солнце играло на нем так же, как в его голубых глазах, и Линда не могла бы сказать, видела ли когда- нибудь такого же по-королевски красивого мужчину. Приборная панель «кисселя» блестела никелем, и в отражении было очень заметно, что пальто у нее поношенное. А еще в неверном отражении виднелись суровые кирпичные дома торговцев; она никогда еще не видела, чтобы их было так много в одном месте, а над всем этим возвышались горы Сьерра-Мадре, где астрономы из старинного университета Трупа смотрели в свои телескопы и, как поговаривали, при помощи станций, антенн и наушников пытались поймать сигналы с небесных тел.
Они поднялись на холм, против солнца, и, когда город остался позади, перед ними открылось широкое русло. Дубы, платаны, каштановые деревья теснились по берегам, дорога шла вниз, к воде, но Уиллис Пур свернул на бетонный мост, переброшенный через каньон. Мост украшали электрические фонари, и через низкие перила Линда видела то, что было внизу: мертвый песок, сухие ольховые кусты, тополя, бузину, сухие листья, свисавшие с сухих прутьев-веток. Машина быстро ехала по мосту, вокруг нее свистел воздух, холодный вечерний воздух с западных холмов, пахло лавром, лимонным сумахом, травой, полынью, ванилью. На севере гигантская подкова стадиона утопала в ивах, жостере и тойоне. Капитан Пур сказал: «Это стадион 'Розовая чаша'. Его построили два года назад». Линда закрыла глаза и представила, каким было это русло до того, как над ним поднялся стадион; до того, как сюда пришли тысячи людей и начали копать, расчищать, колотить молотками; до того, как шестьсот мулов начали месить здесь грязь, потеть и упорно трудиться до медленной, мучительной смерти.
— Для чего он?
— Для турнира, — коротко ответил капитан Пур и добавил: — Ах да, вы же в Пасадене человек новый. У нас есть здесь небольшой местный праздник — Турнир роз.
«Киссель» чуть занесло на изгибе моста, капитан дернул руль, рука Линды упала ему на ногу, но он быстро справился с управлением, так же быстро она отдернула руку, и они въехали на холмы Линда- Висты.
— Этот мост называют Мостом самоубийц, — сказал он, усмехнулся, обнажив зубы, отбросил назад волосы, и впервые в жизни Линда не нашлась с ответом.
— Вам здесь понравится, мисс Стемп, — продолжил он. — Я уверен — вы к нам быстро привыкнете.
Он свернул на белую пыльную дорогу, обсаженную по сторонам эвкалиптами. За деревьями виднелись дворовые постройки: амбар, двухэтажный сарай, конюшня с открытой дверью. Два человека жгли обрезанные ветки, но Линде не были видны их лица — только рыжий огонь и бледный дымок. Оросительный канал шел параллельно деревьям, в нем медленно текла бурая вода, а на краю сидела веселая серая белка. Дорога пошла вверх, по крутому холму, заросшему жестким кустарником чапараля, ценофуса, дикой вишни, старой сирени и перекрученными земляничными деревьями. К склонам холма прижимались тени, по щеке Линды пробежал холодок. Надвигался холодный, сырой воздух ночи.
Дорога закончилась у литых металлических ворот, подвешенных на двух каменных столбах. К одному из них была прикручена табличка «РАНЧО ПАСАДЕНА»; к другому — «ПРОЕЗД СЛУЖЕБНОГО ТРАНСПОРТА ЗАПРЕЩЕН». Автомобиль проехал в ворота, капитан Пур остановил его, все так же держа руки на руле; через несколько секунд он выпрыгнул из машины и сказал: «Ну вот я и в воротах».
В одном из писем Брудер рассказывал о сотнях акров рощ, густого леса, зимней реке и летнем дожде, белом доме на холме и о семействе по фамилии Пур. Было там и о воротах: «Когда я приехал, они совсем заросли диким огурцом. А эвкалипты вдоль дороги не подрезали, наверное, лет десять». В другой раз он писал: «В семье никого не осталось, только сын Уиллис и его младшая сестра Лолли. Избалована донельзя».
