На нашем сайте вы найдете тысячи валентинок для всех близких людей…
………………………………………………………………………………….
Глава 31. Зима после
– Макс, а чем заканчивается Библия?
– Откровениями Иоанна Богослова.
– И какое последнее откровение?
– Он сулит всякие язвы и беды любому, кто что-то приложит к словам Библии или отнимет от них.
– Но ты же приложил!!! И отнял!!!
– И что?
– А вдруг Иоанн прав, вдруг тебя ждет… ну…
– Может и ждет… Но разве это повод врать или быть зомбированным идиотом?
Зима, как обычно, наступила внезапно. Россияне до последнего надеялись, что уж в этом-то году глобальное потепление не подкачает, но потепление подкачало. На тридцать третий день после похорон Вигнати в Ельце наступили такие морозы-морозищи, что вода в трубах улеглась в спячку, и в домах наступила небольшая засуха. Салим ходил за водой на колонку ежедневно, а в школу через день, когда ему надоедало курсировать по квартире между бабушкой и братом.
До колонки было недалеко, метров пятьдесят вниз по крутому спуску, затем метров пятьдесят вбок, по ровной дороге, и последние метров пятьдесят опять вверх, к колонке. Но оттого, что по этой дороге ходили многие, и каждый выплескивал на нее порцию ашдвао, дорога стала не дорога, а каток. По этому катку надо было не упасть вниз, вбок, вверх и обратно, с полными ведрами, вниз, вбок, вверх. И часа не проходило, чтоб кто-нибудь не шлепался. Дядька из соседнего дома треснулся копчиком и теперь не выходил из дому. Бабка через улицу, говорят, сломала бедро и ее увезли на «скорой». Жил бы Хармс в соседнем доме, он уж бы описал! Однажды Салим наносил со стройки неподалеку несколько ведер гальки, перемешанной с землей, и посыпал ею все это безобразие. На всю дорогу не хватило, но их часть улицы на полдня стала вполне проходимой. К вечеру повалил снег, засыпал гальку, и уже наутро все опять превратилось в лед. Но Салим еще долго ходил в местных героях и спасителях.
Утро его начиналось с того, что надо было расчистить снег с лестницы, перед входом на кухню и до ворот. Нагреть воды. Потом сходить за новой водой на день. Потом иногда в магазин или на рынок, чтобы бабушку по гололеду не гонять. Салим врал, что в школе у них из-за плохой погоды временно ввели свободное посещение. Бабушка верила. А Салиму было нормально и за водой, и за хлебом-молоком (а потом к компу), лишь бы не в школу.
Каждый раз, включая комп и выходя в Инет (Инет появился у него после Москвы, неожиданный подарок на день рождения, от бабушки), Салим первым делом смотрел фильм, который Ева сняла на свой мобильник в магазине игрушек. Иногда он смотрел его два раза в день, иногда десять раз. Он выучил его наизусть, до мельчайших подробностей, но все смотрел и смотрел.
Ролик этот был длиной четыре минуты шестнадцать секунд. Но последние секунды можно было не считать, там шел голос Евы: «Ну всё, на этом всё…», потом в кадре мелькал потолок, лихорадочно проносились по диагонали с верхнего левого в нижний правый полки с игрушками, опять мелькал потолок и на этом было уже действительно всё.
Стас часто смотрел этот ролик вместе со старшим братом. Стаса в нем было много: Ева снимала не просто самих по себе роботов, а роботов-со-Стасом. Ей так было по приколу. Салим попал в поле объектива в конце второй минуты. Он был снят со спины, а в стекле, в витрине, отражалось его лицо – мелко, размыто и отрешенно.
– Ты! – неизменно радовался Стас каждый раз в конце второй минуты и тыкал в экран компа пальцем.
– Я, – соглашался Салим, вглядываясь в сидящего на корточках паренька, который только что понял, что детства у него по-настоящему никогда не было.
На себя Стас смотрел с еще большей радостью.
– Я, я, я, я! – кричал он много-много раз за четыре минуты и улыбался до ушей.
– Ты, да, ага, ну да, здорово, точно ты, – соглашался Салим или молчал, когда очередных глупых слов уже не находилось.
