- Не будем мы петь эту гадость! - сплюнул один немец.
- Хандред бакс, - предложили из «лендровера». - Договорились? Итак, обнимайтесь и пойте. Слова - не важно. Главное, раскачивайтесь в такт. Вот вам сотня за это удовольствие.
«Лендровер» быстро дал задний ход и исчез. Немцы обнялись и запели какую-то дичь. В трех темных улицах появились медленно приближающиеся слоны. Жуткий женский крик прорезал струящуюся средиземноморскую ночь. Таня увидела, что из бронзовой чащи, в которой только что играли лишь два бронзовых купидона и больше не было никого, поднимается искаженное ужасом лицо той девочки с огромными безумными глазами. Таня услышала тут и свой собственный дикий крик. Она зажала рот ладонями и задергалась, не зная, куда бежать. Слоны приближались, у всех на горбу сидел все тот же сексуальный маньяк. Немцы пели, раскачиваясь, все больше входя во вкус и, кажется, даже вспоминая слова.
- Stop! - вдруг прогремел на всю площадь радиоголос. - That's enough for tonight! All people are off till Wednesday! Thank you for shooting! [4]
Съемка кончилась, все вышли на площадь. В темных старых домах загорелись огни, взад-вперед стали ездить «лендроверы» с аппаратурой, началась суета. Девочку с сумасшедшими глазами извлекли из фонтана, закутали в роскошнейший халат из альпаки. В этом халате она и уехала одна за рулем белого «феррари». Только тогда Таня узнала в ней знаменитую актрису.
К Тане подошли несколько киношников и что-то, смеясь, начали говорить ей. Она почти ничего не понимала. На край фонтана присел человек с внешностью Радамеса. Он улыбался ей очень дружественно.
- Они говорят, сударыня, что ваше появление на съемочной площадке внесло особую изюминку. Вы были как бы отражением кризиса их героини. Они благодарят вас и даже что-то предлагают. Изменение в сценарии. Немалые деньги.
- Пошлите их к черту, - сказала измученная вконец Таня. Когда все разошлись, «Радамес» остался и тихо заговорил: проклятые кинобандиты! Облюбовали наш Остров и снимают здесь свою бесконечную бездарную похабщину… Мадам Лунина, мое имя Вадим Востоков. Полковник Востоков. Я представитель местной разведки ОСВАГ, я хотел бы поговорить с вами…
- Какие у вас повадки сходные, - сказала Таня. - Вы даже одеваетесь похоже.
- Вы имеете в виду наших коллег из Москвы? - улыбнулся Востоков. - Вы правы. Разведка в наше время - международный большой бизнес, и принадлежность к ней накладывает, естественно, какой-то общий отпечаток.
- Разведка, - ядовито усмехнулась Таня. - Сказали бы лучше слежка, соглядатайство.
- Сударыня, - не без печали заметил Востоков. - Соглядатайство - это не самое мерзкое дело, которым приходится заниматься нашей службе.
- Борода-то у вас настоящая? - спросила Таня.
- Можете дернуть, - улыбнулся Востоков.
Она с удовольствием дернула. Востоков даже и глазом не повел. Несколько седоватых волосков осталось у нее в кулаке. Она брезгливо отряхнула ладони и встала. Востоков деликатно взял ее под руку.
Они покинули старинную площадь и, пройдя метров сто вниз, оказались на набережной Татар. Спустились еще ниже, прямо к пляжу. Здесь было полуоткрытое кафе, ниши с плетеными креслами. Виден был порт, где вдоль нескольких пирсов стояли большие прогулочные катера океанские яхты. Одна из них была «Элис», яхта Фреда Бакстера, на которой еще несколько часов назад Таня, по московскому выражению, так «бодро выступила», Востоков заказал кофе и джин-физ.
- Красивая эта «Элис», - сказал он задумчиво. - У мистера Бакстера, бесспорно, отменный вкус.
- Ну, давайте, давайте, выкладывайте, - сказала Таня. - Учтите только, что я ничего не боюсь, - она выпила залпом коктейль и вдруг успокоилась.
- Понимаю причины вашего бесстрашия, сударыня, - улыбнулся Востоков.
В самом деле, какое сходство навыков у крымских и московских «коллег»: и еле заметные, но очень еле заметные улыбочки, и ошеломляющая искренность, сменяющаяся тут же неуловимыми, но все же уловимыми нотками угрозы, и вдруг появляющаяся усталость, некий вроде бы наплевизм - что, мол, делать, такова судьба, таков мой бизнес, но в человеческом плане вы можете полностью рассчитывать на мою симпатию.
