Роботы утренней зари

Гремионис выглядел скорбно. Он сказал дрожащим голосом:

– Не знаю, почему люди делают из этого что-то особенное. Предложить – дело вполне естественное и никого другого не касается. Вы землянин, вот вы и поднимаете шум вокруг этого.

– Как я понял, она не приняла вашего предложения.

– Принять или отказать – целиком ее дело. Были такие, что предлагали себя мне, а я отказал. Подумаешь, какая важность.

– Ну, ладно. Давно вы знакомы с ней?

– Лет пятнадцать.

– Вы знали ее, когда она жила у доктора Фастальфа?

– Тогда я был мальчишкой, – краснея, сказал Гремионис.

– Как вы с ней познакомились?

– Когда я закончил обучения как личный художник, меня пригласили сделать дизайн ее гардероба. Ей понравилось, и она стала пользоваться моими услугами – исключительно в смысле одежды.

– Не по ее ли рекомендации вы получили свое теперешнее положение официального личного художника для членов Института?

– Она признавала мою квалификацию. Меня проверили другие, и я добился положения согласно моим достоинствам.

– Она рекомендовала вас?

– Да, – неохотно признал Гремионис.

– И вы только из благодарности предложили ей себя?

Гремионис скорчил гримасу.

– Это… это отвратительно! Только землянин мог подумать такое. Мое предложение означало только, что мне было приятно его сделать.

– Из-за того, что она привлекательна и сердечна?

– Ну, – нерешительно сказал Гремионис, – я бы не сказал, что она сердечна. Но, конечно, привлекательна.

– Мне сказали, что вы предлагаете себя всем без разбора.

– Это вранье. Кто это сказал?

– Не знаю, стоит ли мне отвечать на этот вопрос. Не думаете ли вы, что если я стану ссылаться на вас как на источник некрасивой информации, то вы будете со мной откровенны?

– Ну, ладно, кто бы не сказал – он соврал.

– Может, это было просто драматическое преувеличение. Вы многим предлагали себя до доктора Василии?

Гремионис отвел глаза.

– Одной или двум. Ничего серьезного.

– А доктор Василия была для вас чем-то серьезным?

– Ну…

– Как я понял, вы предлагали ей себя несколько раз, что полностью противоречит аврорским обычаям.

– Ох, аврорские обычаи… – яростно начал Гремионис. – Послушайте, мистер Бейли, могу я говорить с вами конфиденциально?

– Да. Все мои вопросы имеют целью уверить меня, что вы не имеете отношения к смерти Джандера. Как только я буду удовлетворен, можете быть уверены, что я сохраню в тайне все ваши замечания.

– Вот и хорошо. Тут нет ничего плохого, ничего такого, чего я бы стыдился. Просто у меня было сильное тайное чувство и я имею на него право, верно?

– Абсолютно верно.

– Видите ли, у меня ощущение, что секс всегда лучше, когда между партнерами глубокая любовь или привязанность.

– Я думаю, что это совершенно правильно.

– И тогда не нужно никого другого, как вы думаете?

– Вполне вероятно.

– Я всегда мечтал найти отличную партнершу и больше не искать никого. Это называют моногамией. На Авроре она не существует, но на некоторых других планетах есть. И на Земле тоже, мистер Бейли?

– В теории, мистер Гремионис.

– Вот этого я и хочу. Я искал несколько лет. Время от времени я занимался сексом и, я бы сказал, чего-то не хватало. Затем я встретил доктора Василию, и она сказала мне… знаете, люди часто откровенны со своими личными художниками, потому что это очень личная работа…

– Ну, ну, продолжайте.

Гремионис облизал губы.

– Если то, что я скажу, выйдет наружу – я пропал. Она сделает все, чтобы я не получал больше заказов. Вы уверены, что все это относится к делу?

– Уверяю вас, что оно может оказаться исключительно важным.

– Ну… – Гремионис не выглядел полностью убежденным – из кусочков того, что рассказывала мне доктор Василия, я собрал факт, что она… – его голос упал до шепота – девственница.

– Понятно, – спокойно сказал Бейли. Он вспомнил, что, по уверению Василии, отказ отца искалечил ей жизнь, и лучше понял ее ненависть к отцу.

– Это возбудило меня. Мне казалось, что я мог бы иметь ее для себя одного и сам не хотел бы никого другого. Не могу объяснить, как много это значило для меня. Это сделало ее в моих глазах сияюще- прекрасной, и я в самом деле очень хотел ее.

– И вы предложили ей себя?

– Да.

– И не один раз. Вас не обескураживал ее отказ?

– Это как раз подтверждало ее девственность и заставляло меня желать еще больше. Меня как раз и возбуждало, что этого нелегко добиться. Я не могу объяснить, но надеюсь, что вы понимаете.

– Да, прекрасно понимаю. Но наступило время, когда вы перестали предлагать себя доктору Василии?

– Ну, да.

– И начали предлагать себя Глэдис?

– Ну, да.

– Неоднократно.

– Ну, да.

– Почему такая перемена?

– Доктор Василия в конце концов дала ясно понять, что у меня нет никаких шансов, а затем появилась Глэдис, и она очень похожа на доктора Василию, и… и… Так оно и случилось.

– Но Глэдис не девственница. Она была замужем на Солярии, и здесь, на Авроре, как я слышал, экспериментировала довольно широко.

– Это я знал, но она… прекратила. Она ведь солярианка и плохо понимает аврорские обычаи. Но она прекратила, потому что ей не нравится, как она говорит «неразборчивость».

– Она сама говорила вам это?

– Да. На Солярии принята моногамия. Глэдис не была счастлива в браке, но она привыкла к этому обычаю и не нашла радостей в аврорской манере, когда познакомилась с ней, да и в моногамии, которой я хочу – тоже. Вы понимаете?

– Да. Но как вы встретились с ней впервые?

– Просто увидел. Когда она приехала на Аврору – романтическая беженка с Солярии – это показывалось по гиперволновой программе. И она участвовала в этом фильме…

– Да, да. Но ведь было что-то еще?