выдавать их за строго проверенные научные факты. Каковы же в действительности эти научные факты? Вам они известны, ибо вы знакомы с моей теорией. Напомню: при определенном местном расположении грунтовых вод в почве образуется холерный яд, совершенно так же, как дрожжи образуют в сахарном растворе алкоголь. Этот холерный яд испаряется из почвы и вдыхается массой людей — отсюда, кстати, эпидемический характер заболевания, холера никогда не поражает одного-двух людей, а всегда десятки и сотни живущих в одной местности. Здесь нет и не может быть места для прямого переноса болезни. Что касается гипотезы доктора Коха, то я считаю ее недоказанной и настолько маловероятной, что готов сейчас же при вас, мои дорогие слушатели, опровергнуть ее самым убедительным образом…
Несколько театральным жестом, что и неудивительно при подобной ситуации, профессор поднимает над головой пробирку и громогласно объявляет:
— Здесь находятся миллионы коховских «запятых». Сейчас я проглочу их все до одной, и меня даже не затошнит…
В аудитории поднялось нечто невообразимое. Студенты повскакали с мест и, перепрыгивая через скамьи, устремились к профессору. Множество рук протянулось к пробирке, начиненной смертельной болезнью, множество голосов истерически закричало:
— Не делайте этого, господин профессор!.. Мы не допустим! Мы не хотим быть свидетелями вашей смерти!..
Ошеломленный Петтенкофер и злился и смеялся одновременно. И, конечно же, ему было приятно такое отношение студентов к мнимой опасности, которой он себя подвергал. В конце концов нельзя же на них сердиться: он-то знает, что опасность мнимая, а они ведь еще в этом не убедились.
Громовым, отнюдь не старческим голосом Макс Петтенкофер перекрыл весь этот панический шум.
— Все садитесь на места! И не смейте вести себя, как истерические барышни перед лицом научного опыта! Я не допущу, чтобы кто-либо помешал мне сделать то, что я намерен сделать!.. — орал он на испуганных и обескураженных студентов.
По мере того как он орал, толпа вокруг него редела. Студенты отступили, но уйти от кафедры не решались. Тогда Петтенкофер заговорил мягче и спокойней:
— Дорогие мои ученики! Я, конечно, тронут вашими опасениями за мое здоровье и жизнь. Но, уверяю вас, мне решительно ничего не грозит. Я должен сделать этот эксперимент, чтобы убедить и вас, и весь ученый мир, и самого Роберта Коха в ошибочности его гипотезы. Я должен это сделать при свидетелях, а вы должны согласиться быть ими. Ради меня и ради науки! — патетически закончил Петтенкофер, нервно пощипывая свою роскошную седую бороду.
И, уловив момент, когда студенты стояли в замешательстве, не решив еще, что же им все-таки делать, старый профессор запрокинул голову и единым духом опустошил всю пробирку. Бог его знает, сколько зловреднейших холерных вибрионов проглотил он…
Теперь уже в аудитории стояла такая тишина, что слышно было, как булькает смертоносная жидкость в горле профессора…
А его и в самом деле даже не затошнило. Он стоял на небольшом возвышении и, хитро улыбаясь одними глазами, позволял зрителям вволю налюбоваться его совершенно здоровым видом.
Самое удивительное то, что Петтенкофер не заболел холерой. Не заболел, хотя не подлежало сомнению, что в пробирке была налита рукой самого Коха сильнейшая разводка «коховских запятых» и что именно они, эти «запятые», и являются единственным возбудителем холеры!
Петтенкофер незамедлительно сообщил о своей победе над Кохом на второй конференции по холере, которая как раз собиралась в эти дни в Берлине.
— Как видите, господа, я жив и здоров, — заявил он высокому собранию медиков и гигиенистов, после того как рассказал им о проглоченных вибрионах. — Я доказал нагляднейшим образом, что микробы никакой роли не играют в заболевании холерой.