Евы в отснятом материале не было, если не считать голоса и однажды, в конце третьей минуты, мелькнувшей ее руки справа, со словами: «А вот того теперь покажите!». В этот момент камера дернулась. Салим потом долго думал, но в итоге понял, отчего она дернулась: Ева перехватила мобилку левой рукой, чтобы указать на нужного робота правой…
Салим скопировал этот ролик на свою страничку, но каждый раз смотрел его, заходя к Еве, а не к себе.
Они обменялись несколькими личными сообщениями. «Вы благополучно доехали?» – спросила Ева. «Да!» – коротко ответил Салим, не решившись написать еще что- либо, а через день решился и написал: «Большое спасибо тебе за подарки. Стас гоняет на велике и играет с роботом. А я сижу за ноу-том, он хоть и старый, но отлично работает! Как у тебя дела? Ты на меня не обиделась? Извини, если что». Салим набрал текст в ворде, чтобы написать без ошибок, и решил, что всегда будет так делать, когда будет писать Еве. Но писать особо не пришлось. Ева ответила через три дня в таком духе, что, мол, не обиделась, и все хорошо, и что обижаться не на что, и что она не понимает, о чем это он вообще. А глючный ноут ей все равно был не нужен, и его пропажи никто не заметил. И еще она извинилась, что сразу не ответила, потому что была занята репетицией новой песни. Салим обрадовался и, забыв про ворд и ошибки, тут же настучал: «Ааа классно а чо за песня?» На восьмой день Ева отозвалась: «Это пока секрет!))))))». И еще через неделю на просьбу Салима рассказать о песне, как только она перестанет быть секретом, ответила: «ОК».
На сорок четвертый день после смерти Вигнати, поздно ночью, Ева внезапно стерла почти все, что было у нее на страничке, оставила надпись: «МЕНЯ УВОЗЯТ В АМЕРИКУ! Я НАЧИНАЮ НОВУЮ ЖИЗНЬ С БЕЛОГО ЛИСТА!!!»
Так получилось, что Салим прочел эту надпись только через день, ближе к вечеру. Он понял, что они с Евой больше никогда не увидятся. Ему должно было стать грустно, пусто и со всех сторон илово, но не стало. В общем-то он и раньше знал, что они больше не встретятся, да и не такая уж эта Ева цаца, вон, Дашка из параллельного класса ничуть не хуже, да мало ли еще на свете кульных девчонок! Салим пожал плечами и попробовал посмотреть ролик со своей странички. Но это оказалось… лень, что ли… невкусно, что ли… Он понял, что со своей странички именно этот ролик он не будет смотреть никогда. Хотел стереть, но и стирать было как-то тоже лень. Он спустился вниз, на кухню, нашел в буфете полбутылки водки, выпил сколько-то залпом, из горла, заел чем-то. Потом пошел и лег спать, ни о чем не думая… В этот момент самолет с Максом и Аллой приземлился в маленьком аэропорту недалеко от городка Римини, северо- восточнее Сиены.
В Сиене было плюс семь. Сиена готовилась к встрече Рождества. Первым делом, как разместились, Макс и Алла пошли на пьяцца дела Кампо, знаменитую средневековую площадь, похожую на ракушку. Побродили, держась за руки. Поснимались. Съели пополам мандарин, который лежал у Макса в кармане куртки с самого самолета. Поднялись по улочке в довольно большой книжный магазин на углу. Это был любимый магазин Макса, в прошлый раз он накупил тут кучу альбомов, но не взял довоенный альбом со старыми фотографиями Романдии в букинистическом отделе и жалел потом об этом. Сейчас они вышли из магазина с заветной Романдией, которую, по счастью, за полгода так никто и не купил. Есть им пока не хотелось, но Максу не терпелось полистать альбом. Они вернулись на пьяцца дела Кампо – площадь Поля, зашли в кафе и заказали два кофе. Макс – крепкий, без сахара, Алка – каппуччино.
– Вот она, та самая знаменитая фотография, о которой я тебе говорил! – обрадовался Макс, тыча пальцем в коричневый прикольный кадр, на котором были запечатлены два мужика: на голове одного из них был огромный горшок, по виду – чугунный.
– Мне больше эта нравится, – Алка ткнула в другой снимок, на котором у дверей собственного
