– Ладно, не кипятись. Давай твою аргентинскую сорочку…
Салим стянул пуловер и взял сорочку – настоящую клетчатую ковбойскую рубаху. Она оказалась застегнутой на все пуговицы. Салим стал их расстегивать.
– А джинсы я менять не буду, мои тоже сойдут!
– Ладно.
«А он ничего, красивый, – подумала Ева, пока ее гость боролся с пуговицами. – И бицепсы есть, и вообще…»
Салим заметил, что его разглядывают, и смутил… И ни фига! Ни разу он не смутился! Подумаешь – разглядывают его! Ну и пусть разглядывают! Последняя пуговица упорно не расстегивалась. Была б она снизу – можно было бы натянуть эту треклятую сорочку через голову. Но, как назло, последней была пуговица возле самого воротничка…
– Дай помогу!
Кожа у Евы была такая… прозрачная при касании… и пальцы ловкие… Голова у Салима слегка кружилась. От недосыпу, факт!
– Держи.
– Ага, спасибко!
Салим влез в клетчатые рукава и стал застегиваться.
– Не, завяжи лучше узлом на пузе.
– Зачем?
– Ну типа ты на ранчо, а в Аргентине жара.
– Фигасе. Все равно будет видно, что снимали в доме, какое ранчо?
– Сам фигасе. Я заднюю стенку вырежу, вставлю пейзаж.
– Как вырежешь?
– В фотошопе.
– В чё… А, ясно. Ну, как хочешь. Куда мне встать-то?
Они сделали несколько кадров. Салим не понимал, что с ним происходит. Он правда не понимал.
Ева тоже не понимала. Она чувствовала. Это было странное чувство. Оно началось где-то под языком, даже не под, а с двух сторон от языка – с двух сторон и чуть-чуть под. Так что пришлось то губы облизнуть, то сглотнуть. Потом чувство продолжило чувствоваться внутри, где-то в области легких-и-желудка. «Во блин!» – подумала Ева.
– Алё, куда мне еще встать?
– А… ну… ну не знаю…
А давай, как будто у нас с тобой романтический ужин! Вот это будут кадры! При свечах.
Салим согласился: да, это будут кадры.
Они спустились вниз.
По дороге Ева передумала. То есть не передумала, а заявила, что ужин – это отлично, это обязательно, но еще хорошо бы сняться на кортах.
– Ты в теннис играешь?
– Не пробовал.
– Ничего. Мы же на фото, а не на видео. Просто постоишь с ракеткой. У нас тут где-то костюм Макса валяется, он тебе как раз будет.
– Но Макс выше меня!
– Ничего, это его костюм, как раз когда он был твоего возраста.
– Но сейчас ночь!
– И что?
– Ночью в теннис никто не играет!
– Аргентинцы играют.
– Но я все равно не умею играть!
– Заодно и научишься!
Евгения затащила Салима в гардеробную и вывалила откуда-то кучу барахла.
– Вот, это то, что надо. Ты переодевайся, а я пока пойду подготовлю стол к романтическому ужину.
– Но тут разное всё…
– Ну и хорошо. Примерь все по очереди и выбери, что тебе больше подойдет. Не забудь про белые носки. Они в том ящике. И кроссовки нужны. Они там.
– Кроссовки у меня свои есть.
– Твои – старые. И не спорь.
И Ева ушла готовить интерьер для романтического ужина. А Салим присел на край гигантского кресла с гигантской кучей постельного белья и ущипнул себя за ухо. Сильно ущипнул. Но так и не понял: спит он или нет?
– Эй, смотри туда!
– А что там? – второй рабочий уже лег спать, вставать было лень.
– Иди сюда.
– Ну…
Он нехотя откинул плед, подошел к окну:
– Психи, да? Ночью теннис играть!
– Дэвочка красивая! – сказал первый.
– Моя дочка тоже красивая! – обиделся второй.
Или не обиделся, просто так сказал.
– Твоя дочка – первая красавица! – уверенно заявил первый. – Чтоб тебе хорошо выдать ее замуж! Пусть ее жизнь будет наполнена таким же богатством.
– Э! – отмахнулся второй.
На тему дочкиного неопределенного будущего он говорить не хотел, поэтому сказал, отходя от окна и кивнув в сторону Евы, которая прыгала вокруг Салима, размахивая одновременно и ракеткой, и фотиком:
– Был бы я отцом этой козы, запер бы на замок! Моя дочка не такая. Моя послушная.
– Твоя дочка – хорошая дочка! – согласился первый. – С мамой живет. С братом живет… Детей нельзя одних дома оставлять.
– Они одни дома? – удивился второй, опять выглядывая в окно.
– Одни, – ответил первый. – Хозяйка уехала, Луба уехала.
Рабочие посмотрели друг на друга. Кто знает, пришла ли им в голову одна и та же мысль, или это были разные мысли…
Ева пристроила фотоаппарат на штативе (на романтических фотках они должны быть вместе!), зажгла свечи, налила в бокалы красного вина. Ну вот, так, пожалуй, сойдет. Но где же Салим? А еще говорят, что это женщины долго собираются! Ева поджала губки и направилась в гардеробную, приподнимая юбку. Это бальное платье было куплено и прислано еще в июле папой, оно предназначалось для школьного спектакля, в котором Ева собиралась сыграть Золушку. Но в сентябре выяснилось, что по сценарию Золушка – крутая современная девчонка, и платью – пропадать. Его даже никто из подруг не видел. Это айс. Будет двойной эффект, когда она выложит фотки!
– Ты что, спишь?!
Салим спал.
– А? Что? Где? Я? Я не сплю!
Он неловко схватился рукой за угол гладильной доски, пытаясь удержаться на ногах, доска повалилась на пол вместе с какой-то круглой коробкой, которая на ней стояла. Из коробки покатились катушки, всякая дребедень Салиму на голову. Утюг, к счастью, стоял на полу. А то сотрясения было бы не избежать.
– Но ты спал!
– Да нет, я задумался просто, ну и…
– Ну и заснул! – Ева одновременно и обиделась, и разозлилась. – Я тут стараюсь вовсю, чтобы как лучше, а тебе, а ты!
Салим встал, отряхиваясь от катушек.
