Если бы сны были только источником информации об этиологически важных моментах, то всю работу с ними можно было бы спокойно оставить врачу. Или если бы врач использовал сновидения только для того, чтобы извлечь из них полезные намеки или психологические выводы, то моя методика была бы избыточной. Но так как сновидения могут содержать больше того, что служит подспорьем в ремесле врача (как это показывают мои примеры), то анализу снов следует уделять особое внимание. Ведь иной раз речь идет даже об опасности для жизни. Среди многих случаев такого рода мне особенно запомнился следующий. Один из моих коллег-врачей, немного старше меня, имел обыкновение подтрунивать надо мной при встрече по поводу толкования снов. Встретившись со мной на улице, он как-то воскликнул:
'Ну, как дела? Все еще толкуем сны? Вот, кстати, мне недавно приснилось нечто идиотское. Это тоже что-нибудь значит?' Ему приснилось: 'Я поднимаюсь на высокую гору по крутому склону. Поднимаюсь все выше, стоит чудесная погода. Чем выше взбираюсь тем мне радостнее, хочется вечно так подниматься. Когда я добираюсь до вершины, душевный подъем и ощущение счастья так. велики, что я чувствую, что мог бы подняться и дальше в космос. Я действительно могу это сделать и поднимаюсь в воздух. Просыпаюсь в полном экстазе'.
На это я ему ответил: 'Дорогой коллега, так как я знаю, что альпинизм Вы бросить не можете, то я хотел бы убедительно попросить Вас отказаться отныне от всех одиночных походов. Когда Вы идете в горы, берите двух проводников, которым под честное слово пообещаете абсолютное повиновение'. Он рассмеялся: 'Вы неисправимы', и мы распрощались. Я больше никогда его не видел. Через два месяца после этого раздался первый звонок: в одиночном походе его накрыла лавина, но в последний момент откопал случайно находившийся неподалеку военный патруль. Три месяца спустя наступил конец: во время восхождения без проводника с молодым приятелем он, как видел стоявший ниже проводник, буквально шагнул в воздух при спуске по стене, рухнул на голову ожидавшего ниже приятеля и оба скатились в пропасть. Это был ekstasis (Восхищение (гр.) — крайняя степень восторга, исступленное состояние. — Прим. ред.) во всех отношениях.
При всем моем скепсисе и критичности я никогда не считал сновидения фактором, которым можно пренебречь. Если они кажутся глупыми, то на самом деле глупы мы сами, ибо не обладаем способностью правильно прочитать загадочное послание нашей ночной стороны. Но тем тщательнее следовало бы клинической психологии изощрять свое восприятие систематической работой над снами, ведь по меньшей мере половина нашей душевной жизни проходит в ночной тьме. Так же, как сознание не полностью бездействует ночью, бессознательное проявляется в нашей дневной жизни. Никто не сомневается в важности сознательного переживания, с чего тогда сомневаться в значении бессознательной жизни? Это тоже наша жизнь, иногда даже более опасная или полезная, чем дневная.
Поскольку сновидения дают информацию о скрытой внутренней жизни и выявляют компоненты личности, которые в дневной жизни означают лишь невротические симптомы, то пациента можно лечить не только сознательно, но и бессознательно. Насколько позволяют судить наши нынешние знания, единственный путь для этого — ассимиляция сознанием содержаний бессознательного.
Под ассимиляцией в этом случае следует понимать взаимное проникновение сознательных и бессознательных содержаний, а не их одностороннюю оценку, перетолкование и переиначивание сознанием (как принято думать, да и практиковать). В этом отношении существуют очень далекие от истины представления о ценности и значении бессознательных содержаний. Как известно, фрейдовская теория видит бессознательное в абсолютно негативном свете, равно как и примитивный человек, по мнению этой школы, подлинное чудовище. Россказни об ужасном первобытном человеке вместе с учением об инфантильно-извращенно-криминальном бессознательном смогли представить естественный феномен, каковым, собственно, является бессознательное, опасным монстром. Как если бы все доброе, все разумное, все достойное жизни и прекрасное было прописано только в сознании! Неужели мировая война с ее ужасами еще не открыла нам глаза чуть пошире и мы все еще не видим, что наше сознание — вещь гораздо более дьявольская и извращенная, чем естественная сущность (Naturwesen) бессознательного?
Недавно меня упрекнули в том, что моя теория ассимиляции бессознательного подрывает культуру и вверяет примитивному наши величайшие ценности. Подобное мнение может основываться только на совершенно ошибочном представлении о бессознательном как о монстре. Это представление проистекает из страха перед природой и реальной действительностью. Фрейдовская теория для спасения из воображаемых когтей бессознательного изобрела понятие сублимации. То, что реально и существует как таковое, не может быть алхимически сублимировано, а сублимированное вообще никогда не было тем, чем казалось неправильному толкованию.
Бессознательное не демоническое чудовище, а индифферентная в моральном, эстетическом и интеллектуальном отношении естественная сущность, опасная только при безнадежно неправильном сознательном отношении к ней. Опасность бессознательного возрастает по мере его вытеснения. Но в тот момент, когда пациент начинает ассимилировать свои бывшие неосознанными содержания, уменьшается и опасность. Диссоциация личности, боязливое разделение дневной и ночной стороны прекращается с продвижением ассимиляции. То, чего опасается мой критик, затопление сознания бессознательным, случается всего скорее как раз тогда, когда бессознательное отрезается от участия в жизни вытеснением, ложным толкованием и недооценкой.
Основная ошибка по отношению к бессознательному заключается, пожалуй, в распространенном предположении, что его содержания однозначны и имеют неизменное значение. По моему скромному разумению, это представление слишком наивно. Душа как саморегулирующаяся система сбалансирована, как и жизнь тела. Для всех эксцессов сразу же и неизбежно наступают компенсации, без них не было бы ни нормального обмена веществ, ни нормальной психики. В этом смысле теорию компенсации можно вообще объявить основным правилом психической жизни. Недостаток здесь вызывает избыток там. Поэтому и отношения между сознанием и бессознательным — также компенсаторные. Это одно из самых обоснованных рабочих правил толкования снов. В практическом толковании мы всегда с пользой можем задать вопрос: какая сознательная установка компенсируется этим сном?
Компенсация, как правило, не просто иллюзорное исполнение желания, а реальность, которая становится тем сильнее, чем больше она вытесняется. Жажда, как известно, не проходит от того, что ее вытесняют. Поэтому содержание сна следует воспринимать всерьез, как реальность, и включать ее в сознательную установку как один из определяющих факторов. Если человек не делает этого, то он остается в плену той эксцентричной, односторонне перекошенной сознательной установки, которая и потребовала бессознательной компенсации. При этом нельзя представить себе, как достичь правильного представления о себе самом и сбалансированного поведения.
Если бы кому-нибудь пришло в голову поставить бессознательное содержание на место сознательного (именно этого опасаются мои критики), то оно, конечно же, вытеснило бы последнее, и ранее сознательное содержание взяло бы на себя компенсаторную роль. При этом бессознательное полностью изменило бы облик и стало бы боязливо разумным в резком контрасте с предшествовавшим положением дел. Бессознательное обычно не считают способным на такое, хотя это происходит постоянно и является его исконной функцией. Каждый сон есть источник информации и контроля, а потому — эффективнейшее вспомогательное средство развития личности.
В бессознательном самом по себе нет взрывоопасных вещей, если только надменное или трусливое сознание не нагромоздило их там. Тем больше оснований не проходить мимо без внимания!
