Мужчина явно был напуган, но все же показался на глаза советника, отвесил низкий поклон. — Он был злодейски убит, господин. Мастер говорит, что все законом, но мы видели своими глазами, господин. Два ножа…
— Два ножа? НОЖА? Ты уверен?
— Господин, всему виной другая дуэль. Это месть была. Убийство. Советник Горлас Видикас убил другого человека, а потом и этот показался. Два ножа как блеснут — вы даже не увидели бы их. Советник Видикас рухнул как подкошенный, господин. Сразу умер. Сразу.
— Как знакомо звучит, — сказал Шарден Лим. — Слушайте меня, вы трое. Один поедет в имение Орра и все передаст Советнику Хануту. Двое других, найдите себе на ночь хорошую гостиницу, велите хозяину угостить вас. Счет прислать в дом Советника Лима. Ну, давайте.
Последовал спор, кому куда ехать и в какой гостинице встретиться после выполнения задания. Потом охранники уехали.
Гром за юге стал сильнее. Он слышал ветер, хотя на улице было еще спокойно. Шарден Лим подошел к воротам, потянул за плетеный ремешок звонка в узкой нише. Ожидая прибытия сторожа, он думал, как лучше доставить плохую новость. Нужно придать лицу скорбное выражение. Что-то более пристойное, чем злобная ухмылка. Но ему никак не удается ее прогнать с губ.
Она теперь вдова. Уязвима. Наследников нет. Кузены и сомнительные родственники начнут подкопы, ими внезапно овладеют амбиции. Они станут клясться в кровном родстве с Видикасом, чтобы утвердить права на временное управление Домом. Без сильных союзников ее сломают через неделю.
Едва Ханут Орр услышит новости, разузнает детали, ум его наполнится жаждой мести — а также и немалой долей страха. Шарден уверен в этом. Он даже не вспомнит о Чаллисе, по крайней мере сейчас, пока открыты все возможности. Следующие два дня станут критически важными, и Шардену нужно поскорее утвердиться под боком у Чаллисы, не оставив места Орру. Ведь в нем также взыграют амбиции.
Глазок скрипнул и снова закрылся. Ворота отворились. — Дом Видикас приветствует Советника Лима, — сказал сторож, склонившись и словно обращаясь к сапогам Шардена. — Госпоже сейчас же сообщат о вашем прибытии. Если изволите, пройдемте со мной.
И они вошли в имение.
Она нерешительно глядела в гардероб, обдумывая, какой же тряпкой закрыть почти нагое тело. Все одежды были предназначены для ношения поверх других одежд, как и подобает знатной госпоже, встречающей гостя; но, по правде говоря, она не собиралась церемониться. Она уже готовилась отойти ко сну, или, скорее, неподвижно пролежать на кровати остаток ночи.
В одиночестве. Неважно, вернется ли муж. Она будет смотреть в зернистую темноту. Заставить ее пошевелиться сможет лишь новый бокал вина, или новая трубка, или прогулка по призрачному, молчаливому саду.
Прогулки ее стали напоминать поиски чего-то, непонятно чего… и она станет следовать за желаниями, даже понимая: то, что она ищет, находится вовсе не в саду. Это «непонятно что» не отыскать в ночном саду, в кружении завитков дыма, в глотках крепких напитков, заставляющих неметь язык.
Наконец она выбрала полупрозрачный, текучий наряд, лавандовый, весь из кружев, как завитки ладанного дыма. Натянула на голые плечи. Широкая полоса такой же ткани прикрыла торс под грудью, плотно обтянув живот и бедра. Невесомая материя совершенно не скрывала грудь.
Шарден Лим явил нетерпение. Непроходимую грубость. Он сидит и потеет в гостиной, зрачки расширены от жалкой похоти. Он вовсе не таков, каким желает казаться — стоит лишь сорвать обличье умелого распутника. Всё лишь чары, уклончивые взоры, ловкая ложь.
Весь треклятый мир, знает она, сделан из тонкой фанеры. Иллюзия красоты не выдерживает пристального взгляда. Всё вокруг — неуклюжая дешевка. Вот истина. Пусть рисует то, что хочет — канва скоро покроется пятнами.
