резным орнаментом, деревянные ложки и вилки с широкими плоскими ручками, тоже со вкусом покрытые резьбой — колоритными рисунками. Все это создавало уютный домашний антураж. Горели свечи, наполняя комнату тихим, живым светом и запахом воска, негромко лилась музыка из небольшого «Телефункена», извлеченного из аккуратного чемодана гауптмана. В бокалах теплилось вино.
— Это, конечно, не Берлин, милая фрейлейн, — сожалел Шеер, — но это уголок рая…
За этим столом, при колеблющемся свете, под тихую музыку и бодрую болтовню, он сосредоточенно работал — зашифровывал в столбики чисел собранные Кристиной данные: «Квадрат 17–23, поселок, юж'нее пять, фальшивый аэродром. Квадрат… основной склад боеприпасов. Бензозапасов… Цистерны с нефтью… Мастерская по ремонту танков… Квадрат… 12 дотов. Самое главное: квадрат… начато строительство пусковых площадок для управляемых реактивных снарядов «Фау-1» и «Фау-2». Все подходы минированы. Уничтожение возможно только с воздуха. На место строительства прибыла первая зенитная батарея…»
— Почему загрустила фрейлейн?
— Рзмечталась, господин гауптман…
— О ком, если не секрет?
— Об одном глупеньком, которого научил целоваться с любимой только служебный долг…
Они разговаривали и писали.
Она: «Ты надолго?»
Он: «После выполнения — назад».
Она: «А я?»
Он: «Остаешься».
Она загрустила, сожгла листок на трепетном огоньке свечи. На том же огоньке он сжег ее записи. Они были уже зашифрованы цифровым кодом. Шифровку скатал, спрятал в миниатюрный тайник в фотоаппарате.
Потом был вечер, и еще долгая ночь, часы взаимного признания, целомудренного узнавания друг друга, жгучего счастья близости и нежных ласк. И обоих не оставляла печаль, которая тенью стояла над их первой ночью. Они могли лишь мечтать об обычном человеческом счастье.
— Спишь? — чуть слышно спросила она.
— Нет, только глаза прикрыл…
— Я хочу тебе сказать что?то…
— Что?
— Это страшно, но я живу с этой болью, что ношу в себе…
— Говори, не бойся…
— Запомни это имя и сообщи людям, которые будут судить этого изверга: Герман Юлиус Вальтер Рауфф Бауермастер, эсэсовский генерал. Он «усовершенствует газвагены», душегубки. Здесь усовершенствует, на нашей земле. На детях, которые не могут оказать сопротивления. На грудных младенцах. Их кладут в душегубки штабелями, как дрова. Детей, как мусор, закапывают в противотанковых рвах… Запомни имя этого палача! А вместе с ним запомни других душегубов — «врача — специалиста» по удушению Генриха Герца, шарфюрера СС Георга Фольмера, начальника душегубного отдела — есть и такой! — зондеркоманды СС 10А Карла Раабе… Как ты можешь оставлять меня здесь? Как вы можете?..
Слезы душили ее.
Что он мог ей ответить?
Напомнить слово «надо»?
— Ну ты же знаешь, у тебя особое задание, тебе надо, понимаешь, надо быть здесь, — сказал он как можно мягче. — А я запомню! Мы ничего не забудем! Отомстим за все! За каждую каплю человеческой крови… А я вернусь к тебе… Обещаю. Вернусь после расплаты, вместе со всеми.
Глава четырнадцатая.
ВРАТА ТАНАТОСА
Геббельс разглагольствовал в утреннем радиосообщении:
— Германия значительно улучшила свое экономическое положение главным образом за счет Кавказа. Мы получаем теперь с Кавказа тридцать процентов нефти.
Все тот же стиль «большой лжи», когда желаемое рекламируется как достигнутое. Откуда та нефть? Промыслы Майкопа и Малгобека разрушены. Грозный и Баку — советские. Возможно, рейхсминистр имел в виду свое августовское сообщение, когда он многообещающе заверил, что «отныне майкопское «черное золото» будет служить рейху»?
Не черная нефть — лилась красная человеческая кровь. Насилия и репрессии, принуждение к работе, обещание еды и льгот — ничто не могло заставить склониться перед захватчиками советских людей, которые имели несчастье оказаться на временно оккупированной врагом территории. В Армавире, несмотря на зазывное объявление о наборе на работу, на биржу труда не явился ни один житель. Тогда фашисты провели массовые облавы и без разбора вывозили пойманных под станицу Новокубанскую, где несколько дней озверело мстили пулями — расстреляли около семи тысяч армавирцев. Биржу труда там пришлось аннулировать… «Нет», — ответили жители рабочего поселка Михизиева Поляна на требование оккупантов приступить к работе. Военный комендант Гофман угрожал расстрелять каждого, кто не выйдет на работу. Не вышли. И Гофман с патологической жестокостью выполнил свое обещание: выгнал на казнь всех рабочих вместе с семьями. Груди рабочих пробивали штыками, женщин убивали «гуманно» — косили из пулеметов, на детях пули экономили — большим рубили головы саперными лопатками, грудным детям и малышам разбивали головы о стволы деревьев, чавкая сапогами по кровавому месиву… И так было везде, по всем станицам нефтеносного края — в Абинской 1 гАпшерон- ской, Нефтегорной и Сиверской, Ильской и в самом Майкопе…
Лютке гнал машину с номерным знаком СД на передовую. Гауптман Шеер, как и положено, отдыхал, на заднем сиденье, внешне равнодушно и безразлично, словно нехотя, поглядывая из автомобиля. Мчались к Эльхотовым воротам, где уже десятые сутки вели беспрерывный штурм танки 13–й дивизии генерал- майора Траугота Герра. Потери, которые понесли на крошечном участке земли немцы, ошеломляли — уже было известно, что на протяжении нескольких дней погибло около шести тысяч солдат, а ежедневные потери в технике — по нескольку десятков сожженных танков.
Узкую терскую долину, которая по имени право- бережного селения получила название Эльхотовых ворот, немцы называли по — разному, но при этом сохраняя главную суть, — «Долиной смерти», «Воротами смерти», «Вратами Танатоса». И, однако, десятые сутки они упрямо лезли в эти адские ворота, подгоняемые настойчивыми приказами из Берлина. Военная машина, которая устремилась на Кавказ по заранее рассчитанному графику, вдруг застопорилась на холостых оборотах. А именно через эти самые Врата Танатоса пролегли стратегически важные танкопроходимые пути: шоссе Прохладное — Владикавказ, железнодорожная ветка Прохладное — Грозный по долине реки Сунжи, накатанные грунтовые дороги на Ардон, Алагир и Беслан. Но все они пролегли там, где путь перегораживала неумолимая и безжалостная Смерть.
Уже проехали сожженный поселок Ногай — Мирза, где совсем не осталось людей, и только между пепелищ иногда тенью появлялся пугливый кот, когда Шеер увидел военную пешую колонну. Она устало плелась им навстречу.
— Лютке, останови машину, — приказал Шеер, — надо бы немного размяться.
Сегодня в Центр пошла от него радиограмма со сведениями, собранными Кристиной Бергер, и Шеер взялся за выполнение основного задания — выяснение планов дальнейшего немецкого наступления.
Он вышел ив машины, приготовил фотоаппарат.
Солдаты тащились сгорбленные, не придерживаясь строя.
— Лейтенант! — позвал он мрачного до отчаяния молодого человека, который с немым безразличием утомленно шагал по обочине дороги.
— Что вам угодно, гауптман? — неприветливо спросил офицер, весь какой?то помятый, и стиснул
