– В шкафу.
Она чувствовала его взгляд на себе и не удивилась, услышав его слова:
– Я вижу, вы нашли платье, которое смогли надеть сами. Рад за вас, очень рад.
Элиза аккуратно поставила свою чашку на стол, хотя и очень хотела швырнуть ее в графа.
– Я благодарю вас, милорд, за помощь, которую вы мне оказали прошлой ночью, – сказала Элиза весьма лукаво. – Но я надеюсь, что моя служанка скоро поправится и приедет сюда. Или вернется ваша матушка вместе с горничными, которых она собиралась нанять.
– Никто не сможет ни приехать, ни уехать какое-то время, миссис, – ответил он, звучно отхлебнув глоток кофе. Элизе стало противно, и она отвернулась. – Все дороги занесло снегом, – добавил он, вытирая рот рукавом, и поднялся.
Он пошел к двери, и Элиза спросила:
– Если дороги занесло, то куда же вы направляетесь?
От неожиданности он просто молча уставился на нее. Было слышно, как в комнате тикают часы. Наконец он сказал:
– В хлев, с вашего высочайшего позволения. Надо подоить корову, собрать яйца, покормить животных. Вы могли бы и помочь. Буду счастлив.
Элиза тут же представила, как он всучит ей в руки лопату, и отрицательно мотнула головой. Он что-то буркнул недовольно и вышел.
Она подождала еще пару минут и открыла шкаф. Говоря, что она не умеет готовить, Элиза не обманывала. Ей с трудом удалось пожарить себе яичницу с беконом. Причем в тарелку попала скорлупа, а мясо подгорело и было совсем невкусным.
Правда, тосты у нее получились неплохие, а джем был великолепный, успокаивала себя Элиза, наливая в чашку кофе, заваренный графом.
И она подумала о том, какая ужасная жизнь, наверное, у прислуги. Представить только, что надо по три раза в день, а то и больше, готовить, не отходя от плиты. Надо жарить мясо, варить суп, взбивать пудинги, печь хлеб, торты и пирожные. А еще служанка должна таскать дрова и уголь, выливать грязную воду. И всегда улыбаться, делать реверансы и отвечать «да, мэм» или «слушаюсь, милорд». Как они все это выносят, удивлялась Элиза. Нет, она бы точно не вынесла.
Неожиданно заскрипели и пробили старые часы. В ужасе, потрясенная Элиза поставила чашку. Часы пробили шесть раз. Это что же, шесть часов? Шесть?!
Она посмотрела на часы и поняла, что слух ее не подводит. Было только шесть часов утра. Значит, он разбудил ее чуть ли не в пять?! Она была уверена, что никогда еще за всю свою жизнь не вставала так рано. Не удивительно, что за окном темно. И не удивительно, что она не чувствует себя отдохнувшей.
А целый длинный холодный скучный день был весь еще впереди. Она тяжело вздохнула.
Потом до нее дошел весь комизм ситуации, и Элиза улыбнулась. Вот бы рассказать Майлсу обо всем, что случилось с ней в этом доме. И о грубом неприветливом хозяине, и о том, как она сама стелила себе постель и даже готовила…
Но она знала, что никому не расскажет о том, как граф Даррин расстегивал ей платье! Никогда и никому она этого не скажет, даже Майлсу. Впрочем, и без того у нее получалась целая удивительная история, в которой Элиза играла роль настоящей героини, сумевшей выжить в трудных, почти экстремальных условиях. И хотя сейчас ничто в этой не закончившейся истории не казалось ей смешным, она была уверена, что с удовольствием посмеется после, когда все испытания останутся позади.
Думая так, она вытерла стол, убрала посуду, продукты и даже помыла несколько тарелок. Это было все, что она могла сделать для графа. Потому что надо было и руки свои поберечь.
Затем она поднялась в спальню, взяла оттуда книгу и вышивание, решив побыть на кухне, пока в комнате царит ледяной холод. Конечно, надо было принести наверх еще угля и попробовать растопить камин. Но ей не хотелось сейчас этим заниматься.
Прежде чем сесть удобно у камина на кухне, Элиза исследовала первый этаж. Она предпочитала, чтобы граф не видел, как она осматривает дом. Впрочем, исследовать было особенно нечего. Все комнаты, в которые заглядывала Элиза, были пустые, пыльные и без мебели. Явно, что граф и его мать жили в основном на кухне. В комнатах было очень холодно, а на окнах даже не было штор. И вообще все это очень странно, сказала себе Элиза.
К десяти часам она почувствовала такую усталость, будто целый день была на ногах, а не читала книгу, сидя у камина.
Граф по-прежнему отсутствовал, и она умирала от скуки. Элиза не привыкла оставаться одна, тем более в гостях. Обычно в гостях она развлекалась остроумными беседами или кто-то мог почитать вслух, пока она занималась вышиванием. Были прогулки, экскурсии, осмотры разных достопримечательностей. Там, куда она ездила в гости, были чудесные пейзажи, которые хотелось запечатлеть в карандашных рисунках, в пастелях, или в акварелях, а чаепития превращались в милые вчера, и она ждала их с нетерпением. И как же все было по-другому здесь!
Она снова вздохнула, отложила в сторону вышивание и попробовала читать книгу.
Граф вернулся в двенадцать часов, и она так обрадовалась ему, что чуть не запрыгала.
– На улице все еще идет снег, милорд? – спросила она, видя, что он и не думает с ней разговаривать.
– М-мг…
– Я слышала, как ветер выл все утро, и, по-моему, даже сильнее, чем вчера, – продолжала Элиза, не удовлетворяясь одними его междометиями.
Не обращая на нее внимания, граф достал из шкафа большой моток веревки. Сама не зная почему, Элиза забеспокоилась и спросила, для чего ему столько веревки.
– Становится опасно выходить из дома. Ничего не видно даже перед лицом. Я хочу протянуть веревку до хлева и через двор. Держась за нее, мы не потеряемся в пурге.
Элиза представила сразу, как она потерялась и бродит, спотыкаясь, по заснеженным болотам, а потом падает в конце концов, обессилев. Чтобы он не заметил, как она дрожит, Элиза поспешно скрестила руки на груди.
«И надо же было мне здесь очутиться в такую ужасную погоду, – думала она, – в этом старом холодном доме с мрачным и неприветливым хозяином, который называет себя графом!»
Но все-таки, напомнила она себе, он единственный живой человек в округе, и надо держаться к нему поближе, а то недолго и совсем одичать.
6
– Вы придете обедать? – спросила она, когда он направился к двери.
– Никогда не обедаю, – ответил он через плечо и вышел.
– Ну что ж, а я обедаю, – сказала она пустой комнате.