Она пошла встречать его босиком. Воображая шепотки слуг, горничных и лакеев, охранников, никогда не отходящих далеко, хотя она их даже не слышит. Ее нельзя тревожить. Собственность нужно беречь. Во всех смыслах. Они будут ждать, пока она не пройдет мимо, и пойдут сзади, невидимые ей. Это же их право, награда за жизнь в услужении, за все поклоны и унижения, за все действия, призванные убедить ее и ей подобных, будто все вокруг стоят бесконечно ниже. Они превосходят всех — голубая кровь, богатые купцы, знаменитые семьи и так далее.
Хотя суть в том, что миром успеха правят только удача и неудача. Привилегии рождения, внезапная гармония сил, нарушение равновесия шансов, в котором позже видят улыбку фортуны. О, все они станут возражать — «любой может» — станут славить талант, мастерство и острый ум, как будто всё это играет важную роль. Но Чаллиса убеждена: даже бедняки, отверженные, зачумленные и осужденные могут обладать острым умом и талантами — и что из того? Они бегут за несуществующей удачей, и награды ускользают из их рук.
Слуги кланяются, скрывая, что они даже физически ничуть не ниже господ. Разве не доказательство непрочности любого превосходства?
Она открыла двери и величаво вошла в гостиную. — Советник Лим, вас бросили здесь одного? Никто не потрудился поднести напитки? Какое безобразие…
— Я отослал слуг, — оборвал он. Она увидела на его лице странное выражение, следы борьбы противоречивых и опасных чувств.
— Вы даже не налили себе вина. Позвольте мне…
— Нет, спасибо, Госпожа Чаллиса. Хотя вам, возможно, и следует выпить. Да уж.
Он встал, выбрал графин и бокал. Она смотрела, как льется в хрусталь янтарное вино, как переливается через край. Наконец он выпрямил графин. Еще миг смотрел на бокал… и повернулся к ней. — Госпожа Чаллиса, у меня ужасные новости.
«Тогда почему ты чуть ли не смеешься?» — Ах. Говорите же, Советник.
Он сделал шаг. — Чаллиса…
Она тут же поняла: что-то не так. Слишком он возбужден новостью. Алчет увидеть, как она ее воспримет. Сегодня его не тело интересует. А она вышла полуодетая, как пьяная шлюха. — Извините меня, — сказала она, отступая и поприличнее запахивая наряд.
Он едва ли заметил ее движение. — Чаллиса. Горлас убит. Твой супруг мертв.
— Убит? Но он за городом, в лагере шахтеров, он… — тут она замолчала, поразившись, как быстро неверие становится уверенностью.
— Убит прямо в лагере, — сказал Лим. — Это был контракт? Не понимаю, кто мог… — И тут он замолчал, устремив на нее острый, пронизывающий взгляд.
Она не готова была услышать прямой вопрос, так что пошла за бокалом, подняла, не обращая внимания на то, что расплескивает вино, и выпила.
Он сдвинулся в сторону и все так же молча смотрел на нее.
Чаллиса ощутила головокружение. Думать стало трудно. Чувства и подозрения, истины и страхи обгоняли друг дружку — ей тяжело было дышать.
— Чаллиса, — прошептал Шарден Лим, вдруг подходя совсем близко. — Были другие пути. Ты могла бы придти ко мне. Если всё выплывет наружу, тебя вздернут… ты понимаешь? Падет твой отец… весь Дом Д’Арле. Сам Совет содрогнется до основания… Дыханье Худа, Чаллиса! Если кто-то откроет истину…
Она поглядела на него и сказала ровным тоном: — Какую истину? О чем вы, Советник Лим? Моего мужа убили. Надеюсь, вы и Совет откроете расследование. Ассасина следует найти и наказать. Благодарю, что приняли на себя нелегкую обязанность, известили меня. А теперь прошу вас уйти. Уже поздно, господин.
Он смотрел на нее словно в первый раз. Потом отступил и потряс головой. — Я даже не подозревал, Чаллиса, что ты такая…
— Что я какая, Советник?
— Может… ах, то есть… вы вправе потребовать место в Совете. Или назначить кого-то по собственному усмотрению…
— Советник Лим, эти вопросы могут подождать. Вы такой бесчувственный. Прошу, покиньте же