И дальше этот сумасшедший старик изрек следующую фразу:
— Все дело в предрасположении организма и в том, как он реагирует на вдыхаемый из почвы яд…
И опять тут, как и в вопросах, связанных с чистотой питьевой воды, Петтенкофер был совершенно прав: личное предрасположение играет почти решающую роль в заболевании инфекционными болезнями, будь то холера, туберкулез или черная оспа. В каждом миллиметре воздуха, которым мы дышим, в каждой капле воды, в каждой пылинке живут и размножаются миллионы самых разнообразных микробов. Многие из них являются возбудителями болезней. Но ведь заболевает-то этими болезнями сравнительно небольшое количество людей! Остальные остаются здоровыми, хотя микробы проникают почти в каждого человека.
И совершенно прав был Кох: без холерного вибриона не может быть и холеры.
Так что великолепный опыт Петтенкофера, чуть было не стоивший ему жизни, был совершенно бездоказательным. И до сих пор остается тайной, почему проглоченные им холерные вибрионы не убили его. Таких тайн наука знает немало, а объяснить их со всей точностью пока еще не может. К их числу принадлежит и опыт «на себе», который через несколько лет после Петтенкофера повторил Илья Мечников. Только разница тут заключалась в том, что мюнхенский профессор глотал холерную разводку, не веря в ее болезнетворное действие, с тем чтобы доказать ее полную непричастность к заболеванию; русский же ученый Илья Мечников проглотил полную пробирку культуры этих же вибрионов, твердо зная, что должен заболеть холерой, и именно для того, чтобы доказать специфичность «коховской запятой». Наглотавшись несметного количества злейших вибрионов, Мечников тоже не заболел…
И тогда у Мечникова мелькнула мысль: уж не ослаблены ли эти бациллы и нельзя ли из них сделать предохранительную вакцину, подобно той, какую создал Пастер из микробов сибирской язвы, куриной холеры, краснухи свиней и вируса бешенства?
Мечников продолжил опыты; культуру той же концентрации и того же происхождения выпил сотрудник Пастера — Жюпиль — и, к великому ужасу Мечникова, заболел самой настоящей холерой.
В общем, все это было просто лабораторным повторением того массового явления, которое повсеместно происходит в жизни: микробы попадают почти во все организмы людей и животных, а заболевает только часть их, причем далеко не большая. Что касается существа дела, то тут, как показало время и дальнейшие научные исследования, открытие Коха действительно было открытием возбудителя холеры, пути передачи болезни от человека к человеку через воду и другие пищевые продукты были определены им совершенно правильно, и разработанные им мероприятия оказали огромную помощь человечеству в борьбе с холерой.
Бедствие, обрушившееся на Гамбург через несколько лет после открытия Коха, лишний раз на практике подтвердило правильность всех его выводов.
Гамбург, Альстон и Вандсбек непосредственно граничат друг с другом. В Гамбурге началась страшная эпидемия холеры, унесшая восемь тысяч жертв. В Альстоне и Вандсбеке почти не было случаев заболевания. Холера словно бы остановилась перед невидимым рубежом, и рубеж этот был водопровод. Гамбургские жители пользовались нефильтрованной, загрязненной водой; два соседних города снабжались из отличной водопроводной сети. Почва, строения, канализация, плотность населения — все было одинаковым в Гамбурге, Альстоне, Вандсбеке. И все же холера дошла до границ Альстона и там остановилась.
«В группе домов на Гамбургской площади, — пишет Кох, — холера разобралась лучше, чем это сделал бы человек, имеющий карту… Она нашла не только административную границу, но и резко выявила границу водоснабжения. Одна группа домов, заселенная рабочими, принадлежала Гамбургу, но снабжалась водой из Альстона. Тут не было заболевания холерой, в то время как вокруг этих домов, на гамбургской территории, болезнь свирепствовала и губила людей без удержу. Здесь мы имеем дело со своего рода экспериментом, который был поставлен более чем на ста тысячах человек. Несмотря на его огромные размеры, были выполнены все условия, которые могут быть предъявлены к самому точному лабораторному опыту».
Теория Петтенкофера была опровергнута самой природой, но упрямый ученый продолжал стоять на своем. Оставаясь до конца своеобразнейшим и оригинальным человеком, он на восемьдесят третьем году жизни, не желая видеть разрушения своих умственных и физических сил, покончил с собой.
