— Хотел посмотреть…
— Закрыто, служба, кончилась, — пожалела она. — Приходи вечером, к шести часам-то как раз будет.
— Не молиться… Я просто хотел посмотреть, — залепетал он.
— Ступай тогда в нижний храм, — посоветовала старушка. — Здесь мы полы моем. А там — можно.
— В нижний? — тупо спросил он.
— Ага! Вход-то от кладбища открыт… Ты не заболел ли, паренечек?
— Спасибо, — обронил Кирилл и ушел. «Конечно! Она вернулась к своей могиле! — догадался он и поправился: — К Той могиле…»
Он побежал на кладбище, но тут заметил старика, который сидел возле двери на корточках и курил. Дверь эта выходила прямо к богатым и старинным надгробьям, отделенным изгородью — чугунными литыми решетками.
— Дед? А что там? — Кирилл указал на дверь.
— Церква там, брат, церква, — сказал старик безразлично.
— Что же там делают?
— А Богу молятся…
— Но наверху же, — растерялся Кирилл.
— И наверху, и внизу, — везде Богу молятся, — равнодушно вымолвил старик. — Один я не молюсь. Ничего не понимаю! И мне так хорошо!
Кирилл ступил за одни двери, за другие и оказался в храме. Здесь пока еще не молились, а просто стояли и ждали — старики, дети, молодые люди; здесь должно было что-то совершиться, наверное, какой-то обряд. Молодежь и дети — впереди — четверо полуголых парней стояли с краю, плечо к плечу, словно богатыри, и на другом краю — женские фигуры, обряженные в длиннополые бесформенные рубахи. Дети же, как ангелы, носились между взрослых и веселились, совсем не стесняясь наготы. И вдруг Кирилл оцепенел: Она стояла в этом строю! Живая, телесная и неузнаваемая в рубище, похожем на саван.
Он приблизился и стал за ее спиной. Еще бы шаг — и можно прикоснуться рукой, однако незримая линия разделяла их, и Кирилл скорее почувствовал, чем сообразил, что ему сейчас нельзя переступать эту черту. «Нашел! Нашел! — торжествовал он. — Я тебя нашел, любимая…»
Сначала он испугался этого слова, странно звучащего даже в мыслях, но в следующее мгновение его озарило, хотя уже было поздно: там, на кладбище, он мог окликнуть ее этим словом! И она бы отозвалась. И слово это — единственное! — не звучало бы кощунственно… Вся беда, что оно родилось лишь сейчас, в храме, а среди могил не могло прийти в голову.
«Любимая, — почти шептал Кирилл ей в спину. — Любимая, любимая…»
Показалось, она услышала его мысли, вскинула склоненную голову и все-таки не обернулась, потому что вышел молодой священник в ризах и стал записывать имена. Все, кто готовился к обряду, собрались в полукруг, словно на сговор, и она была с ними. И тоже назвала свое имя:
— Анна.
«Анна? — повторил он. — Аннушка, Анечка…» Оно не подходило, не соразмерялось с Ней; оно был слишком коротким и малым, чтобы вместить Ее; оно несло в себе тот образ, который утвердился и жил в сознании Кирилла. Однако он избрал приемлемую форму — Аннушка, и теперь приучивал язык:
— Аннушка, Аннушка, Аннушка…
Она не слышала, поскольку священники начали читать молитвы, потом чем-то мазать лоб, плечи, ноги, водить вокруг купели. Она целиком погрузилась в обряд, и Кирилл безуспешно старался поймать ее взгляд. Наконец, их по очереди стали подводить к купели и плескать воду на головы. Она почему-то засмеялась и с удовольствием стала растирать воду по лицу и плечам. Тогда священник — тот самый, разодетый — плеснул на нее еще, так что рубаха на груди промокла и прилипла к телу. Она ушла от кунели счастливая, скрылась за ширмой в дальнем углу, и священник проводил ее взглядом, механически плеская воду на других.
Через несколько минут она появилась уже в платье, в вырезе которого посверкивал крестик, и, не взглянув на Кирилла, пошла к выходу. Он поспешил за ней и у двери окликнул:
— Аннушка? Аннушка!
— Подслушал? — спросила она уже на улице. — Танкист — длинное ухо!
— Аннушка, — он попытался взять ее руку. Она отстранилась, помахала ему:
— Поразвлекались, и довольно! Прощайте, прекрасный незнакомец. Дальше нам не по пути!
И пошла спокойно, без оглядки. У Кирилла сердце оборвалось — не удержать! Однако догнал, забормотал сбивчиво и глупо:
— Прости меня… Я отвлекся там, на кладбище… Больше не повторится! Я там нашел могилы своих предков…
— Зов предков — это прекрасно, — холодно, на ходу бросила она. — Но ты меня оставил одну, сбежал, бросил. А условие было… — Аннушка вдруг замедлила шаг. — Погоди… Где ты там нашел своих предков? Возле могилы Варвары Николаевны?
— Ну да! — обрадованный ее интересом, воскликнул он. — Там их навалом! Такое ощущение — целое кладбище камней и могил с моей фамилией! Я же первый раз в этом городе! Представления не имел…
Аннушка остановилась, спросила испуганным, натянутым голосом:
— Как… твоя фамилия?
— Ерашов, — засмеялся он. — Ты что, напугалась?
— Ты — Ерашов?!
— Кирилл Ерашов! — представился он. — Честь имею!
— Боже мой, — слабо вымолвила она. — Неужели это судьба… Что же будет?
— Я вчера еще понял — судьба! — заявил он. — Идем в загс!
Она словно не услышала, захваченная своими внезапными мыслями.
— Ты понимаешь… Она — твоя родственница!
— Кто — она?
— Ерашова Варвара Николаевна… На которую я похожа… — Она прислонилась лбом к его груди, но подняла глаза. — Ты правда Ерашов? Ты не врешь?.. Впрочем, знаю, не врешь. Мне только не верится…
Мимо них прошел тот самый молодой священник, но уже без всяких духовных отличий — обыкновенный парень с бородой, похожий на ученого. Он узнал Аннушку и обернулся. И потом шел до пешеходного моста и все оборачивался, словно звал за собой…
Над рекою же, над крышами домов, над всем городом от горизонта до горизонта поднимался густой ветреный мрак, несомый грозовой тучей.
5
Молнии и зарницы от них уже не гасли на небе, и яркие сполохи пробивали лиственную завесу, освещая землю под кронами зеленым, рдеющим огнем. Гром нескончаемо гудел над головой, словно по небосклону катился и катился гигантский жестяной куб. Все живое замерло, спряталось, и жеребчик, больше не надеясь на спасительную защиту хозяина, стал под дуб и прильнул к нему, вздрагивая телом.
Аристарх Павлович пел, пока слышал свой голос. И когда умолк, неожиданно увидел подполковника Ерашова, стоящего под деревом. Алексей Владимирович был одет в легкую летнюю форму, а в руке его был небольшой «тревожный» чемодан.
— Алексей Владимирович! — нараспев произнес Аристарх Павлович. — Тиимать!
Пожал ему руку и, не сдержавшись, обнял, похлопал по спине. Но ничего больше сказать не смог.
