мотоцикл. «Мотоцикл – это оголенный нерв, это пощечина общественному вкусу,– говорит доктор.– Человек среднего достатка на мотоцикле средних характеристик может наслаждаться той же скоростью, что и владелец очень дорогой машины».
Вот поэтому в Green Clinique лечит зубы middle class – не тот, который up, а самый что ни на есть средний.
Есть у нас и еще одно соображение относительно старушек, процент которых здесь весьма велик. Как выяснилось, меньше всего доктор любит перепломбировать каналы (кто ж это любит?!), а больше всего ему нравится «взять человека с глобальными проблемами: ну, когда нет у него зубов… и сымплантировать его, отпротезировать, получить тот результат, который мы ожидаем», с выражением говорит он. А кто подходит для этого лучше, чем пожилые клиенты, потерявшие зубы еще в советские времена? «Клиенты в другом месте, у нас все-таки пациенты»,– поправляет меня доктор.
Доктору 35 лет, на визитке у него написано «главный врач». Можно было бы написать – президент или еще что-нибудь в этом роде, но ему больше нравится быть врачом (и вообще, по моему наблюдению, слово «доктор» он произносит с большой буквы). Поэтому генеральным директором пришлось сделаться его жене Алене Хме-левской. У Алены за спиной Бауманка и Финансовая академия. А еще у нее такая интуиция, что доктор привлек ее к подбору персонала. «Я-то смотрю только с профессиональной точки зрения,-объясняет он,– а она видит, что это за человек». Кадры, между прочим, большая проблема. «Легко ли найти качественных специалистов?» -спрашиваю я. «Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос! – отвечает доктор.– Невозможно! Очень тяжело. Штата не хватает!» Почему, спрашиваю я. А вот смотрите, отвечает доктор и начинает рассказывать. Первый вопрос, который Владимир Борисович задает желающим устроиться к нему на работу,– есть ли у претендента первичные пациенты, которые приходят специально к нему (то есть работает ли «сарафанное радио», передающее этого врача от старого пациента к новому). Как правило, их нет. «Такая ситуация хороша для интерна или ординатора, но ни в коем случае не для практикующего клинициста. Если нет первичных, значит, он плохо работает. Или не хочет работать. Вот в этом проблема».
Сейчас она встанет во всей остроте, потому что доктор Грицаюк собирается открывать вторую клинику, более широкого профиля и тоже, скажем так, эконом-класса. «Не для сильных мира сего, это точно,– говорит он с нескрываемым отвращением.– Для хороших людей». Там будет операционная, и доктор, возможно, вернется к любимой челюстно-лицевой хирургии. А где операции – там и стационар. Тут лицо у доктора меняется, на нем появляется выражение энергичное и мечтательное одновременно. «Свой стационар – это что-то. Это мечта. Это мечта любого человека!» – говорит он с силой. А когда я возражаю, что некоторые, наоборот, боятся больницы как огня, он объясняет мне: американский вариант, весьма удобный и для врача, и для пациента, ничего подобного в Москве никто не делал. «Человек может взять отпуск и лечь в стационар заниматься зубами. Можно сделать офигенно! Никуда не торопясь, можно отсматривать динамику. Ночью у него что-то заболело – пришла сестра, дала лекарство, сообщила доктору. Можно сделать стационар одного дня или нескольких дней, палаты, куда будут приходить посетители так, как им нравится. Либо наоборот: днем человек работает, ночью ложится в стационар. Самое главное – чтобы не надо было мужей прикрывать. Первое, что я там построю,– это операционная. Понимаете, терапия – это отдаленный результат, а реконструкция – это часа три и готово. И потом, послеоперационное ведение – это ты относишься, как к взращенному деревцу,-говорит доктор и руками показывает это деревце,– растет, растет… выросло! Класс! Снял шовчик – идите с богом».
