от одного вида которых начинают течь слюнки. А потом, когда он уже стоит там с бешено колотящимся сердцем и осматривает все восхищенным взглядом, банки поспешно закрывают и туго закручивают крышки. Когда красота города становилась очевидной, очевидным становилось и то, что показать ему больше нечего.
Как ни странно, мост было легче пересечь при въезде. Он поворачивал под таким углом, что выехать из города было довольно сложно. Это каждый раз озадачивало Элизабет.
Как та дорога, которая вела из дома ее отца: оттуда быстро не уедешь. Было в этом городе что-то такое, что всегда тянуло ее назад, и она потратила годы, пытаясь вырваться. В какой-то момент она даже сумела переехать в Нью-Йорк, последовав туда за своим другом и ухватившись за предложение полностью, от начала и до конца, создать интерьер одного ночного клуба. Ей там очень понравилось. Понравилось, что никто не знал ее имени, лица или истории ее семьи. Она могла купить кофе, тысячи разных сортов кофе, и не получить в придачу порцию соболезнований по поводу каких-нибудь недавних семейных неприятностей. Никто не знал, что мать ушла от них, когда она была ребенком, что ее сестра совершенно неуправляема, а отец практически не разговаривает с ней. Ей понравилось чувствовать себя влюбленной среди небоскребов. В Нью-Йорке она могла быть кем хотела. В Бале-на-Гриде она никуда не могла убежать от того, кем была на самом деле.
Она вдруг поняла, что все это время тихонько напевает глупую песенку, которую, как пытался убедить ее Люк, придумал тот самый Айвен. Люк назвал ее мурлыкающей песенкой, она была раздражающе приставучей, веселой и незамысловатой. Элизабет перестала петь и припарковала машину на свободном месте у обочины, затем отодвинула водительское кресло и потянулась взять с заднего сиденья портфель. Но прежде всего ей нужно выпить кофе. Бале-на-Гриде еще предстояло познакомиться с чудесами кофеен «Старбакс». Только в прошлом месяце в кафе «У Джо» Элизабет наконец разрешили забирать свой кофе с собой, но хозяину уже явно надоело просить ее каждый раз вернуть чашку.
Порой ей казалось, что всему городу тоже не помешает инъекция кофеина: зимой люди как будто спали на ходу, бродили, не открывая глаз. Встряхнуть бы их всех хорошенько. Но в летние дни, как сегодня, город бурлил, повсюду были люди. Она вошла в выкрашенное в фиолетовый цвет кафе «У Джо», оказавшееся практически пустым. Местные жители еще не усвоили привычку завтракать вне дома.
— А, вот и наша деловая дама, — нараспев пророкотал Джо. — И конечно, безумно хочет кофе.
— Доброе утро, Джо.
Он устроил маленькое представление, посмотрев на часы и постучав пальцем по циферблату:
— Немного опаздываем сегодня, не так ли? — Он вопросительно поднял брови. — Я подумал, может, ты в постели с приступом летнего гриппа. Кажется, на этой неделе все им болеют. — Он пытался понизить голос, но в результате лишь опустил голову и стал говорить громче. — Ведь Салли О'Финн свалилась как раз с летним гриппом сразу после той ночи, когда ушла из паба с П. Дж. Флэнаганом, который заболел им на следующей неделе. Она провела в постели все выходные. — Он фыркнул. — Провожал ее домой, ну конечно. Никогда еще не слышал подобной чуши.
В Элизабет поднималась волна раздражения. Ей не было никакого дела до перемывания косточек незнакомым людям, кроме того, она знала, что на протяжении многих лет основным поводом для сплетен служила ее семья.
— Джо, кофе, пожалуйста, — решительно сказала она, не обращая внимания на его болтовню. — С собой. И добавь не молоко, а сливки, — твердо продолжила она, хотя каждый день брала одно и то же, и начала искать в сумке кошелек, пытаясь таким образом намекнуть Джо, что у нее нет времени на пустые пересуды.
