- Я его на саксофоне учил играть, - сказал Дим Шебеко. - У парня есть врожденный свищ.
- Твои уроки ему пригодились, - Лучников стал рассказывать Диму Шебеко об уличных музыкантах в Париже и о пересадке на Шатле, где его сын как раз и «сшибал куски», использовал московские уроки.
- Ох, как клево, - шептал Дим Шебеко, слушал, словно мальчишка, и улыбался никогда не виденному им Парижу. - Как же там у вас клево, в большом мире, и как у нас херово… - он задумался па миг и тряхнул головой. - И все-таки ни за что неотвалю. Мне тут недавно «штатники» гарантировали место в Синдикате музыкантов, но я не отвалю и ребятам отваливать не посоветую.
- Почему? - спросил Лучников.
- Потому что русская молодежь должна в России лабать, - убежденно сказал Дим Шебеко и добавил с некоторым ожесточением.
- Пусть
- Кто?
- Все эти стукачи вонючие! - Дим Шебеко слегка оскалился.
- Слушай, Дим Шебеко, а у тебя в оркестре, как ты полагаешь, кто стучит?
- Никто. У нас нет!
- Но ведь это же невозможно.
- Невозможно, ты думаешь?
- Абсолютно невозможно. У тебя здесь двадцать человек, и это просто исключено. У тебя здесь наверняка несколько стукачей.
Дим Шебеко задумался, потом закрыл глаза ладонью, потом убрал ладонь. Глаза его были изумленными.
- А, пожалуй, ты прав. Луч. Ведь это действительно невозможно. В таком коллективе без стукача? Нет, это невозможно. Фу - даже не по себе стало. Кто-нибудь из нас, конечно же, стукач.
- Может быть, тот, что в Мюнхен ходит? Как его? Бен-Иван?
- Бен? Да ты рехнулся, Луч? Впрочем, почему бы нет?
- А Галя? Которая так сладко целуется?
- Галка? Да я же с ней сплю иногда. Это человек очень искренний в сексе.
- Вот такие-то девочки… - продолжал Лучников свою жестокую игру.
- Ну, конечно. - Глаза Дима Шебеко сузились. - Она почти наверняка стукачка.
- Герка, Витя, Изя, Аскар, Нина… - перечислял шепотом Дим Шебеко своих молодых друзей. - Они ведь, наверное, там самых неожиданных вербуют… Да-да… они, между прочим… и меня самого один раз кадрили… в «Бомбоубежище»… знаешь бар на Столешниковом? Ребята говорили, что у них там специальный отдел по лабухам и хиппи… также офицеры хипуюшие имеются… в Ленинграде па Крестовском в прошлом месяце «коммуну» завалили… сколько там было стукачей? И не узнаешь ведь никогда, и не подумаешь. Возьми, например, моею папашу.
- Ты считаешь Марлена стукачом? - спросил Лучников.
- А кто же он, по-твоему? Стукач большого ранга. А Вера Павловна? В высшей степени международный стукач. А ты сам-то, Луч, не стукач?
Лучников рассмеялся.
- Тут у вас, вернее, тут у нас, уже и в себе-то становишься не уверен. Стукач я или не стукач? Какой же я стукач, если они за мной гоняются? Впрочем, может быть, в каком-то косвенном смысле я и стукач…
Дим Шебеко раскрыл рот, захлопнул его ладонью и зашептал Лучникову через ладонь в ухо:
- Знаешь, какая мысль меня поразила, Луч! А может быть, в косвенном смысле у нас каждый гражданин - стукач? Все ведь что-то делают, что-то говорят, а все ведь к ним стекается…
- Значит, и ты, Дим Шебеко, стукач?
- В косвенном смысле я, конечно же, стукач, - пораженный своим открытием бормотал Дим Шебеко. - Возьми наш оркестр. Играем антисоветскую музыку. Иностранцы к нам табуном валят и, значит, мы их, вроде, объебываем, что у нас тут вроде бы кайф, свобода. Едем в Ковров на гастроли, пацаны- мотоциклетчики варежки раскроют, балдеть начнут, а их потихоньку и засекут. Да-да, у нас, Луч, в нашей с тобой России сейчас, - он торжественно кашлянул, - каждый человек прямой или косвенный стукач.