- Сударыня, я вовсе не хочу вас ошеломить своим всезнайством, как это делается в дурных советских детективах, - продолжал Востоков, - да его и нет, этого всезнайства. Всезнайство разведки всегда преувеличивается самой разведкой.
«Вот появилось некоторое различие, - усмехнулась Таня. - Наши-то чекисты никогда не признаются в неполном всезнайстве».
- Однако, - продолжал Востоков, - причины вашей уверенности в себе мне известны. Их две. Во- первых, это Андрей Лучников, фигура на нашем Острове очень могущественная. Во-вторых, это, конечно, полковник Сергеев, - Востоков не удержался - сделал паузу, быстро глянул на Таню, но она только усмехнулась, - между прочим, очень компетентный специалист. Кстати, кланяйтесь ему, если встретите в близкое время. - Он замолчал, как бы давая возможность Тане переварить «ошеломляющую информацию».
- Браво, - сказала Таня. - Чего же прибедняетесь-то, маэстро Востоков? Такая сногсшибательная информация, а вы прибедняетесь.
- Нет-нет, не то слово, Татьяна Никитична, - улыбнулся Востоков. - Отнюдь я не прибедняюсь. Информация в наше время - это второстепенное, не ахти какое трудное дело. Гораздо важнее и гораздо труднее проникнуть в психологию изучаемого объекта. Мне, например, очень трудно понять причину вашей истерики в «Вилкинсоне, сыне вилки». Изучая вас в течение уже ряда лет, не могу думать о спонтанной дистонии, какой-либо вегетативной буре…
Да, господин Востоков на несколько очков опережает товарища Сергеева.
- …В таком случае, Татьяна Никитична, не этот ли пустяк стал причиной вашего срыва?
Востоков вынул из кармана пиджака элегантнейшее портмоне и разбросал по столу несколько великолепных фотоснимков. Таня и Бакстер в мягком сумраке каюты, улыбаются друг другу с бокалами шампанского. Раздевание Тани и Бакстера. Голая Таня в руках старика. Искаженные лица с каплями пота на лбу. Выписывание чека. Отеческая улыбка Бакстера.
Снова все помутилось в ее голове и крик скопился в глотке за какой-то прогибающейся на пределе мембраной. Темное море колыхалось в полусотне метров от них. Устремиться туда, исчезнуть, обернуться водной тварью без мыслей и чувств…
- …я вам уже сказал, что соглядатайство не самое мерзкое дело, которым нам приходится заниматься, - стал долетать до нее голос Востокова. - Увы, то, что я предъявляю вам сейчас - это просто шантаж, иначе не назовешь. Могу вас только уверить, впрочем, это вряд ли важно для вас, что я занимаюсь своим грязным делом из идейных соображений. Я русский аристократ, Татьяна Никитична, и мы, Востоковы, прослеживаем свою линию вплоть до…
- Аристократ, - хрипло, словно в нее бес вселился, прорычала Таня. - Ты хоть бы бороду свою вшивую сбрил, подонок. Да я с таким аристократом, как ты… - в голову вдруг пришло московское «помоечное» выражение, - да я с таким, как ты, и срать рядом не сяду.
Она смахнула со стола плотненькие, будто бы поляроидные снимки, и они голубиной стайкой взлетели в черноморскую черноту, прежде чем опасть на пляжную гальку или улететь в тартарары, в казарму нечистой силы, где им место, прежде, чем пропасть, растаять в черной сладкой ночи капиталистических джунглей, где и воздух сам - сплошная порнография. Она с силой сжала веки, чтобы не видеть ничего, и ладонями залепила уши, чтобы и не слышать ничего, в голове у нее мелькнула маленькая странная мыслишка, что в тот миг, когда она разлепит уши и раскроет глаза, мир изменится и начнется восход, над теплым и мирным морем встанет утро социализма, то лето в пионерском лагере на кавказском побережье, последнее лето ее девичества, за час до того, как ее лишил невинности тренер по гимнастике, такой же грудастый, похожий на полковника Востокова тип, только без древнеегипетской бороды.
Когда она открыла глаза и разлепила уши, полковника Востокова и в самом деле перед ней не было. Вместо него сидел костлявый мужлан с мокрым ртом, с бессмысленной улыбкой, открывающей не только
