стали, а даже посмеялись… но про это она уже рассказывала Каморному по телефону. И вот, сегодня пятница, и хорошо, что она услышала вчера обращение Каморного в криминальных новостях, а то просто хоть вешайся от неизвестности.
Каморный внимательно выслушал бедную женщину и решил вклиниться в ее скорбный монолог.
– Говорите, по приметам вы опознали вашего мужа? .
– Конечно! Я потому и позвонила вам, что вы просто описали Толю. Черное кашемировое пальто, он всегда, в любой мороз ходил без шапки, потому что волосы очень густые были… – поняв, что сама того не желая, уже говорит о муже в прошедшем времени, она в ужасе закрыла рот рукой.
– А машина? – быстро спросил Каморный, пока она не начала рыдать. – Была у него машина?
– Конечно, он на работу на ней всегда ездил. Черная «ауди», новая, в прошлом году он ее купил.
– И где же она сейчас? – Каморный спросил так, на всякий случай.
– Понятия не имею, – женщина пожала плечами абсолютно искренне. – У меня муж пропал, так думаете, я буду по машине сокрушаться?
– Так какие еще приметы? – Каморный счел за лучшее перевести разговор на другую тему.
– Костюм темно-серый, хороший, рубашка голубая, новая, галстук французский, в золотистых тонах, как сейчас модно… – Она все-таки заплакала.
– А могу я посмотреть его фотографию? – поинтересовался Каморный.
– Разумеется, вот, самая последняя.
На фото был изображен довольно симпатичный мужчина, загорелый, светловолосый. Одет мужчина был в светлую рубашку с коротким рукавом и белые шорты.
– Это прошлым летом, в Сочи мы с ним были.
– Нельзя ли мне эту фотографию взять с собой? – осторожно начал Каморный. – Ее следует показать кое-кому, кто может точно сказать, ваш ли муж был в ресторане.
Он ожидал нового взрыва слез, но женщина огорчилась по другому поводу:
– Вы уже уходите? Подождите, хотите, я кофе сварю?
Каморный понял, что ей страшно и одиноко сидеть в пустой квартире в полной неизвестности.
– Хорошо, я выпью кофе.
– У вас есть родственники? – спросил он, отхлебывая горячий напиток. – Нехорошо быть одной в такое время.
– Близких нет, – отозвалась она. – Я ведь сама не отсюда, не здесь родилась, так что и подруг близких здесь нету.
– А в какой фирме работал ваш муж? – гнул свое Каморныи – ему нужно было узнать побольше подробностей про странного самоубийцу, потому что в глубине души он чувствовал, что Анатолий Веретенников – это он и есть, уж больно много совпадений – и приметы, и наличие машины, и фамилия на «В» начинается.
– Фирма называется «Теллур», а вот что они там делали, я и не знаю, – смущенно призналась женщина, – Толя не посвящал меня в свои дела.
– Расскажите мне о. нем, – доверительным голосом попросил Каморныи, надеясь, что узнает что- либо важное. – Понимаете, если это он там, в ресторане, то ведь не может же быть так вдруг, ни с того, ни с сего… Вы не замечали за ним никаких странностей в последнее время?
Она помолчала, глядя в пустую чашку.
– Конечно замечала, больше вам скажу – я почти уверена, что это он там, чувствовала я, что с ним что-то происходит. Это с прошлого лета началось, какой-то он стал молчаливый, все задумывался. Друг у него погиб в аварии, а он, Толя-то, должен был с ним на дачу ехать, да в последний день что-то спину у него прихватило – радикулит вдруг ни с того, ни с сего. Он и остался дома, а те ехали по скользкой дороге в дождь, машину занесло, и друга насмерть, а остальных ранило сильно. Я сначала не придала значения – близкий друг погиб, естественно, человек переживать должен. Думала, время все излечит. Съездили мы С ним в Сочи, там муж ожил немного – море, солнце, сами понимаете, а осенью все еще хуже стало. Со мной совсем перестал разговаривать, все молчит, думает, раздражаться стал по пустякам. Душевный кризис у него какой-то. Я так переживала, даже работу бросила, чтобы ничего не мешало о нем заботиться.
