11. Так как Нарзесу не удалось взять город ни осадой, ни силой, то он решил не задерживать все войско на этой трудной осаде, но двинуться немедленно к Флоренции, Центумцеллам и другим городам Тосканы и, упорядочив все здесь, предупредить прибытие врагов. Ему уже было сообщено, что Левтарис и Бутилин вместе с войском франков и алеманнов появились южнее Пада. По этой причине он с максимальной быстротой направил туда большую часть войска. А так как Филимут, вождь следовавших за ним герулов, умер от болезни несколькими днями раньше и было принято, чтобы они подчинялись собственному вождю из этого же племени, то он немедленно поставил во главе их Фулкариса – их соплеменника, племянника Планитея, и приказал ему вместе с Иоанном, сыном Виталиана, Валерианом, Артабаном и другими стратигами и таксиархами, с большой и сильнейшей частью войска, обойдя Альпы, которые поднимаются между провинциями Тосканой и Эмилией, дойти до реки Пана, там расположиться лагерем и, заняв укрепленные места, отражать набеги врагов. И если он может их окончательно прогнать, то будет иметь за это благодарность судьбы, если не в состоянии будет этого сделать вследствие превосходства численности [врагов], то замедлит их движение и не допустит, чтобы они смело и неустрашимо продвигались вперед, а наоборот, причинив им наибольший страх, задержит их как можно дольше, пока сам в походе не устроит все, что нужно, по своему плану.[18] Они отправились с этими приказаниями. В Кумах же он оставил значительное войско, чтобы, заняв все местности вокруг, добить врага, запертого в городе непрерывной осадой. Оно окружило крепость валом и контролировало все выходы, чтобы захватить фуражиров. Полагали, что у противника, осажденного уже в течение года, все средства продовольствия израсходованы. Нарзес же, подойдя к городам [Тосканы], большую часть их без труда подчинил своей власти. Флорентийцы, выйдя навстречу, заручившись клятвой, что они не потерпят ничего худого, добровольно сдали себя и все свое. То же сделали Центумцеллы[19], так же поступили жители Волатерры[20] , Луны[21] и пизанцы. Так ему все счастливо удавалось и на пути он все себе подчинял.
12. Только жители Лукки медлили и не сдавались, днем раньше они заключили договор с Нарзесом, выдав заложников и обязавшись клятвой, что если пройдет 30 дней и не подоспеет помощь, способная не только для сражения с башен и стен, но и для полевого сражения, то тотчас сдадут город. Они надеялись, что франки скоро придут на помощь. Уверенные в этом, они заключили договор с Нарзесом. Впрочем, когда установленное время уже прошло и никакие вспомогательные войска не появились, они и тогда не признали нужным выполнить договор. Обманутый Нарзес, естественно, был разгневан и готовился к осаде города. Некоторые из его окружения полагали, что нужно умертвить заложников, чтобы горожане, охваченные скорбью, понесли наказание за свое вероломство. Но Нарзес все делал благоразумно и не позволил себе поддаться гневу настолько, чтобы жестоко умертвить за преступления других тех, кто сам не совершил никакого преступления. Он придумал следующее: вывел их на середину одного за другим со связанными за спиной руками, с опущенными вниз головами. В таком жалком состоянии он показал их горожанам, угрожая немедленно убить, если условия договора не будут выполнены. У заложников же сзади от шеи и вдоль спины были привешены короткие доски, покрытые кожей, – чтобы враги не наметили этого издали. Когда жители Лукки не подчинились и теперь, он приказал немедленно обезглавить всех по порядку. Оруженосцы, выхватив мечи, поражали с величайшей силой, как бы желая отрубить головы. Удар, однако, падал на дерево и оставлял их невредимыми. Но они, как им было приказано, стремглав падали на землю, бились по ней к конвульсиях и притворялись умирающими. Когда это увидели горожане и за дальностью расстояния не могли разобрать истины, а видели только представление, тотчас же подняли громкий плач и совершившееся приняли как несчастье. Эти заложники ведь были не простыми и неизвестными, но благородными и знатными. Когда они увидели, что лишились таких людей, то подняли громкий плач, и долго и далеко были слышны частые стенания и жалобные голоса. А многие женщины, царапая себя ногтями и разрывая одежды, побежали на передовые укрепления. Это были или матери тех, которые считались убитыми, или дочери, или же как-либо с ними связанные. Все они яростно осыпали Нарзеса ругательствами, называя его бродягой и преступником, говоря, что он на деле показал себя насильником и кровожадным и что он лживо похваляется славой благочестия и богопочитания.