Он медленно направился за стойку. К ужасной досаде Элизабет, у Джо был только один сорт кофе, да и тот растворимый. Ей не хватало разнообразия и оттенков вкуса, к которым она привыкла в других городах: она скучала по мягкому сладковатому кофе с ванилью в парижских кафе, по густому ореховому напитку в шумных кафе Нью-Йорка, по изысканному бархатистому шедевру с макадамией в Милане и по ее любимому мокко с кокосом, который мгновенно переносил ее со скамейки в Центральном парке в шезлонг на берегу Карибского моря. А здесь Джо просто наполнил чайник и нажал на кнопку. Один жалкий крохотный чайник на все кафе, и Джо даже не фильтровал воду.
Джо смотрел на нее. Он выглядел так, будто собирался спросить: «Так что же тебя так задержало?»
И спросил.
— Я на пять минут позже обычного, Джо, — скептически заметила она.
— Знаю, знаю. А ведь пять минут легко могут превратиться в пять часов. Может, твои часы впали в спячку, как медведь?
Элизабет невольно улыбнулась. Джо ухмыльнулся и подмигнул: — Так-то лучше.
Вскипевший чайник выключился, и Джо повернулся к ней спиной, чтобы сделать кофе.
— Автобусы задержали, — мягко сказала Элизабет, беря из рук Джо теплую чашку.
— Да, я видел. — Он кивнул в сторону окна. — Джеймси отлично выкрутился из этой передряги.
— Джеймси? — Элизабет нахмурилась, добавляя еще сливок. Они быстро растворились, наполнив чашку до краев. Джо с отвращением наблюдал за ее действиями.
— Джеймси О'Коннор, сын Джека, — объяснил он. — Джек, чья дочь Мэри на прошлых выходных обручилась с парнем из Дублина. Живет в Мейфэре. Пятеро детей. Младшего на прошлой неделе арестовали за то, что он швырнул в Джозефа бутылкой.
Элизабет, замерев, с недоумением глядела на него.
— Джозеф Макканн, — повторил Джо таким тоном, как будто надо быть сумасшедшей, чтобы не знать этого. — Живет в Ньютауне. Жена умерла в прошлом году — утонула в болоте. Дочь Мэгги утверждает, что это несчастный случай, но семья подозревает, что это могло быть как-то связано с их ссорой, когда мать не дала Мэгги сбежать с тем смутьяном из Кахиркивина
Элизабет положила деньги на стойку и улыбнулась, не желая участвовать в этом странном разговоре.
— Спасибо, Джо, — сказала она по пути к двери.
— В общем, — закончил он свое сбивчивое повествование, — Джеймси О'Коннор вел этот автобус и великолепно справился. Не забудь, пожалуйста, вернуть чашку! — крикнул он и пробормотал про себя: — Кофе с собой, вы когда-нибудь такое слышали?
Дойдя до двери, Элизабет крикнула:
— Джо, а ты никогда не думал купить кофеварку? Тогда ты бы мог делать латте, капучино и эспрессо вместо этой растворимой жижи. — Она подняла вверх свою чашку.
Джо скрестил руки на груди, облокотился на прилавок и ответил скучающим голосом:
— Элизабет, если тебе не нравится мой кофе, не пей его. Я вот пью чай. Есть только один вид чая, который я люблю. Он называется Чай. Без всяких там выкрутасов.
Элизабет улыбнулась:
— На самом деле существует много разновидностей чая. Китайский…
— Давай иди уже! — Он махнул рукой в сторону двери. — Если бы все было по-твоему, мы бы пили чай с помощью палочек и клали бы в кофе крем с шоколадом, как будто это десерт. Но раз уж ты сама заговорила об этом, я тоже кое-что предложу: почему бы тебе не купить в офис чайник и не избавить меня от этих мучений?
— А заодно и от бизнеса, — улыбнулась Элизабет и вышла на улицу.
