смертного одра… Это не страшно… Смерть, как и рождение…
– Я не боюсь, – вымолвила она. – Волнуюсь… А руки… всегда холодные.
– Это хорошо… Кто ваш руководитель?
– Владимир Львович… Страхан.
– Вам повезло… А тема диссертации?
– Если коротко… Понятия судьбы, рока в древнерусских литературных произведениях, народном эпосе, фольклоре.. – Она чуть расслабила руку в вялой руке академика.
– Да… Непростая тема… И что, существовали такие понятия?
– В дохристианской Руси… Основа психологии поведения… И после…
– А как же Фадлан?.. Он утверждал… в Руси не ведают рока?
– Он путешествовал… – Рука аспирантки крепчала, однако теплее не становилась. – Не мог вникнуть глубоко… Не понимал сути, комплекс туриста, видеть все и ничего… А все кругом было насыщено волей судьбы… Ни соколу, ни кречету, ни птице гораздой рока не миновати… Налево пойдешь, направо пойдешь… Царевна-лягушка… Чему быть, того не миновать…
– Хорошо… Чему быть, того не миновать… Взять Фадлана под микитки… А вы сами верите в судьбу?
– Верю… Я к вам пробивалась много раз… И вот как свела…
– Нет-нет. – Академик будто согревался и слегка оживал – головой пошевелил, стараясь лечь повыше. – Я хотел спросить вас… Знаете ли вы свою…
– Знаю…
– Так самоуверенно?..
– Судьба ученого-гуманитария известна в наше время…
– Ничего вы не знаете, сударыня. – Мастер вдруг указал на стол. – Прошу вас, подайте мне вон ту подставку… Бумагу и карандаш… Нет, черную авторучку, с чернилами.
Аспирантка пошла к столу, и в это время дверь тихо и коротко распахнулась, впустив незнакомого молодого человека в сером костюме и жизнерадостным, комсомольским взором – эдакий пламенный вожак молодежи.
– Простите великодушно. – Он приблизился к постели. – Вы должны меня помнить, был у вас на приеме в прошлом году. Моя фамилия – Палеологов, Генрих Сергеевич…
– Нет, не помню, – с уверенностью проговорил академик, неожиданно для себя любуясь его открытым, вдохновляющим лицом. – Говорите… Говорите, что вам нужно?
– Я от московского правительства. Мы занимаемся поиском феномена… известного как библиотека Ивана Грозного.
– Да, что-то слышал…
– Скажите, уважаемый академик… Вы как величайший специалист в области древнерусской истории и культуры можете подтвердить ее существование?
– Это весьма интересный… и более того, спорный вопрос, молодой человек…
– Библиотека была привезена в Россию.
– Некоторые свидетельства имеются…
– Это мне известно, – заспешил Палеологов. – Меня интересует… Вы сами видели рукописи, книги, принадлежащие к этой библиотеке?
Его напор и дилетантская конкретность вдруг стали неприятными.
– Вам что угодно?..
– Я хочу услышать внятный и исчерпывающий ответ!
– Не понимаю, о чем он говорит, – пожаловался аспирантке Мастер. – Зачем он пришел?
– Вам лучше выйти, – обрела голос Лена. – Или я позову Лидию Игнатьевну.
– Не с вами разговариваю, – отрезал молодой человек. – Не мешайте…
Секретарша была легка на помине, стремительно вошла в кабинет и мгновенно оценила обстановку.
– Как вы посмели? – Взяла за рукав Палеологова. – Немедленно выйдите!
– Очень жаль, – ведомый к двери Лидией Игнатьевной, проговорил тот.
– Я еще приду. Дождусь очереди и приду. Вы не умрете, пока не скажете.
Аспирантка принесла то, что требовал академик, и в нерешительности стала возле постели.
– Странный молодой человек. – Умирающий попросил надеть на него очки и потом заставил держать над ним подставку с бумагой, но ручку взял сам и дотянулся золотым пером до листа.
– По-моему, этот человек… Хам и наглец, – сказала Лена. – Сначала уговаривал меня пропустить, деньги предлагал…
– Как вы думаете… У него счастливая судьба?
– Наглость – второе счастье…
– И вы будете… – Мастер поднял глаза. – Никто не знает своей судьбы… Напишу в ученый совет… Утвердят без защиты…
– Наверное… это невозможно…
– Ваша судьба – на кончике моего пера… – Он начал писать, но рука была настолько неуправляема, что получались неразборчивые каракули, однако это ничуть не смутило академика. – Как вас… Полное имя…
– Я не верила, чтобы вот так, вдруг, – проговорила она отрешенно. – И можно быть счастливой…
– И будете… Фадлана под микитки… А я умру…
– Не умирайте…
– Еще напишу в Петербург, профессору Желтякову… Чтобы позаботился… о судьбе… – Рука Мастера не выдерживала напряжения, валилась вниз, и ручка оставляла на бумаге черные молнии зигзагов. – Впрочем… скажу ему сам, без письма… Эпистолярный жанр дается трудно…
Он передохнул, подняв на аспирантку выцветшие, почти неживые да еще увеличенные стеклами очков глаза, и она не выдержала, отвела взгляд.
– Понимаю, сударыня… Смотреть на умирающего… Но вы прорывались. Судьба, в которую вы верите…
– Неужели… это возможно?..
– Я написал… в ученый совет, – сообщил ей Мастер и, выронив ручку, запачкал постель. – Ах, какая досада… Прошу вас, Елена, возьмите в руки… свою судьбу.
Она сняла лист с подставки, растерянно взглянула на письмо.
– Благодарю вас… Но тут…
Академик внезапно захрипел, стал вытягиваться и выгибаться. Зрачки исчезли, белые, страшные бельма выкатились из глазниц, и аспирантка в ужасе закричала. Сначала в кабинет влетел дежурный врач, кинулся к академику со шприцем, но отступил.
– Агония…
Лидия Игнатьевна вошла через несколько секунд, взглянула на умирающего и прошипела аспирантке:
– Убирайтесь отсюда! Быстро!
А та, перепуганная насмерть и до крайности возбужденная, обезумела, протягивала листок с иероглифами и шептала:
– Он написал!.. Судьба!.. По собственной воле!..
Тем временем академик расслабился, затих, и наступила звенящая пауза. Даже врач замер и подогнул колени. Потом Лидия Игнатьевна спохватилась, вывела аспирантку из кабинета и, приблизившись к покойному, всмотрелась в его лицо.
Врач тоже опомнился, пощупал пульс, приставил фонендоскоп к сердцу и долго выслушивал.
– Ничего не понимаю… Кажется, он жив.
– Укол! – скомандовала Лидия Игнатьевна.
– Не приказывайте тут! – внезапно рассердился доктор. – Я доктор медицинских наук и знаю, что нужно делать!
