было нарушить полученный приказ, повернуть назад, укрыться от неизбежной опасности, о которой их только что предупредил гонец, в своих далеких северных лесах. Они шли выполнять свой воинский долг.
Станица была обнесена высоким частоколом, над которым виднелись лишь наблюдательная вышка да купол небольшой церквушки. Лесная дорога вела к окованным железом массивным воротам, расположенным, естественно, с тылу, то есть с той стороны, откуда ехал отряд дружинников. Часовых на вышке было двое, и Разик мысленно одобрил действия местных пограничных начальников, выставивших парный дозор. Однако оба часовых смотрели в сторону Дикого Поля, и приближение десятка всадников какое-то время оставалось незамеченным. Но вскоре один из часовых резко повернулся и через мгновение подал рожком короткий условный сигнал. За воротами, закрытыми, несмотря на дневное время, послышались топот, бряцание оружия и амуниции, и в промежутках между заостренными вершинами лиственничных бревен, составлявших частокол, с похвальной быстротой появились стволы ручных пищалей, уставившиеся черными зрачками на подъехавший отряд. Разик поднял руку, приказав своим бойцам остановиться, а сам поскакал к воротам.
— Кто такие, зачем пожаловали? — окликнул его из-за частокола невидимый начальник караула.
— Поморские дружинники боярина Ропши, прибыли на смену нашему отряду на Засечной черте!
— Что-то маловато вас для смены-то! — усмехнулся по-прежнему укрытый за частоколом пограничник и спросил резко и требовательно: — Назови-ка мне имя и чин дружинника, который здесь ваш отряд до зимы возглавлял!
— Сотник Смоля!
— Открыть ворота! — скомандовал начальник караула своим подчиненным.
Тяжелые створки бесшумно и стремительно распахнулись на хорошо смазанных петлях, и маленький отряд леших вошел в станицу.
Приказав бойцам спешиться и построиться на площадке возле становой избы, Разик взбежал на крыльцо, на котором его уже ожидал сам старшина. Дружинник приветствовал пограничного начальника, привычно поднеся ладонь к берету:
— Полусотник поморской дружины Разик, прибыл с десятком бойцов в твое распоряжение, для обороны Засечной черты!
— Здорово, полусотник, — старшина ответил на приветствие наклоном головы. — Могучее ты войско привел, боюсь, у нас на засеках и места-то не хватит, чтобы вас разместить.
Разик, почувствовав в словах пограничного начальника отнюдь не насмешку, а лишь горькое сожаление, ответил безо всякой обиды:
— Так или иначе, а вместе будем оборону держать, старшина!
— Зови меня просто Евсей, чего уж нам друг перед дружкой чиниться-то! — Старшина протянул дружиннику руку. — Сейчас велю твоих людей покормить и определить на отдых. А тебя прошу пожаловать ко мне. Закусим, чем Бог послал, да обсудим, куда отряду вашему встать.
После простого, но сытного угощения Разик, отказавшийся от предложенной медовухи, склонился вместе с Евсеем над картой участка Засечной черты, который находился в ведении станицы, где традиционно несли службу поморские дружинники.
— Вот, смотри, дружинник. — Старшина осторожно, не касаясь, как над величайшей драгоценностью, водил над картой мягким кончиком чистого гусиного пера, взятого из запасов станичного писаря. — Вот это — Ока-река, а это — Муравский шлях, самая короткая дорога к Москве. Грамоте-то разумеешь? Ишь ты! Ну, тем лучше... А вот здесь — наша станица. Так обозначены засеки, это — частоколы, а вот это — валы и рвы.
Старшина сам лишь недавно с помощью станичного писаря научился с грехом пополам читать карту. Поэтому он, начав свои объяснения чуть свысока, сразу сменил тон, услышав, что собеседник владеет грамотой.
— Это все понятно, — кивнул Разик. — А как у тебя обозначены войска? Что-то я никаких значков не вижу.
— А их и нет. Ни значков, ни войск. Только станицы и пограничные дозоры.
— Шутишь? — недоверчиво спросил Разик.
— Какие уж тут шутки! Все войска сняты и переброшены в Ливонию. А нам объявлено, что у нас с турецким султаном и подчиненным ему крымским ханом вечный мир. Только... — старшина замялся, не решаясь сообщить фактически незнакомому человеку, пусть даже командиру поморских дружинников, славящихся своей самоотверженной храбростью и беззаветной преданностью Родине, сведения государственной важности.
— Только есть сведения, что этой весной будет большой набег, — спокойно продолжил фразу старшины Разик.
— Откуда знаешь? — почему-то шепотом спросил старшина.
— Разведка донесла, — уклончиво ответил Разик, не желавший порочить Ванятку в глазах его непосредственного начальника.
— Значит, не мне одному это известно, — задумчиво произнес Евсей и вздохнул с облегчением. — Ну так оно и к лучшему!
— Что к лучшему, набег на незащищенную границу? — не понял Разик.
— Да нет, конечно! Я-то думал, что я один про набег осведомлен. Ну а если и ты, и другие знают — то это хорошо! Глядишь, скоро из всех княжеств, да и из самой столицы войска подойдут!
— Подойдут или не подойдут — это второй вопрос. А первый — на какой рубеж нам встать и как до подхода этих самых войск его удерживать, — спокойно и деловито, без какого-либо пафоса произнес дружинник.
— Куда вас ни поставь — все равно кругом сплошные дыры. Хочешь, вставай вот на эту засеку, что Муравский шлях прикрывает. — Старшина показал кончиком пера треугольный значок на карте. — Здесь ваша дружина поморская всегда и стояла. Тут тебе и вышка наблюдательная, и впереди, в двух верстах — Ока-река с широким бродом, а на ней, вверх по течению, сельцо небольшое находится. Можно, коли припрет, привлечь мужиков к работам на укреплениях или съестные припасы закупить. В общем, рубеж во всех отношениях удобный, можно сказать, ключевой. Однако...
Старшина вздохнул, покачал головой. Разик оторвал взгляд от карты, выжидательно посмотрел на него.
— Однако, — продолжил Евсей, — на рубеже этом ваших дружинников было до тысячи сабель, а у тебя — всего-навсего десяток.
— Ну, сколько есть, столько и встанут на рубеж, — пожал плечами Разик. — А пушки дашь?
— Что ты, брат! Какие пушки! По осени все подчистую в Ливонию уволокли. У меня у самого в станице на валу лишь две махонькие стоят. Как хочешь, так и стреляй из них на все четыре стороны.
— Неужели даже городовых пищалей не оставили?
— И пищали увезли. Остались на пушкарском дворе какие-то орудия странные. Ни под один калибр не подходят. Стволы у них не совсем круглые, а как будто сплющенные. Судя по всему, им лет двести уже.
— Может, покажешь? — заинтересованно воскликнул Разик.
— Отчего ж не показать? Пошли!
Они вышли из становой избы, пересекли площадь и очутились возле обширного сарая, гордо именуемого пушкарским двором. Перед воротами сарая стоял столбик с навесом-грибком для часового, но сейчас пост пустовал. Вероятно, его сняли, когда нечего стало охранять. Старшина большим старинным ключом отпер огромный висячий замок, распахнул одну половинку ворот и посторонился, пропуская вперед Разика. Дружинник вошел в сарай и в неярком свете, пробивавшемся из крохотных зарешеченных оконцев, проделанных под самой крышей, не сразу разглядел в углу обширного пустого помещения три орудия непривычной формы. На примитивных лафетах, представлявших собой прямоугольные дубовые колоды с выдолбленными сверху углублениями, лежали короткие стволы, причем не литые, а явно кованые. На них
