— Вот тебе и детские ясли, — сплюнул Малыш, — смотреть противно!
— А почему они в воздухе?
— Какой-нибудь гравитационный фокус. Такая воздушная люлька гарантирует от неожиданностей.
— Так они же взрослые. Может быть, это сумасшедший дом?
— А я знаю? — озлился Малыш. — Встретились с чужим разумом. Ура! Раздевайся и булькай — вот тебе и контакт.
Он не закончил фразы: что-то сверкнувшее в воздухе полоснуло его по плечу — не то стальная проволока, не то серебристый лучик, тотчас же исчезнувший. Страшная боль ожгла его. Даже дышать стало трудно. Но куртка, должно быть, все же смягчила удар: левое плечо и рука хотя и онемели, но не утратили подвижности. В ту же секунду охнул от боли Алик. Серебристая змейка хлестнула его по ноге, и только одежда, не подпустившая ее к телу, позволила ему удержаться и не упасть.
В двух метрах от них, в проходе между кустами, откуда они вышли к площадке, возвышался голый бородач, такой же, как и булькавшие за пленкой, но твердо стоявший на ногах и управлявший руками. В правой была зажата или металлическая зажигалка, или ручной фонарик, во всяком случае что-то похожее. Позади толпились лохматые, как и он, парни, с глазами осмысленными и разумными. Впрочем, эпитет «разумный» можно было употребить лишь в сравнении с их ползающим за пленкой подобием. Едва ли можно назвать разумной горевшую в этих глазах слепую жестокость, нерассуждающую мальчишескую злость.
— Стой! — крикнул Малыш и прыгнул к бородачу.
Тот едва успел взмахнуть рукой, как что-то металлическое, зажатое между пальцами очутилось в руке Малыша. Теперь серебристая змейка хлестнула уже по голому телу бородача. Он тоненько всхлипнул и упал мешком. Но задние не отступили. Их сверкнувшие лучики метнулись к Малышу, а он успел увильнуть, рухнув во весь свой двухметровый рост под ноги нападавшим, и оттуда тем же электрохлыстом полоснул их снизу. Четверо, взвизгнув от боли, сразу свалились, как сбитые кегли. Остальные скрылись за бруствером кустов.
— Пппрости… — скулил, заикаясь, Алик, помогая подняться товарищу.
— За что?
— Я не испугался. У меня просто не было этой штуки.
— А о гранатах забыл? Давай сюда. Одну мне — и к машине. Выскочишь из прохода, не оглядываясь шарахни своей назад. А я прикрываю. Ну!
Алик сделал все, что потребовал Малыш. Выбежал, прыгнул, швырнул через плечо гранату и исчез за кустами. Позади вырос большой черный шар, вытянулся колбасой метра в три толщиной, все время сплющиваясь и расширяясь. «Пора», — решил Малыш, подождав секунду, пока не исчез за кустами Алик, и прыгнул вслед. За дымовой завесой, густой, как масло, ничего не проглядывалось, только в двух-трех местах колбаса вспучивалась, словно кто-то пробовал пробиться сквозь ее жирную черноту. Малыш тут же бросил вторую гранату и побежал за Аликом. Еще один черный шар повторил в точности преображение первого. Теперь колбаса расширилась метра на четыре. «Не пробьются», — решил Малыш и успокоился. У самой машины он догнал быстроногого Алика, сел к пульту и швырнул вездеход вперед над кустами к памятной эвкалиптовой аллее. Она просматривалась в обе стороны, по-прежнему светлая и пустынная.
— Струсил все-таки? — спросил Малыш. — Только не ври.
— Я и не вру. Сам видел. Сумасшедший дом суб-Гедоны.
— Почему «суб»? И едва ли это дом сумасшедших. Не знаю.
— А что это за змейки?
Малыш вынул из кармана матовую металлическую ручку, очень удобную: с вмятинами для пальцев, белой кнопкой посредине и капельным наконечником. Алик не нажал на кнопку, он только прикоснулся к ней, а на кончике капли уже засветилась точка, настолько крохотная, что измерять ее можно было только микронами. Алик снял палец с кнопки, и точка погасла.
