Глава 7
Падение Америки
В начале 1966 года американскому экономисту Майклу Хадсону, работавшему в нью-йоркской штаб- квартире Chase Manhattan Bank, вручили докладную записку. Майкл поднимался в свой офис на лифте, и именно там бывший сотрудник министерства иностранных дел США передал ему письмо. Неясно, знало ли о нем руководство банка (письмо пришло из Вашингтона), но молодой экономист был потрясен его содержанием.
Банковским делом Хадсон занялся случайно. Он изучал экономику в Нью-Йоркском университете, и, закончив его в 1960 году, согласился поработать в земельном ипотечном банке. А когда открылась вакансия в Chase Manhattan Bank на место аналитика платежных балансов, то Майкл Хадсон оказался единственным подходящим кандидатом на эту должность. Сегодня он уважаемый – хотя кому-то такое утверждение покажется весьма спорным, – известный экономический обозреватель. Сам Хадсон признавался, что за всю его жизнь лучшие знания по международной экономике он получил во время работы в Chase Manhattan Bank. Кстати, за это время он успел уволить «тошнотворного маленького кретина» по имени Алан Гринспен.
Нефтяные компании предпочитали вести свои дела с банком Chase Manhattan, и его руководство поручило Хадсону проанализировать платежный баланс нефтяной промышленности, чтобы потом продемонстрировать правительству, насколько «хороши для Америки» нефтяные компании, и тем самым помочь им лоббировать собственные интересы и льготы. Хадсона просили выяснить, где и когда нефтяные компании получают прибыль: при добыче нефти? на нефтеперерабатывающих заводах? на автозаправочных станциях? Чтобы помочь Хадсону получить ответы на эти вопросы, президент банка Дэвид Рокфеллер устроил ему встречу с Джеком Беннеттом, финансовым директором Standard Oil of New Jersey (сейчас эта нефтяная компания стала частью огромной корпорации ExxonMobil). Беннетт ответил Хадсону просто: «Прибыль делают прямо здесь, в моем кабинете. Там, где скажу я, и тогда, когда решу я».
Собственно, речь шла о том самом трансфертном ценообразовании, о котором уже упоминалось в первой главе. Эта практика позволяет банановым компаниям растаскивать свои счета по налоговым гаваням всего мира, чтобы переводить бумажные прибыли в страны с низкими налогами, а издержки – в страны с высоким налогообложением. Беннетт продемонстрировал Хадсону, как крупные вертикально интегрированные многонациональные компании могут перемещать прибыль по всему свету, не совершая при этом явного нарушения закона. Компания продает сырую нефть своей дочерней компании- перевозчику, зарегистрированной в безналоговой Панаме или Либерии, по очень низкой цене. Затем компания-перевозчик продает нефть своим нефтеперерабатывающим заводам или на своих рынках сбыта почти по розничной цене. В странах с высоким уровнем налогов, то есть в тех странах, где нефть добывается и потребляется, дочерние компании покупают ее по высоким ценам, а продают по низким, поэтому такие компании считаются неприбыльными. Прибыль возникает где-то посередине цепочки, например в Панаме или Либерии – там, где дочерние компании покупают нефть по низким ценам, а продают по высоким. Именно это и создает огромные прибыли – а в офшорных зонах с них налогов не взимают. По сути дела, существующие бухгалтерские стандарты до сих пор позволяют скрывать мошенничества подобного рода. Компании просто сгребают результаты своего бизнеса, сознательно раскиданного по разным странам, в одну большую, чаще всего именуемую «международной деятельностью» груду, которую разделить на мелкие кучки уже невозможно, – поэтому и выяснить, кто куда уводит прибыль, практически тоже уже невозможно. «Только огромное политическое могущество всех добывающих отраслей могло заставлять национальные правительства оставаться пассивными перед лицом подобной фискальной катастрофы», – говорил Хадсон.