Дорога взобралась на холм, и на самом верху, на гребне, дикие ягоды и лавр сменились лужайкой и длинной живой изгородью из ярко-красных камелий. Дорога пошла дальше, к такому большому и белому дому, что Линда сначала подумала — не одна ли это из гостиниц, о которых говорила ей Маргарита: «Хантингтон» или, может, совсем новая «Виста». Уиллис подъехал к дому, махнул рукой садовнику-японцу в зеленых резиновых сапогах, и стало понятно, что это и есть дом Пуров и что они приехали на ранчо Пасадена, как приезжают куда-нибудь за границу. В доме было этажа три, а может, четыре — точно Линда не заметила: на окнах висели кружевные занавески, и ей сразу же пришло в голову, как много нужно горничных — целая армия, — чтобы стирать их и гладить. С черепичной крыши поднимались дымовые трубы; Линда задумалась, кто рубит дрова, топит камины и убирает золу. Неужели это придется делать ей? По второму этажу шел широкий балкон, и Линда представила себе, как там, в соседних комнатах, живут Уиллис и Лолли Пур, как они засыпают под скрип дверей. Она представляла себе, сколько банок с крахмалом тратится здесь в неделю, чтобы привести в порядок простыни и пристежные воротнички Уиллиса. Терраса на южной стороне дома — с балюстрадой, украшенной вазами с рассаженными в них кумкватами, — была шириной с салатное поле, целый акр плитки; Линде снова представились швабры, ведра с грязной водой и ноющая боль в спине.
— Кто здесь убирает? — спросила она.
— Где? В доме? Девушки — Роза и еще другие. Вы потом со всеми познакомитесь.
Дорога сузилась, асфальт сменился оранжевой плиткой ручной работы, которую делали в керамической мастерской Тедди Кросса на Колорадо-стрит, — день и ночь там в горнах пылали каштановые дрова. Машина проехала под портиком к лоджии, где плетеные диваны и подвесные скамейки будто бы приглашали отдохнуть на них. Линда ждала, что капитан Пур (тут он снова сказал: «Нет, я настаиваю: вы должны называть меня Уиллис!») выключит двигатель и пригласит ее в дом; ей стало страшно — страх был какой-то нехороший, непонятный, — что она не поймет, как и что надо делать в этом гигантском холле, в библиотеке или на огромной террасе, где, как воображала себе Линда, горничная с вздернутой верхней губкой при свете заката подает суп из клешней лобстера. Перед ней был настоящий дворец, и Линда смущалась, что от ее пальто пахнет рыбой и что на чулке у нее дырка. Чулки у нее были всего одни, и то она в последний момент догадалась купить их в магазине напротив лос-анджелесского вокзала Юнион- стейшн, а потом торопливо натянула в дамской комнате. «Только одну пару? — спросил ее тогда продавец. — Не хотите ли коричневые перчатки? Два сорок пять всего?»
Но Уиллис проехал дальше.
— Мы с Лолли живем здесь, — сказал он и повернул в другую от портика сторону; под колесами «кисселя» зашуршал гравий. — Когда-нибудь я вам все покажу.
Машина отъехала от дома, Линда обернулась и в небольшом верхнем окне заметила девушку, которая смотрела на нее влажными черными глазами; девушка была очень хрупкой, с худым лицом. Над подоконником белела ее ночная сорочка, вид у девушки был такой, будто она вот-вот лишится чувств, но она пристально следила за машиной капитана Пура, за самим капитаном Пуром и за Линдой, и Линда подумала, не Лолли ли это; Линде показалось, что в глазах девушки горит желание, но машина заехала за аллею тисов, и дом скрылся из виду.
Дорога опять пошла вверх, и перед ними в долине открылась апельсиновая роща. Деревья стояли рядами, зеленые, как сосны, плотные, как кусты, плоды на нижних ветвях висели всего в нескольких дюймах от земли, а те, что повыше — самые сладкие, — больше чем на двадцать футов поднимались над переплетенными корнями. Роща ждала уборки урожая, на каждом дереве ветки ломились от тысяч огненно-рыжих плодов, похожих на фонари. Вокруг рощи шла дорожка и оросительный канал, и через каждые сто футов стояли аккуратные, как бункеры, пирамиды деревянных ящиков.
— Он, наверное, все еще в доме, с Розой, — сказал капитан Пур.
— Вы скажете ему, что я приехала?
— Он будет очень рад вас видеть.
— Он так и сказал?
— Не совсем… Но вы ведь знаете, что это за человек, — ответил капитан Пур и добавил; — Я никогда не нанимал девушек в дом для рабочих. На упаковке, понятно, заняты девушки, по большей части из сиротских приютов, но они работают только днем, к вечеру уходят, потому что считают — и правильно, — что на ранчо молодой девушке не место. Но Брудер говорил мне, что вы умеете за себя постоять. Я предлагал, чтобы вы поселились в нашем доме, — в комнате Розы есть свободная кровать. Но Брудеру почему-то кажется, что вы не поладите. С его стороны даже как-то нехорошо так думать.
Капитан Пур замолчал, а потом спросил у Линды, сколько ей лет. Она ответила, и он сказал:
