Лугано).
Вдоль быстрой горной речки, среди громоздящихся гор и водопадов мчится поезд по узкому ущелью, и вот очередная станция — начинается немецкоязычный кантон. Порядок объявлений меняется — впереди немецкий, потом итальянский, потом французский.
Мчатся на больших скоростях чистенькие поезда с телефонным обслуживанием пассажиров. Куда желаете позвонить? В какой город, в какую страну? За окном ухоженные, словно нарисованные городочки, фермочки... поселки... Грюер... постой, грюер, грюер — это сыр такой — грюер. Так вот он откуда, этот грюер, — вот с этих лугов и полян. Молоко конкретно вот от этих самых коров, которых я вижу сейчас в окно поезда. Привет вам, коровы, я о вас много слышал! И Эмменталь... ах, эмментальский сыр! Это тоже конкретно здесь. Не вообще «швейцарский» — что значит «швейцарский сыр» — федеральный, что ли? Тогда надо написать на его боковине FSF (Tederale Suisse Fiomage), и на трех языках — Сыр Общегосударственный Швейцарский.
Оп-па! Мы и не заметили, как в объявлениях радио впереди встал французский язык. Мы уже в кантоне Во — Лозанна Следующая Женева. Немецкий язык теперь второй. А итальянский... он третий. Но он есть! Он звучит и здесь— язык единственного кантона, говорящего по-итальянски. Потому что это государство РАВНОПРАВНЫХ кантонов и равноправных граждан.
Еще не раз все эти бытовые наблюдения вызовут мои восторги. И уважение. И сомнения. И разочарования. И даже отчуждение (может быть, абсолютно несправедливое) — уж слишком на нас не похоже!
Это будет потом. А пока... вот он, Леман — Женевское озеро, похожее на море. Паруса вдали, уютные домики у берега, легкая озерная волна.
Придет время, и мы с Маркишем тронемся на его машине по шоссе, змеящемуся вдоль берега. Симон уступит мне руль, и я впервые почувствую, как это приятно — вести хорошо сделанную машину по хорошо сделанной дороге. Манящая полоса зелени между шоссе и синевой озера. В тот будущий визит будет лето, будет жаркий день и будет неодолимое желание искупаться. Дурные мы, что ли, — не окунуться в эту блаженную синеву? Сворачиваем к берегу по первой же боковой дорожке... Стоп! — privee — частное владение. Сюда нельзя, назад.
Ну ничего, свернем к воде через двести метров, делов-то, тут всюду дороги и всюду асфальт... Верти руль на-пра-а-аво! Стоп! Passage intendit! — Проход запрещен. Дальше, дальше... еще попытка — propriete privee — частная собственность... тут просто закрытые ворота... тут знак запрета — «кирпич»
— Скажите, да где ж тут озеро? Где вода? Как тут выкупаться?
— О, мсьё, я не знаю точно, но, кажется, там дальше, за поворотом в Nyon, возле ресторана... там есть дорожка, там есть стоянка и можно подойти к воде.
— И так по всему берегу?
— Ну, в общем, да, так по всему берегу.
Ничего себе! Вот до чего дошла цивилизация. Вот они, прелести капитализма! Как говорилось в «Покаянии» Т. Абуладзе: «Каждая улица должна вести к храму»! А тут до воды не доберешься — все частная собственность. Вы вот социализм ругали, а гут получается — каждая дорога ведет к privee и interdit.
Интересно получается! Вот у нас... у нас...
Вспомни! Вспомни, что у нас. Черное море... Ялта... идешь к морю. . Да, правда, там тоже весь берег нарезан теперь уже на ломтики санаторских пляжей и везде нужен пропуск. Но есть городской пляж... Есть! Но, во-первых, он плохой, а во-вторых, до него тоже километров пять. Ну, ладно, ну, не пойдем купаться. Обмоем лицо и руки в ручье и тронемся в горы. Вот они, дивные тропы дивного массандровского парка. Хоть ноги уже не очень слушаются, но так манят эти тропы, так они сами тебя ведут, что идешь все выше, выше. Доберусь вон до той вершинки с рощицей. ...Стоп! Ни надписи, ни «кирпича» — просто колючая проволока... или стенка. А за стенкой слышен мужской хор: «Здра— жла — тва — ге — рал!»
Ой, подальше отсюда — здесь уже не privee, а государственные интересы. У нас любая улица тоже кончается не храмом, а воинской частью.
Куда же деваться серединному гражданину, у которого нет своей propriete и отсутствует «пропуск всюду», гражданину, которого не везут машины со спецномерами и с холуями спереди и сзади?
Вот и думай! И не распускай слюни насчет «храмов на каждой улице». Идеализм! Сказка! Обман! И никогда такого не было. Это мерещится из-за дальности исторического расстояния. Иди своей дорогой, пока тебе ее не перекроют. А потом думай — куда сворачивать. И еще не забывай наличность в карманах проверить. А лучше всего — знай свое место и не шатайся по дорогам!
Нет, шатаемся, набиваемся в поезда и самолеты, покупаем автомобили, плетемся пешком и подсаживаемся в чужой транспорт. И не остановить. Всё увеличиваем скорость. Какие виражи, какие повороты! Какие судьбы в это десятилетие, когда наше поколение, и предыдущее, и последующие, и совсем молодые — все мы вихрем летим на закат — к концу тысячелетия.
До Женевы поездом и двух часов не ехали. Утро сероватое, но мне, европейскому новичку, все кажется ослепительным. Множество флагов и нарядный женевский вокзал Cornavin. Бурная Рона, лихо впадающая в Женевское озеро, многометровый фонтан, бьющий из водной глади. Громадная Place du Cirque — площадь Цирка, совсем пустая сейчас, зимой, и солидная буржуазная улица Bovy-Lisberg, где теперь проживает мой друг Симон. Да, это не похоже на 2-й Тружеников переулок возле Плющихи. Как, может быть, сказал бы Остап Бендер — это гораздо лучше.
Третий этаж (по нашему — четвертый). Дверь с табличкой. Маркиш теперь уже не Маркиш, а МаркИш — ударение сменилось, и не Симон, а Шимон. Здравствуй, брат мой по судьбе!
Поехали на прогулку. Гак мною впереди времени, что пока даже не говорится.
Молчим. Недалеко отъехали — километров двадцать всего. И пошли пройтись по зимнему леску. Вот канавка. Или, может, русло ручья. Сейчас сухо — подмерзло. Симон встает левой ногой на один бережок, правой — на другой.
— Вот я одной ногой в Швейцарии, а другой во Франции.
— Это граница?
— Ага. Это граница.
Так уж устроено... где-то бетонные стены, где-то люди с автоматами, а где-то подмерзший ручеек и лесная тишина.
В поисках выживания человечество ставит опыты на себе самом.
Кипящая ненависть, высохшие души, слезы, мечты, заблуждения, тоска по невозможному. Робкая улыбка надежды.
А без границ-то нельзя! Не эти, так другие. Не видимые, так невидимые. Границы. Пределы. Наших сил, нашей веры, нашей грусти и радости, нашей жизни.
Точка. Я закончил мое путешествие.
Фонтанка
Пора и мне в моем почти почтенном возрасте по примеру других обрести свою малую родину. Вполне сознаю, что в слове «обрести» сразу заметна некоторая натуга. Обрести — значит найти нечто желаемое. Постарайся и обретешь! Так ведь? Малая родина у человека должна быть с самого начала. Как мать, как