13. Когда они это кричали, Нарзес сказал: «Разве не вы были причиной их гибели? Жертвуя и продавая их, вы и сами о себе не позаботились разумно, дав клятву и затем позорно нарушив договор. Но однако и теперь, если вы желаете вернуться к благоразумию и подтвердить самим делом договор, то не получите никакого вреда. Ибо и заложники ваши оживут, и мы не причиним никакого ущерба вашему городу, а если откажетесь, то вам нужно будет оплакивать не только их, но и самих себя, и позаботиться, чтобы и вы сами не потерпели того же». Когда лукканцы услышали это, то решили, что он обманывает их и морочит воскрешением мертвых. И, конечно, слова его были обманом, но не в том, в чем они его подразумевали. Тем не менее немедленно снова обещали и клялись, что они сдадутся и предадут свой город на волю Нарзеса, если увидят заложников живыми. Так как им казалось невероятным воскресение мертвых, то они считали, что этим наилучшим образом снимут с себя обвинение в преступлении и сделают свое дело правым. Тогда Нарзес немедленно приказал тем встать и выставил для обозрения горожанам здоровых и невредимых. Они, увидев их, естественно были поражены неожиданностью зрелища, но даже и теперь не все считали нужным выполнить договор. Немало было и отказывающихся. Ибо после того, как увидели своих уцелевшими и здоровыми, то от скорби и горя, как свойственно толпе, быстро перешли к бодрой надежде, вернулись к прежнему и победило вероломство. Когда они охвачены были этим безумством, стратиг Нарзес, отличаясь большим благоразумием, тотчас отпустил заложников и отослал их к своим, не получив никакого выкупа и не истребовав никаких обязательств с города. Когда лукканцы удивлялись и недоумевали, зачем он это сделал, он сказал: «Не свойственно мне заниматься шутовством и обольщаться пустыми надеждами. Я уверен, что и без них, если вы немедленно не сдадитесь, сумею покарать вас этим». Говоря это, он показывал меч. Итак, отпущенные и возвращенные своим согражданам заложники, смешавшись с толпами людей, превозносили Нарзеса высшими похвалами и восхваляли гуманность, с которой были приняты. Везде они рассказывали, насколько он кроток и как величие свое умеряет справедливостью. Эти речи в короткий срок должны были сделать дольше, чем оружие, заставить замолчать желающих продолжения вражды и весьма многих колеблющихся побудить предпочесть римлян [варварам].
14. Когда Нарзес еще был занят осадой, войска римлян, посланные в Эмилию, были расстроены одним событием и, естественно, впали в сильное малодушие. Когда они пришли туда, куда были посланы, вначале во всем действовали благоразумно и упорядоченно и если шли для разграбления какого- нибудь враждебного селения или местности, то выступали прекрасно организованным строем и не проникали в набегах дальше, чем следовало. Возвращались они не беспорядочно, а в порядке. Арьергард оставался на должном месте. Войско выстраивалось четырехугольником. Вся добыча ставилась в середину для наилучшей охраны. Так они вначале опустошали неприятельскую местность. Но затем все стало наоборот и пошло к худшему. Фулкарис, вождь герулов, был, конечно, храбр и не привык бояться врагов, но вместе с тем дерзок и беспорядочен и совершенно не усвоил должным образом своих обязанностей. Он считал, что обязанность стратига и вождя не устраивать боевой порядок и руководить им, а самому в сражении отличаться, опережать других, с жаром нападать на врага и сражаться с врагом в рукопашную. Это он считал для себя похвалой и этим гордился. А затем, впадая в большее безрассудство, совершил набег на город Парму (ибо Парма была уже занята неприятелем). Ему следовало сначала выслать разведчиков, чтобы они заботливо разузнали замыслы врагов, а затем после разведки в порядке вести войско. Он же быстро двигался, полагаясь только на скорость и безрассудный натиск, ведя в беспорядке войско герулов и римские полки, какие следовали за ним, не подозревая никакой беды. Когда об этом узнал Бутилин, вождь франков, он спрятал отряд наиболее сильных и храбрых воинов в амфитеатре, построенном недалеко от города (он был предназначен для тех, кто в присутствии народа сражался со зверями) и, искусно приготовив сильнейшую засаду, наблюдал и выжидал благоприятный случай. Когда Фулкарис и герулы уже проникли в место расположения врагов, тогда по данному сигналу франки вырвались и яростно