По сравнению с сегодняшним днем в 1960-х годах такие утечки капитала были сравнительно умеренными. Денежные потоки строго регулировались, налоги оставались высокими, а быстрорастущие еврорынки еще не стали большими. Золотой век капитализма находился в самом разгаре, и каждая развитая страна переживала бурный экономический подъем. Благополучие американских семей, особенно неимущих (ранее), резко возросло. Немцы наслаждались собственным «экономическим чудом» (нем. Wirtschaftswunder). Французы пребывали на пике своего «славного тридцатилетия» (фр. Triente Glorieuese). Итальянцы готовили трамплин, с которого позже совершат мощный экономический «обгон» (ит. Il Sorpasso), и в 1980-е годы ее ВВП превзойдет ВВП Великобритании. А японцы продолжали творить свое послевоенное «экономическое чудо». Даже в многонаселенных развивающихся странах начала развиваться экономика, и, как результат, отступала безработица, снижалась детская смертность, а в рационе вечно голодающих детей стали регулярно появляться мясные блюда.
Золотой век капитализма находился в самом разгаре
И хотя перемены стояли на пороге – ведь в Лондоне уже пестовали еврорынок и начинали плести свою постимперскую паутину, – в США все еще оставались серьезные и могущественные противники офшорной системы. После Великой депрессии мощь Уолл-стрит была сильно подорвана происходящими процессами укрупнения и диверсификации национальной экономики; финансисты утратили свое абсолютное политическое влияние и не могли наложить вето на прогрессивное законодательство в духе «Нового курса» [28]. Напротив, банкиры лондонского Сити, находясь в самом сердце всемирной имперской паутины, чувствовали себя довольно уверенно и сумели сохранить значительный вес во внутренней политике, чтобы позволить себе саботировать любые попытки британского правительства провести в жизнь собственный вариант «Нового курса». Позиция Лондона казалась беспроигрышной: мало того что репутация английских финансистов не была запачкана, как у их американских коллег, непосредственным участием в бесчинствах фондового рынка 1920-х годов, так еще Британия обладала идеальными условиями для предоставления помощи американским банкам, желавшим уйти от навязчивой опеки своих государственных органов регулирования. Беглецы от налогов получали возможность восстановить силы в офшорах. И здесь самое время вспомнить о письме, которое передали Хадсону в лифте, – в нем как раз излагалось мнение «некоторых американцев», выражавших надежду, что непримиримая позиция США в вопросах офшоров наконец будет пересмотрена.
Начиналось письмо так: «По-видимому, к нам, в Америку, как и в Швейцарию, из всех стран мира стекаются “беглые” деньги». Затем следовали жалобы: «Американские компании, базирующиеся в своем родном государстве и контролируемые его органами, подвергаются жестокому наказанию за то, что вступают в конкурентную борьбу со швейцарскими и другими центрами привлечения подобных средств». Далее утверждалось, что в погоне за “грязными” деньгами Америка явно запаздывает, и одна из причин такого положения – «демонстративный характер санкций, применяемых министерствами финансов и юстиции, а также ЦРУ и ФБР; государственные чиновники устанавливают личность владельцев счетов, вызывают их в суд, допрашивают как свидетелей, накладывают арест на их счета, и при полной поддержке американских судов принуждают американских граждан, занимающих ответственные должности в американских компаниях, давать показания». Естественно, в письме шла речь и об американских налогах, и о рисках, связанных с холодной войной. Авторы также упомянули о распространенном мнении среди «просвещенных» иностранцев, будто американские руководители отделов регулирования денежных операций проявляют «наивность и неопытность в работе с иностранными средствами»1. И все завершала критика тех ограничительных мер, которые накладывались на инвестиционные и брокерские операции, из-за чего «инвестиционная деятельность утрачивала свою гибкость и секретность».
Смысл послания был сформулирован вполне определенно. США должны превратиться в налоговую гавань. Хадсон вспоминал: «Авторы писали: “Мы хотим занять место Швейцарии. Если сделать нашу страну финансовым центром мировой преступности, то все деньги, уходящие в Швейцарию, попадут к нам, в Америку. Ведь войну во Вьетнаме мы финансируем именно так”. Они хотели получать капиталы не
