
Главную роль в успешном осуществлении этого проекта сыграл Банк Англии, который после 1945 года взялся за восстановление гегемонии международного финансового капитала.
И у офшорных сателлитов Великобритании – Джерси, Каймановых островов и им подобных – была своя особая роль, которую они должны были сыграть в этой великой финансовой игре. Ронен Палан сравнивал еврорынки с кругами на воде: они расходились от центра в Лондоне и распространялись дальше по «четкому географическому маршруту». «Следующей после Великобритании стала ближайшая к ней территория, а именно Нормандские острова; вскоре круги последовали к юрисдикциям в бассейне Карибского моря, затем к Азии и наконец приблизились к тихоокеанским атоллам, принадлежавшим той же Великобритании». По словам Палана, процесс распространения офшоров занял примерно двадцать лет. Итак, начиная с 1960-х годов, эти островные полуколонии и другие сателлиты Лондона превращались в центры финансовых операций на еврорынке. Иначе говоря, они были секретными и полуфиктивными промежуточными станциями на пути, который пролегал и через рабочие бухгалтерские книги, лежавшие в офисах, и через укрытия, где самые богатые люди и корпорации мира, особенно банки, имели возможность тайно и не платя налогов прятать свои деньги и где эти деньги могли расти намного быстрее, чем в традиционных юрисдикциях.
Бухгалтерскими проводками могут заниматься несколько человек, находящихся на каком-нибудь поросшим пальмами острове. А тяжелую работу – наладку офшорной системы, весь реальный бизнес по сколачиванию крупных банковских синдикатов, синхронизацию движения шестеренок бухгалтерского механизма (он должен работать безупречно), обеспечение герметичности бизнеса – все это должны были проводить в Лондоне. Связующие двусторонние отношения между Лондоном и заморскими британскими сателлитами остаются по сей день определяющей, характерной чертой всей офшорной системы с момента ее возникновения.
Каждая офшорная юрисдикция предоставляет особый спектр услуг. Чтобы заложить основу для каких-то особенных операций, позволяющих избежать налогообложения, на Каймановых островах могут принять решение пойти на изменение законодательства. Тогда начинают снижать стандарты и на Багамах, стремясь не отставать от своего шустрого соседа. К гонке присоединяются Люксембург и Джерси. И так далее. Динамика, которую порождает такая конкуренция, обладает неумолимой внутренней логикой: необходимо продолжать ослабление регулирования и в этом процессе заходить все дальше и дальше, чтобы на шаг опережать конкурентов и не допустить утечки денег. Никакой иной путь невозможен. Единственный результат – еще большее ослабление регулирования.
Возник новый рынок, и его появление возвестило о возрождении Лондона как крупнейшего финансового центра мира. Словно в игре, называемой «колыбель для кошки», этот центр поддерживался отношениями с бывшими колониями и другими причудливыми пережитками империи. В то время как мечты Энтони Идена о сокрушении арабского национализма терпели бесславное поражение в Суэце, финансовый истеблишмент в Лондоне собирал средства, с помощью которых Лондону предстояло восстановить свое положение столицы мира, где все определяли интересы инвесторов. Так в момент своего несомненного крушения Британская империя вдруг начала восставать из мертвых.
Глава 6
Инстинкт паука
Еврорынки нельзя считать результатом какого-то заранее продуманного генерального плана. Нет, они росли, подчиняясь, скорее, собственной внутренней логике развития, и довольно быстро превратились в фактор, с непреодолимой силой влияющий на мировую экономику. Правда, начиная с 1960-х, они обрели компаньона, с которым дальше уже шли рука об руку. Партнер, почти двойник нашего еврорынка, в свое время был взращен более осмысленным образом. Из своих «полубританских» территорий Лондон сплел очень удобную паутину, нитями которой опутал весь мир, а все концы замкнул на себе; он использовал ее как ловушку для финансовых операций, перехваченных у соседних юрисдикций. На этих территориях предлагалось весьма упрощенное налогообложение, совсем ненавязчивое регулирование и надежные убежища для денег. Обращение капитала – причем это могли быть как «грязные», так и «чистые» деньги – контролировалось в лондонском Сити, а географически исходило довольно далеко от британской столицы, что сводило любой потенциальный скандал к минимуму. Словно гоночная машина, заправленная высокооктановым бензином, новая офшорная система реагировала и действовала стремительно, но прежде всего она создала персональную закрытую инфраструктуру, выработала индивидуальное представление о мире, осознала свое, совершенно особое, предназначение и выработала собственные, квази- аристократические, нормы поведения.
Коронные владения – Джерси, Гернси и остров Мэн, – образующие первый внутренний пласт паутины, сосредоточили основное внимание на Европе. Страны Северной и Южной Америки стали объектом интересов карибских мини-государств, входивших в состав последнего форпоста формальной империи – четырнадцати заморских территорий, которые образуют второй внутренний пласт паутины. Влияние офшорной системы приобрело глобальный размах, когда в ее паутину стали попадать и другие территории, разбросанные по разным уголкам света. Гонконг, находящийся под контролем
Великобритании, стал, например, воротами в Китай и на Дальний Восток, а несколько довольно курьезных обломков империи на Тихом океане, Среднем Востоке и в других частях света обслуживали собственные регионы.
Чем настойчивее в таких странах, разбросанных по всему миру, примутся освобождать экономику из- под государственного контроля, тем больше коммерческих предприятий станут роиться вокруг офшорных центров и чаще попадаться в их паутину. Но этим дело не ограничится. Каждый офшорный центр будет оказывать все большее давление на налоговые, правовые и регулирующие системы соседних юрисдикций,
