Наталья Александрова
Рагу из любимого дядюшки
От долгой неподвижности правая рука немного затекла. Это было плохо: в самый важный момент он мог оказаться не готов. Придерживая винтовку левой рукой, освободил правую, слегка повращал кистью, восстанавливая кровообращение. В его профессии хорошее кровообращение играло такую же важную роль, как железные нервы и выдержка. Рука быстро ожила, стала чувствительной, но сам этот симптом его огорчил, раньше такого не случалось. Неужели это первые признаки приближающейся старости?
Хотя, скорее всего, рука онемела от холода. Сырой холодный воздух тянуло в разбитое чердачное окно. Но с этим уж ничего не поделаешь: грязное, закопченное стекло пришлось выбить, чтобы обеспечить себе обзор и открыть сектор стрельбы. Зато теперь ему был прекрасно виден дом на противоположной стороне улицы, витрина продовольственного магазина и подъезд. Тот самый подъезд, за которым он наблюдал, откуда раньше или позже должна будет выйти она, его цель.
Дверь подъезда беззвучно распахнулась — звуки на такое расстояние не долетали, — и на ступеньках крыльца появился подросток, мальчишка лет двенадцати. Размахивая сумкой, он побежал по обледенелому тротуару и скрылся за углом.
Оптический прицел приближал к снайперу зону наблюдения, от этого создавалось обманчивое ощущение близости, казалось, что он совсем рядом с подъездом и витриной магазина, невольно хотелось затаиться, не издавать ни звука, чтобы его не услышали спешащие по своим делам на той стороне улицы люди, хотя он прекрасно понимал, что их разделяет слишком большое расстояние. Впрочем, тишина — это еще одно золотое правило его профессии…
Дверь снова открылась, и из нее вышла девушка.
Он мысленно сверил ее внешность с образом, хранящимся в памяти, и стопроцентно уверился в том, что это она, его цель.
Пульс нисколько не участился: сказывались годы тренировок. Все-таки возраст имеет и свои положительные стороны.
Он не сместил прицел навстречу цели, а ждал, когда она сама подойдет к заранее выбранной точке, чтобы только тогда мягко и плавно нажать на спусковой крючок.
Девушка на секунду задержалась на крыльце, с отвращением разглядывая покрытый грязным подтаявшим снегом тротуар, и наконец сделала первый шаг.
Он, задержав дыхание, прикоснулся к холодному металлу спускового крючка…
И в тот самый момент, когда девица уже входила в перекрестье прицела, к продовольственному магазину подкатил красный фордовский грузовичок с яркой рекламной надписью на борту и напрочь перекрыл линию огня.
Снайпер медленно выдохнул, пульс его нисколько не участился. Годы работы приучили его к таким неожиданностям, он умел ждать и готов был вернуться сюда на следующее утро, однако неприятные сюрпризы на этом не кончились.
Когда он уже сложил винтовку и превратил ее в не вызывающий подозрений костыль, в замке заскрежетал ключ, и дверь чердака распахнулась.
— Вот, поглядите только, постоянно из этой трубы текет! — раздался визгливый женский голос. — Жильцы жалуются, а я что могу? Пальцем, что ли, затыкать? Я с этой трубой незнакомая!
С этими словами на чердаке появилась рыжая тетка огромного роста и атлетического телосложения, в сиреневом вязаном берете, в которой самоуверенность и хамские интонации неопровержимо выдавали местную дворничиху. Следом за ней двигался невысокого роста усатый мужчина с начальственным животом, в короткой, вполне новой дубленке и с кожаной папкой в руке.
— К нам эта труба тем более не относится, — привычно, без увлечения возражал он дворничихе, словно выполнял давно надоевший обряд.