- Мерзко так думать, - сказал Лучников. - И ты уж прости меня, Дим Шебеко, я сам тебя павел на эти мысли. Мне надо было проверить свои соображения, и я тебя невольно спровоцировал. Прости.
- Перестань! - отмахнулся Дим Шебеко. - Теперь мне все ясно, все стукачи… - Он задумался и замычал что-то, потом сказал в сторону еле слышно. - Кроме одного человека.
- Кого? - Лучников положил ему руку на плечо.
- Моя мама не стукач, ни в каком смысле, - прошептал Дим Шебеко.
Промелькнули огоньки какого-то поселка, пьяный парень, волокущий сбоку свой мопед, освещенная стекляшка «Товары повседневного спроса». Автобус снова ушел в лес.
- Ты не мог бы мне одолжить рублей сто? - спросил Лучников. - Если хочешь, могу обменять на валюту по курсу «Известий».
- На хера мне твоя валюта, - забормотал Дим Шебеко. - Я тебе могу хоть двести дать. Луч, хоть триста. У нас сейчас башлей навалом. Нам сейчас за нашу музыку платят клево. Тоже парадокс, правда? Мы против них играем, а они нам платят. Смешно, а? Мы от них убегаем, а они рядом с нами бегут, да еще деньги нам платят. Что нам делать, Луч, а? Куда нам теперь убегать?
Лучников взял у Дима Шебеко пачку десяток и попросил его остановить автобус. Они прошли вперед.
- Поссать, что ли, ребята? - спросил водитель.
У него в кабинке приемник тихо верещал голосом Пугачевой.
Кто-то из музыкантов поднял голову, когда автобус остановился. Что, приехали?
- Куда нам теперь убегать, Луч? - спросил Дим Шебеко пьяным голосом.
- У вас путь один, - сказал Лучников. - В музыку вам надо убегать и подальше. Я тебе завидую. Дим Шебеко. Вот кому я всегда завидую - вам, лабухам, вам все-таки есть куда убегать. Если подальше в музыку убежать, не достанут.
- Думаешь? - спросил Дим Шебеко. - Уверен? А ты-то сам куда убегаешь?
Лучникову тоже показалось, что он мертвецки пьян., Из открытой двери автобуса, из черноты России несло сыростью. Ему казалось, что оба они мертвецки пьяны, вместе с молодым музыкантом, как будто два бухарика у какого-нибудь ларька, свинские невнятные откровения.
- Я бегу куда глаза глядят, - проговорил он. - Только глаза у меня стали херовые. Дим Шебеко. Я немного слепну на исторической родине, друг. Пока я вон туда побегу, - показал он жестом Ленина в темноту. - Бег но пересеченной местности. Гуд бай нау!
Он спрыгнул на обочину, и автобус сразу отъехал. Облегчаясь над кюветом, Лучников смотрел ему вслед. Огромный комфортабельный чемодан казался совершенно неуместным на узкой дороге с разбитыми краями и дико нашлепанными асфальтовыми заплатами. Тем не менее он шел с большой скоростью и вскоре габаритные огни исчезли за невидимым поворотом.
Вдруг установилась тишина и оказалось, что в России не так темно в этот час. Стояла полная луна. Шоссе слегка серебрилось. Изгиб речки под насыпью серебрился сильно. Отчетливо был виден крутой хлебный холм и за ним поселение с развалинами церкви.
Он поднял воротник пальто и пошел по левой стороне дороги. Сзади, да, кажется, и впереди уже приближался рев моторов. За бугром нарастало сияние фар. Через минуту с жутким грохотом прошли одна за другой встречные груды грязного металла.
Он поднялся по склону шоссе и увидел па обочине маленький костерок. В бликах костерка шевелилось несколько фигур. Трое мужчин, все в бязевых шапочках с целлулоидными козырьками, в распущенных рубашонках, в так называемых «тренировочных» штанах, свисающих мешками с выпяченных задов, толкали застрявшую машину. Очень толстая молодая женщина, одергивая цветастое платье, подкидывала под колеса ветки.
- Эй, товарищ! Товарищ! - закричала она, увидев фигуру Лучникова.
Он подошел и увидел наполовину свалившийся в кювет «караван», ту модель, которую здесь почему-то называют «рафик». У машины были разбиты стекла и изуродована крыша.
