ведущий в реанимацию.
Я смог бы найти местную хирургию с закрытыми глазами — такой оттуда шел Запах. Он был моей путеводной нитью, он же — лишил меня разума.
Кажется, кто-то увидел меня, что-то требовательно спросил, — мне было все равно: я шел на Запах.
В операционной никого не было, но запах, Запах все еще витал в воздухе, заставляя клокотать мою холодную кровь.
Следом за мной в операционную вбежали медики — женщина бальзаковского возраста и молодой парень, должно быть, практикант. Требуя во все горло, чтобы я немедленно вышел из стерильного помещения, они вцепились в мои руки и поволокли в коридор.
Спору нет, на моих ботинках действительно таял снег, мелкими ручьями стекая на пол, но разве я мог сейчас об этом думать?! Я хотел пить!!
Наверное, что-то в моем лице изменилось, потому что женщина, слабо ойкнув, повалилась на пол; а парень побелел как дверной косяк, в который он, отступая, уперся спиной.
Увидел мои алчущие крови клыки?
Мне стоило огромного труда упрятать их обратно. Шагнул к парню.
Он был примерно одного со мною роста. Но при моем приближении сжался, осел. Склонившись, я заглянул в его широко распахнутые глаза и произнес одну лишь фразу:
— Мне нужна кровь.
Спокойный, будничный тон вроде подействовал. Парень нашел в себе силы кивнуть. И тут же затрясся снова. Я повторил:
— Все, что мне нужно — это кровь.
Практикант не понимал. Страх плескался в его глазах, отбивая способность соображать.
— Ты знаешь, где у вас хранится донорская кровь, запасы для переливаний?
Мелко дрожа, паренек кивнул.
— Веди!
Я развернул его к выходу, требовательно сжал плечо.
— Больно! — взвизгнул он
Больно? Да что ты знаешь о боли, щенок?! Даже когда я прокушу тебе шею…
Парень заверещал как волчонок, которому прищемили хвост. Похоже, его плечу пришлось совсем несладко.
Я убрал пальцы.
— Веди, быстро!
Практикант послушно засеменил впереди.
— …Здесь… — он остановился у распахнутой двери, ведущей, как оказалось в реанимацию. Внутри, укрытый простыней, лежал какой-то дядя и, похоже, спал. Его счастье.
Холодильник стоял в стороне, рядом с замысловатым приспособлением, увенчанным разного рода зажимами, пинцетами, какими-то трубками. Через прозрачную дверь холодильного агрегата было прекрасно видно пару пакетов с темной жидкостью.
Я подошел ближе, открыл дверку, взял один из пакетов и, не в силах больше держаться, вонзил в него зубы. Позади, закатив глаза, мешковато повалился практикант.
Трудно его винить. Редко становишься персонажем фильма ужасов.
Я вскрыл вторую упаковку. Кровь насыщала, но не была тем, к чему стремилось то существо, в которое я превратился. Это можно сравнить с состоянием человека, вместо чистой воды получившего воду болотную, пропахнувшую тиной.
И все-таки это была кровь!
Я пил, с каждым глотком чувствуя, как отступает Жажда, как боль покидает измученное тело, как проясняется сознание. Мышцы услужливо реагировали на малейшие команды, удивляя своей гибкостью, легкостью, мощью.
Наклонившись над распростертым у порога парнем, я легко взял его на руки. Несколько секунд думал, вертя во все стороны головой. Определившись, отволок практиканта в угол.
Крадучись, выглянул в коридор. Пусто.
Я прислушался и сам поразился остроте своего слуха: я мог сказать, что происходит в каждой из палат на этаже: здесь — мирно спят больные, там — работает телевизор. Рядом со мной — Слава Богу! — никого не было.
Я выскользнул в коридор; мягко, неслышно ступая, отправился за упавшей в обморок женщиной. Как диверсант, вторгшийся на чужую территорию, я должен замести все следы. Поэтому женщину надлежало спрятать. Если ее найдут раньше меня, поднимется тревога и тогда — прощай мечта покинуть здание, захватив трофеи.
Женщины не было!
Так…
Если она пришла в себя практически сразу, то времени у меня — очень мало. Но, если удача на моей стороне и маховики правоохранительной системы будут вращаться со скрипом, я еще могу успеть. Только действовать надо — быстро.
Мне нужна сумка или что-то в этом роде. Нужна емкость, позволяющая уложить столь необходимые мне пакеты. В операционной насчет этого — царила полная стерильность.
Пришлось возвращаться в реанимацию, по пути старательно ощупывая взглядом попадающиеся навстречу предметы.
Где-то раздался топот. Побежали по коридорам.
Я шмыгнул в реанимацию, прижался к стене за дверью.
Топот приближался. Остановка здесь, там. Естественно, заглянули и ко мне.
Когда-то это должно было случиться.
Бравые ребята в милицейской форме глянули на задремавшего в углу практиканта, у самого порога обнаружили меня и, оптимистично потрясая дубинками, радостно устремились в мою сторону.
Я не стал дожидаться, пока они займут удобную позицию. Вильнул в сторону, потом сиганул через дядю на кушетке и прыгнул в окно. Оно было закрыто — кто ж его будет открывать-то в ноябре? — но меня это не смутило. Пусть лучше страдает стекло: людей, преграждавших выход, я мог покалечить, сам того не заметив — пределов своей новообретенной силы я еще не знал.
Окутанный дождем сверкающих осколков, я мягко приземлился на ноги, приятно удивившись: ноги приняли тяжесть легко, без усилий.
Вскочив, я выбежал за территорию больницы — и дал стрекоча по безлюдному тротуару в направлении родного дома. Где еще будет искать спасения попавший в сложную ситуацию человек? Да и человек ли? После пережитой Жажды вряд ли стоит заявлять категорично. Но ведь удержался, никого не покусал; даже с милиционерами решил не драться!
Да, можно было не устраивать финт с прыжком и вообще, сдаться стражам порядка, — но, простите, в моих действиях не было злого умысла. В конце концов, чью-то слишком умную голову вполне может посетить мысль, в порядке эксперимента, подержать меня на солнышке… Бр-р! Доказывай потом, что ты хороший…
Кстати, о солнце. А действительно ли так опасно встречаться с его лучами? Надо попробовать. А пока — стоит подумать, что делать дальше.
Во-первых, нужно решить, надо ли возвращаться домой. Очень даже актуальный вопрос. Родители сильно удивятся, если вместо любимого чада в квартиру однажды явится алчущий крови монстр. Жажда отступила, но я не был уверен, что она не вернется следующей ночью.
Да! Еще мне нужно найти укрытие на день. Это во-вторых…
То, что милиция даром свой хлеб не ест, я понял, когда подле меня с визгом тормознул видавший виды «уазик». На заснеженную мостовую выпрыгнули те самые ребята, от которых я, как мне казалось, оторвался.
Парни были в плохом настроении. В очень гадком настроении. От хорошей жизни не будут лупить спокойно бегущего спринтера. Вообще-то я не сильно торопился, но им, наверное, было виднее.