– Вы работали? – удивился Каморный, судя по тому, что он узнал и мог видеть в квартире, жили супруги Веретенниковы в достатке, незачем было жене работать.
– Работала, – оживилась хозяйка, – вы знаете, долго не могла работу бросить, а осенью решилась. Работала я в интернате для слаборазвитых детей. Нет, вы не думайте, – заторопилась она, заметив, очевидно, как репортер невольно поморщился, – у нас не дебилы, которым уже ничем помочь нельзя, а просто дети с замедленным развитием. Некоторые внешне как нормальные, просто близки к нижней границе развития. Ведь их-то как раз обязательно нужно учить, потому что нормальный ребенок что-то может спросить, что-то по телевизору ухватит, а этим-то как трудно все дается.
«Странное дело, – размышлял Каморный, – если муж стал мрачный, раздражается по пустякам, то какая мысль сразу же приходит в голову любой жене? Увлекся другой. А когда муж начинает приводить поздно, говорит, что задерживается на работе, но дома тихий и смирный, то нормальная жена сразу же сообразит, что с той, другой, у мужа все в порядке, любовь взаимна, и нашли место для встреч. Дальше жены поступают по-разному, но в первой, так сказать, стадии супружеской измены все мыслят одинаково. Но этой жене, судя по всему, такая мысль в голову не приходила. А почему? Откровенно, говоря, женщина она, может, и неплохая, но зануда порядочная. И запросто мог муженек от такой загулять. Но получается несоответствие: Веретенников был хмур, раздражен, но приходил поздно, не рассказывал жене, где пропадает, и вообще мало с ней общался. Уж если бы он с бабой был, то заранее придумывал оправдания. И потом, если у тебя женщина, то зачем самоубийством жизнь кончать? Нет, тут не то…»
– И что же вы преподавали? – из вежливости спросил Каморный.
Ему стало скучно, он понял, что вряд ли выяснит у этой курицы что-либо интересное, и нужно скорее уходить, не забыв прихватить фотографию, чтобы предъявить ее для опознания гардеробщице Дине из ресторана. Но, если он хочет продолжать свое расследование, то потом придется уговорить эту бабу дать интервью для программы криминальных новостей, если выяснится, что это ее муж сгорел в ресторане. Стало быть, нужно оставить о себе благоприятное впечатление, иначе в следующий раз она его и на порог не пустит.
– Я преподавала ручной труд, – с гордостью ответила Нина.
Каморный чуть не поперхнулся остывшим кофе, но она этого не заметила.
– Да, ручной труд для девочек.
– Домоводство, что ли? – с трудом вспомнил Каморный слово из школьной жизни.
– Видите ли, домоводство подразумевает наличие дома, семьи. А для моих девочек это, сами понимаете, вряд ли возможно. Ведь головки-то слабые – кто на такой захочет жениться? И детей нельзя заводить. И ко всякой умственной работе они не способны. Но как раз руки-то у многих очень хорошие. Вот я и старалась дать им побольше умения всякого – учила шить, вязать, вышивать, даже ковры мы ткали.
Тут Каморный понял, почему квартира с первого взгляда показалась ему несколько своеобразной – на стенах висело множество панно и тканых ковриков, выполненных, как он понял, самой хозяйкой.
– И пришлось работу бросить, ради мужа, – пригорюнилась хозяйка. – А как уж меня уговаривали, завуч Валерия Петровна прямо обиделась, что я ухожу.
Каморный испугался, что сейчас начнется перечисление всех школьных сплетен и поднялся.
– Уж простите, Нина, но я на работе, нужно идти. Я вам позвоню и сообщу, если будут новости.
– Обязательно, я вас очень прошу!
Оператор Николай в машине изнывал от скуки.
– Ты, Шура, с ней там что делал? – возмущенно спросил он.
– Кофе пил, – буркнул Каморный. – Давай на Савушкина, в ресторан.
«У Карла и Клары» по дневному времени было закрыто. Охранник Геннадий еще не заступил, а Дина убирала в холле. На стук она приоткрыла дверь и высунула голову.
