а ты, оказывается, спускаешься с крыши». И, схватив большой молоток, он взмахнул им и подошёл к горбуну и ударил его в грудь — и увидал, что горбун умер. И надсмотрщик опечалился и воскликнул: «Нет, мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» Он испугался за себя и сказал: «Прокляни Аллах сало и курдюки! И как это гибель этого человека совершилась от моей руки». А потом он взглянул на него — и видит: это горбатый. «Мало того, что ты горбун, ты стал ещё вором и крадёшь мясо и сало! — воскликнул надсмотрщик. — О покровитель, накрой меня своим благим покровом!» И он поднял горбуна на плечи и вышел с ним из дому на исходе ночи и нёс его до начала рынка, а там он поставил его возле лавки у проулка и бросил его и ушёл.
И вдруг появился христианин, маклер султана. Он был пьян и вышел, отправляясь в баню, так как хмель подсказал ему, что утреня близко; и он шёл покачиваясь, пока не приблизился к горбуну. Он присел напротив него помочиться и вдруг бросил взгляд — и видит: кто-то стоит. А у христианина в начале этого вечера утащили тюрбан, и, увидя стоящего горбуна, он подумал, что тот хочет стянуть его тюрбан, и сжал кулак и ударил его по шее. И горбун упал на землю, и христианин кликнул сторожа рынка и от сильного опьянения бросился на горбуна и стал бить его кулаком и душить. И сторож пришёл и увидал, что христианин стоит коленями на мусульманине и колотит его, и спросил: «Что такое с ним?» — «Он хотел утащить мой тюрбан», — отвечал христианин. «Встань, оставь его», — сказал сторож; и христианин поднялся, а сторож подошёл к горбуну и увидал, что он мёртвый, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, хорошо! Христианин убивает мусульманина!» Затем сторож схватил христианина и, связав ему руки, привёл его в дочевали, а христианин говорил про себя: «О мессия, о дева, как это я убил его, и как быстро он умер, от одного удара!» — И хмель исчез, и пришло раздумье.
И маклер-христианин и горбун провели ночь, до утра, в доме вали, а утром вали пришёл и велел повесить убийцу и приказал палачу кричать об этом. И для христианина сделали виселицу и поставили его под нею, и палач подошёл и накинул на шею христианина верёвку и хотел повесть его, как вдруг надсмотрщик прошёл сквозь толпу и увидал христианина, которого собирались вешать, и он растолкал народ и крикнул палачу: «Не надо, это я убил его».
«За что же ты его убил?» — спросил надсмотрщика вали. И тот ответил: «Вчера вечером я пришёл домой и увидел, что он спустился по трубе и украл мои припасы, и тогда я ударил его молотком в грудь, и он умер, и я снёс его на рынок и поставил его в таком-то месте у такого-то проулка…
И он воскликнул: Недостаточно мне убить мусульманина, чтобы я ещё убил христианина! Не вешай никого, кроме меня!» И вали, услышав эти слова надсмотрщика, отпустил маклера-христианина и сказал палачу: «Повесь этого, согласно его признанию».
И палач снял верёвку с шеи христианина и накинул её на шею надсмотрщика: он поставил его под виселицей и хотел повесить, но вдруг врач-еврей прошёл сквозь толпу и закричал людям и палачу: «Не надо! Это я один убил его вчера вечером. Я был дома, и вдруг в ворота постучали мужчина и женщина, и с ними был этот горбун, больной. Они дали моей невольнице четверть динара, и она сообщила мне об этом и отдала мне деньги, а мужчина и женщина внесли горбуна в дом и положили его на лестницу и ушли. И я спустился, чтобы посмотреть, и наткнулся на него в темноте, и он упал с верху лестницы и тотчас же умер. И мы с женой взяли его и поднялись на крышу (а дом этого надсмотрщика — рядом с моим домом) и спустили его, мёртвого, в вытяжную трубу в доме надсмотрщика; и когда надсмотрщик пришёл, он увидел горбуна в своём доме и предположил, что это вор, и ударил его молотком, и горбун упал на землю, и надсмотрщик подумал, что убил его. Мало мне разве убить мусульманина неумышленно, чтобы я взял на свою ответственность жизнь другого мусульманина умышленно!»