— Электронный хлыст, — сказал Малыш, — а я думал, стальная проволока. Болевое и парализующее оружие. Вероятно, не убивает. Жестокая игрушка для жестоких детей.
— Чьих детей?
— Спроси еще что-нибудь, — огрызнулся Малыш. — Где находится этот твой мир зеленого солнца? На земле? Под землей? Призрак из пыли? Эвкалипты ведь настоящие, а где они росли час назад?
— Ты уравнения Мерля помнишь? — спросил Алик.
— Я не физик-пространственник. Мне это ни к чему.
— И зря. Тогда бы не спрашивал, где росли эвкалипты. Они росли и растут. В том же пространстве, но в другой его фазе. Она на минуточку, даже, может, всего на какой-нибудь квант, убежала вперед или отстала от нашего времени, но пространство в ней уже организовано по-другому.
— Силен, — сказал Малыш, — не зря тебя муштровали в Кембридже. Ну, а как мы выйдем из этой фазы, профессор?
— Как и вошли. Что это, по-твоему?
Издали навстречу им, обтекая коринфские колонны эвкалиптов, плыло нечто странно похожее на стог только что скошенной пыльно-зеленой травы. Гигантский комок то и дело вздрагивал, рос, мутнел, то наливаясь до синевы, то растекаясь по краям белокочанными выплесками.
— Выходит, опять мираж, — предположил Малыш.
Алик долго всматривался, потом сказал не без торжества в голосе:
— А ты получше вглядись, навигатор. — И прибавил, поясняя: — В центр, в центр!
А в центре менявшего формы комка чернело пятно. Оно тоже увеличивалось, но сохраняло цвет, поблескивая, как рояль, отражающий вставшее над окном солнце.
— Понял вас! — вскрикнул Малыш и швырнул машину прямо в крышку «рояля».
Одновременный шок, на мгновение выключивший и снова включивший сознание, темнота и свет, нормальный дневной свет, но окрашенный словно бледно-зелеными стеклами. А перед нашими странниками в ветровом стекле вездехода до горизонта простиралась уже не вызолоченная солнцем, палевая эвкалиптовая аллея, а припудренный пылью черный камень материка. Он вдруг показался им таким домашним, приветливым, даже родным.
— Кажется, выбрались, — облегченно вздохнул Малыш.
Алик оглянулся и увидел позади ажурную вышку наблюдательной станции.
— Поворачивай, — сказал он, — приехали.
4. ПРОВОДЫ ПРОИГРАВШИХ. «ГЕДОНА-З» ПОДЫМАЕТ ФЛАГ
Все уже было готово к отлету. Остались считанные минуты. Доктора после укола спонтифина, снимающего нагрузки во время ускорения, еще заранее перенесли в космолет: требовались минимум четверть часа тишины и покоя для стабилизации нервной системы. Даже Пилот выбрался из кабины, чтобы размяться в эти несколько минут перед отлетом, хотя разминаться можно было только в тени высокой ракеты. Оранжево-желтое солнце обжигало даже перед закатом. Любопытно, что в лучах его гасли все оттенки света его соседей и ничто окружающее не приобретало ни зеленых, ни синих красок. Цветные солнца не светили, а отсвечивали, похожие на блестящие кружки, выкрашенные разноцветными лаками. Смотреть на них можно было запросто, без темных очков.
Но жары и без того хватало на черном накалившемся камне без клочка тени, кроме узкой полоски от космолета, на которой топталось несколько человек. Библ то и дело слизывал с губ струившиеся по лицу соленые капли пота. Он с трудом переносил это пекло, не то что привычные ко всему Капитан и Малыш или зябкий Алик. Сморило и Пилота, но не погасило полыхавшей в нем радости. Он даже приплясывал, ни на секунду не умолкая:
— Пекло? Пекло. И не то еще будет, голубчики. Не завидую я вам, наглотаетесь. А мы с Доком как вернемся, так сразу рапорт об отставке с космической службы. Док — по болезни, я — по собственному желанию. Хватит с меня незапланированных поисков чужого разума в космосе! Полетаю теперь на земных