«БИЗНЕС», No14(14) от 17.12.04
Адалет Джабиев
Глава совета директоров Badr-Forte Bank
Халяльные деньги
ТЕКСТ: Валерий Панюшкин, «Коммерсантъ», специально для газеты «Бизнес»
ФОТО: Александр Басалаев
Мусульман в Москве миллионы. В России – десятки миллионов, но Адалет Джабиев говорит, что, кроме его маленького банка, ни один другой банк в этом огромном городе не слушает запрета. Коран прямо запрещает давать деньги в рост. Про Islamic Banking в Москве рассказывают ужасы или анекдоты. Или вообще не рассказывают, как Адалет Джабиев: он же не говорит Центробанку, что возглавляемый им Badr- Forte Bank – исламский.
Я, конечно, тысячу раз декларировал собственную терпимость и неприятие ксенофобии, но ксенофобия, видимо, просачивается в человека в Москве через подошвы ботинок. Я все же ждал, что исламский банк как-нибудь отличается внешне от банков, которыми руководят христиане или атеисты. Хотя бы как посольство Ирана отличается от посольства Франции или Америки. Нет фотографий на стенах. Трижды в день работа прерывается на намаз. Я думал, вот сейчас открою дверь с улицы, а там внутри экзотика. Гарун аль-Рашид, сказки «Тысячи и одной ночи». Ничего подобного. Там просто охранник, причем не в чалме, а в костюме. И турникет крутится слева направо, как везде. За те 15 минут, которые я ждал, пока освободится глава совета директоров Адалет Джабиев, мною в банке не было найдено ни одного признака исламского вероисповедания владельца. Я даже нарочно зашел в туалет посмотреть, стоит ли там кувшин для омовений. Не стоит там кувшина. Разве только в приемной на стене висела карта Земли, и на карте обозначены были отделения Badr-Forte Bank. И в основном отделения эти были в Азии и Африке, включая такие города и страны, про которые европеец даже подумать не может, что в них есть банки, заключаются сделки и подписываются договоры.
– Каждый человек однажды задумывается, какая от его работы польза. -говорил мне Адалет Джабиев, приглашая к столу для заседаний и угощая чаем с конфетами.– Я много лет назад задумался и понял, что от моей работы пользы никакой.
Ну, слава богу! Я очень обрадовался, когда хотя бы в кабинете господина Джабиева обнаружил некоторые признаки Востока. На стене висел небольшой, но дорогой шелковый ковер, еще висел пергамент или имитация пергамента с написанным по-арабски аятом из суры «Корова», нигде на видном месте не стояло подарочных бутылок виски, на стенах не было портретов, даже самых по нынешним временам необходимых, и чай готовили не методом запихивания пакетиков Lipton в кружку с кипятком, а заваривали все же в красивом чайнике. Хозяин кабинета улыбался мне и говорил с той особой мягкостью, с которой принято говорить на Востоке о делах.
– Понимаете, Валерий, если задуматься немного, то сразу поймешь, что российская банковская система – это паразит на теле экономики. Представьте себе, у нас 1200 банков, в каждом из них работает 60 человек минимум, и две трети этих людей нужны только для того, чтобы писать отчеты Центробанку. Зачем все эти люди живут? Разве они приносят пользу? Нет. Надо понимать, что банк в России – это, как правило, просто раздутая до невозможности бухгалтерия той промышленной группы, которая учредила банк.
– А вы, в отличие от всех остальных банков, какую приносите пользу? -спросил я, пока вкрадчивая манера говорить, свойственная господину Джабиеву, не убаюкала меня окончательно.
– Стараемся приносить. Я по образованию инженер. И много лет назад я подумал, что российские технологии все равно никогда не смогут конкурировать с западными. И пока мы тешим себя иллюзиями о завоевании Запада, мы потеряем те рынки, где могли бы конкурировать.
– То есть Азию и Африку?
– Совершенно верно. В этом смысле мы немножко не совсем банк. Мы немножко инвестиционная