Городок потянулся, зевнул и теперь сонно перемещался из кровати в ванную. Вскоре он будет умыт, одет и окончательно проснется. Как обычно, она была на шаг впереди, даже если опаздывала.
Элизабет всегда приходила первой, она любила тишину и покой, царившие в офисе по утрам. Это помогало ей сосредоточиться на том, что предстояло сделать, до прихода коллег и возникновения пробок на дорогах. Элизабет нельзя было назвать смешливой и разговорчивой. Так же, как и с едой, которую она поглощала только для того, чтобы не умереть, она говорила только для того, чтобы сказать то, что хотела. Она не принадлежала к тому типу женщин, чьи разговоры слышала в ресторанах и кафе, хихикавших и сплетничавших о том, что кто-то когда-то кому-то сказал. Попусту молоть языком было ей неинтересно.
Она не анализировала, не разбирала до мельчайших нюансов чужие слова, взгляды и обстоятельства. Для нее не существовало двусмысленности, она всегда имела в виду именно то, что говорила. Дискуссии и жаркие споры не приносили ей удовольствия. Но, сидя в тишине своего маленького кабинета, она понимала, что именно поэтому у нее нет компании, друзей. Когда-то она пыталась их завести, особенно в колледже, когда хотела обрести почву под ногами, но и тогда ей быстро приедалась бессмысленная болтовня.
Она не страдала от отсутствия друзей даже в детстве. Ей нравилось быть наедине с собой, нравилось думать о чем-нибудь в одиночестве, а когда она подросла, ее развлечением стала Сирша. Элизабет и тогда рассчитывала только на себя, гордилась своей организованностью и считала, что распоряжаться своим временем гораздо удобнее одной, чем в компании. Вернувшись из Нью-Йорка, она устроила ужин с соседями у себя дома. Хотела начать новую жизнь, завести друзей, как большинство людей, но Сирша, по своему обыкновению, ворвалась в дом и за пять минут умудрилась оскорбить всех сидящих за столом. Рея Коллинза она обвинила в том, что у него интрижка на стороне, Верни Конвэй, по ее словам, сделала операцию по увеличению груди, а шестидесятилетний Кевин Смит, как она заявила, похотливо смотрел на нее. Следствием бессвязных выкриков Сирши стал плач девятимесячного Люка, покрасневшие лица гостей за столом и сгоревшее каре ягненка.
Конечно, ее соседи не были настолько глупы, чтобы считать, что Элизабет в ответе за поведение сестры, но после того случая она сдалась. Не настолько уж она стремилась к обществу, чтобы мириться с унизительной необходимостью все время что-то объяснять и извиняться.
Молчание она любила куда больше, чем все слова в мире. В нем она находила покой и ясность. Но не по ночам, когда беспорядочные мысли не давали ей заснуть, будто тысяча голосов в ее сознании вдруг принимались говорить наперебой, замолкали, перебивали друг друга, так что ей едва удавалось сомкнуть глаза.
Сейчас ее беспокоило странное поведение Люка. Слишком уж надолго задержался этот Айвен в голове ее племянника. Все выходные она наблюдала за тем, как Люк ходит, разговаривает и играет сам с собой. Он смеялся и хихикал, как будто проживал лучшие моменты своей жизни. Вероятно, надо что-то предпринять. Но рядом не было Эдит, которая справилась бы с этим так же чудесно, как справлялась со всем остальным. Наверно, Элизабет должна сама знать, как поступить. И снова она столкнулась с неведомыми тайнами материнства, и ей не у кого было спросить совета. И не с кого брать пример. Впрочем, она уже поняла, чего не надо делать, и то хорошо. До сих пор она следовала лишь своей интуиции и совершила несколько ошибок, но в целом считала, что справляется и Люк растет воспитанным, спокойным ребенком. Или, может быть, она все делает неправильно? Вдруг Люк кончит как Сирша? Где она так ошиблась, когда Сирша была маленькой, что сделало сестру такой, какая она сейчас? Элизабет застонала и опустила голову на стол.