Услышав слова еврея, вали сказал палачу: «Отпусти — надсмотрщика и повесь еврея». И палач взял еврея и положил верёвку ему на шею, но вдруг портной прошёл сквозь толпу и крикнул: «Не надо! Его убил не кто иной, как я! Я днём гулял и пришёл к вечеру и увидал этого пьяного горбуна, у которого был бубён, и он пел под него. Я пригласил его и привёл к себе домой, и купил рыбы, и мы сели есть; и моя жена взяла кусок рыбы, положила его горбуну в рот и всунула ему в горло, но кость стала ему поперёк горла, и он тотчас же умер. И мы с женой взяли его и принесли к дому еврея, и девушка спустилась и открыла нам ворота, и я сказал ей: «Скажи твоему господину: у ворот мужчина и женщина, и с ними больной, — поди посмотри его». И я дал ей четверть динара, и она пошла к своему господину, а я внёс горбуна на верх лестницы, поставил его и ушёл вместе с женой; а еврей спустился и наткнулся на горбуна — и решил, что он убил его». И портной спросил еврея: «Правда?» И тот сказал:
«Да!» И тогда портной обратился к вали и сказал: «Отпусти еврея и повесь меня». И вали, услышав его слова, изумился происшествию с этим горбатым и воскликнул:
«Поистине, такое дело записывают в книгах! — А потом он сказал палачу: Отпусти еврея и повесь портного, по его признанию». И палач подвёл его и сказал: «Мы устали — одного подводим, другого отводим, а никого не вешают», — и накинул верёвку на шею портного.
Вот что было с этими. Что же касается горбуна, то он, говорят, был шутом султана, и тот не мог расстаться с ним: и когда горбун напился и пропадал эту ночь и следующий день до полудня, султан спросил о нем у кого-то из присутствующих, — и ему сказали: «О владыка, мы принесли к вали мёртвого, и вали приказал повесить его убийцу; и когда он собирался его вешать, явился второй убийца и третий, и все говорили: «Я один убил его», и каждый рассказывал вали о причине убийства. И султан, услыша эти слова, кликнул привратника и сказал ему: «Сходи к вали и приведи их всех ко мне».
И привратник пошёл и увидел, что палач собирается вешать портного, и крикнул ему: «Не надо!» Он сообщил вали, что сказал царь, и взял его с собою, а также и горбуна, которого несли, и портного, и еврея, и христианина, и надсмотрщика, — и всех их привели к царю. И вали, представ перед лицом султана, поцеловал землю и рассказал ему, что случилось со всеми, — а в повторении пользы нет. И когда царь услышал рассказ, он удивился, его взяло восхищение, и он велел записать это золотыми чернилами, и он спросил присутствующих: «Слышали ли вы что-нибудь более удивительное, чем история этого горбуна?» И тогда выступил вперёд христианин и сказал: «О царь, наметь время, — если позволишь, я тебе расскажу о чемто, что случилось со мною, и это удивительнее и диковиннее, чем история горбуна». — «Расскажи нам то, что ты хочешь!» — сказал царь.
Рассказ христианина
О, царь времени, — начал христианин, — когда я вступил в эти земли, я пришёл с товарами, и предопределение привело меня к вам, но место моего рождения — Каир. Я из тамошних коптов [57] и воспитывался там, и мой отец был маклером; и когда я достиг возраста мужей, мой отец скончался и я сделался маклером вместо него. И вот в один из дней я сижу и вдруг вижу едет на осле юноша, которого нет прекрасней, одетый в роскошнейшие одежды. И, увидав меня, он пожелал мне мира, а я встал из уважения к нему; и он вынул платок, в котором было немного кунжута, и спросил:
«Сколько стоит ардебб [58] вот этого?» — «Сю дирхемов», — отвечал я; и юноша сказал: «Возьми грузчиков и мерильщиков и отправляйся к Воротам Победы, в хан аль-Джавали — ты найдёшь меня там». И он оставил меня и уехал и отдал мне кунжут с платком, где был образчик; и я обошёл покупателей, и каждый ардебб принёс мне сто двадцать дирхемов. И я взял с собою четырех грузчиков и отправился к юноше, которого нашёл ожидающим; и, увидев меня, он поднялся и открыл кладовую, и из неё взяли зерно; и когда мы его перемерили, то его оказалось пятьдесят ардеббов, на пять тысяч дирхемов. И юноша сказал: «Тебе за посредничество десять дирхемов за ардебб; получи деньги и оставь у себя четыре тысячи и пятьсот дирхемов для меня: когда я кончу продавать свои запасы, я приеду и возьму у тебя деньги». И я сказал «Хорошо!» — и поцеловал ему руки и ушёл от него, и мне досталась в этот день тысяча дирхемов.
А юноша отсутствовал месяц, и потом он пришёл и спросил меня: «Где деньги?» А я встал и приветствовал его и спросил: «Не хочешь ли ты чего-нибудь поесть у нас?» Но он отказался и сказал: «Приготовь деньги, я приду и возьму их у тебя», — и ушёл. А я приготовил ему деньги и сидел, ожидая его; и его не было месяц, и я подумал: «Этот юноша совершенство доброты». А через месяц он приехал верхом на муле, одетый в роскошное платье и подобный луне в ночь полнолуния; и он словно вышел из бани, и