Снайпер бросился за толстую ржавую трубу, но тетка уже заметила его и истерично завопила:
— Опять они здесь шляются! Житья нет от этих бомжей! Как зима, так они тут! То в подвале, то на чердаке! Сколько их гоняли, сколько гоняли, а они шляются и шляются, и управы на них нет! Вот, паскуда, опять окошко расколошматил! Небось и в трубе он дырку провертел, а жильцы на меня жалуются, будто это я лестницу не убираю! А как ее уберешь, если эти паразиты шляются!
Снайпер шумно втянул воздух. На сей раз пульс немного участился, и это его огорчило. Дворничиху, конечно, можно было убить, это даже приятно, и жизнь без нее стала бы немного лучше, но она не одна, да и станут искать… Нет, это не более чем шутка, профессиональный юмор. Теперь хорошо подготовленную позицию придется бросить, она засвечена.
Новая железная дверь с грохотом захлопнулась за мной, и лестница ответила гулким эхом. С минуту я постояла на площадке, собираясь с силами. Больше медлить здесь никак нельзя, потому что соседка, которую вся лестница зовет «мадам Брошкина», очень любит совать нос в чужие дела и не преминет выскочить на лестницу и поинтересоваться: что это за крики доносились из нашей квартиры и почему я выхожу оттуда с дорожной сумкой? Если я собралась в отпуск, то отчего среди зимы и почему тогда у меня такой нерадостный вид? А если я переезжаю, то почему так неплотно набита сумка? И что у меня в черной клеенчатой кошелке, в такой только картошку с базара носить? В общем, мадам Брошкина тут же задаст мне множество каверзных вопросов, смутить ее очень трудно, так что нужно сматываться побыстрее, раз уж все так получилось.
Я достала завалявшийся в кармане носовой платок и вытерла со щек засыхающие дорожки слез. На улице мороз, как бы мне не заледенеть. Потом я осторожно заглянула в клеенчатую сумку. Два зеленых глаза смотрели испуганно, усы топорщились. Сегодня Багратиону изменила обычная аристократическая невозмутимость, ему здорово досталось, и кот ужасно испугался.
— Высунь морду наружу, а то задохнешься, — посоветовала я.
Кот, однако, осмелился это сделать только на улице.
Вначале мы пошли проторенным путем — вдоль дома, завернули за угол, потом прошли мимо гаражей и старой кочегарки к другому зданию, где остановились возле открытого подвального окошка. Там, в подвале, была большая куча песка, непонятно для каких целей привезенная еще прошлым летом. Этот песок Багратион использовал по назначению, сюда я приносила его два раза в день на прогулку.
Я расстегнула старую «молнию» и выпустила кота на снег.
— Только недолго, мы торопимся, — предупредила я, и Багратион скользнул в подвальное окошко.
Я тут же подумала, что бессовестно обманываю животное. Кот может гулять в подвале сколько угодно, потому что нам совершенно некуда торопиться. Откровенно говоря, нам с ним вообще некуда идти. И что теперь делать, я понятия не имею.
Я отошла в сторонку, но недалеко, чтобы было видно окошко. Кочегарка давно уже не работала, но вдоль нее проходила большая труба, которая даже в сильные морозы была теплой. Я присела на ящик, оставленный каким-то добрым человеком, достала сигареты и задумалась, как я дошла до такой жизни и что же мне теперь делать.
Когда же, с какого момента моя жизнь превратилась в зыбкую трясину — чем дальше, тем больше затягивает?.. Может, это случилось месяц назад, когда позвонили из больницы и строгий женский голос поинтересовался, не я ли Софья Павловна Голубева, а потом сообщил мне удивительные вещи?
А может быть, еще раньше, когда отчим Владимир Николаевич привел в дом Маргариту и представил ее мне как свою жену?
Нет, наверное, все началось с того дня, когда умерла мама. В прошлом месяце был ровно год, как это случилось. Говорят, что по прошествии года после смерти близкого человека становится легче. Ну не знаю, мне не стало. Хотя все последние события загнали боль утраты куда-то в глубину души.
Мы жили в этой квартире всю жизнь, вначале вдвоем с мамой, отца я не помню. Но когда мне
