действительно жилищем богов, ибо поражали размеры окон, дверных проемов и высота залов — в семь- восемь сажен. В Былые времена, когда теплый Варяж доставал побережья Арварского моря и изгонял зимние месяцы, подобные замки и дворцы во множестве стояли вдоль морского побережья, на устьях рек и затонов, либо над ними. Арвары не обрабатывали камень и не копали каналов, ибо несоразмерный результату, а значит, бессмысленный этот труд был исключительно рабским, то есть неприемлемым для вольных русов и росов. Они владели иной, чем в остальном мире, космической, безугольной геометрией, в основе которой лежали круг и шар, поэтому умели строить здания совершенных форм из дикого, чаще всего округлого камня, вызывая недоумение иноземцев. К тому же обладали искусством возводить свои замки, не потревожив богини Природы, а напротив, прислушиваясь к ее советам, и потому двух похожих дворцов было не сыскать. Но ныне от всех, даже самых прекрасных, остались лишь развалины, откуда смертные теперь брали камень для возведения крепостных стен: русы давно уже не строили таких замков, которые в долгие зимние месяцы не натопить было никакими печами и чаще использовали теплое дерево. Единственным дворцом, возведенным по арварской науке, но игрушечных размеров по сравнению с замком Вящеславы, владел государь русов, Сувор.
Однако жилище бессмертной не было вечным, известковый раствор, который в полуденных странах лишь крепчал от времени, здесь выветривался, вымывался частыми дождями и пылью морской, потому всюду были следы разрушения: по верху стен, на закомарах, на выступах, в нишах и даже на площадках башен росли угнетенные ветром деревья, разламывая корнями кладку. Огромные валуны срывались и падали к подножью замка, отчего вокруг образовался каменный вал, железные морские ворота, видимо, давно не закрывались и теперь трубно поскрипывали от движения воды по затону. Булыжная мостовая к морю заросла травой, словно Вящеслава по крайней мере год не выходила из замка, диковинный, древний сад вокруг заметно одичал и повсюду гнили павшие наземь плоды, источая сладковатый тленный дух.
Запустение вызывало беспокойство, к тому же настораживали необычные свежие тропы на траве, разбегающиеся во все стороны от замка — то ли крупные собаки набили, то ли звери, не оставляющие четких следов. Посольство направилось было к воротам, однако в это время над головами заклекотал грифон, и тревога его была услышана даже глухими к птичьим языкам, варягами. Они остановились на мостовой, в десятке сажен от ворот, озираясь по сторонам, и тут зашевелилась высокая трава и неожиданно стихли птицы в заброшенном саду. Орел же сделал круг, высмотрел что-то и пал камнем в заросли; и оттуда, спасаясь от когтей, выскочило существо небольшого роста, обряженное в баранью шкуру, в руках же была тяжелая секира.
— Обры! — крикнул Сивер, выхватывая меч.
Ватажники бросились к воротам, но в это время пространство окрест будто взорвалось: из травы, с крон деревьев, из-за каменного вала под стеной одновременно возникло несколько сотен людей, ростом чуть больше полусажени, вооруженных драгоценным и тяжелым для маломощных воинов оружием, наверняка взятым с жертвенников — разнообразными мечами, секирами, колычами и даже золотыми шестоперами. Это было также странно: обры изготовляли собственное оружие, соразмерное росту и силе, чаще всего остро заточенные многолапые крючья, которыми рвали животы и резали сухожилия на ногах противника.
Отрезанные от крепости, варяги встали спина к спине, не опуская кольчужных забрал. А обры сжались вокруг них плотным кольцом на расстоянии копейного броска и на минуту замерли, вращая мутными малозаметными глазами, с водяными зеницами, за что обров прозвали «безокими».
Варяги ожидали все — встречу со спорадами, греками, приспешниками и прочими мореходами, ищущими остров или саму Вящеславу, но только не обров. О том, что они вдруг появились здесь, двадцать семь месяцев назад еще не знали на варяжских берегах; весть о них должно быть звучала в Кладовесте, но молву его было слышно лишь на суше. На море же все заглушал свистящий ветер и рев набегающих волн, хотя волхв Сивер, уединившись, часто слушал небо. Или притупился слух и не внял его гласу? Каким образом эти воинственные люди, древнее порождение арваров, смогли попасть на затерянный полунощный остров, если боялись моря, страдая водобоязнью и за все былое сухопутное время не построившие обыкновенной лодки?
Но вот оно, безбородое и безокое чудище — наваждение, рок Даждьбожий, сверкало золоченым, но с ржавыми клинками, оружием и пронзало ватагу острым взглядом.
И что-то выжидало или медлило, вкушая предстоящий миг сражения.
Не выпуская меча, Сивер поднял руку.
— Слушай меня! Я рус Сивер! Прежде, чем сгинуть под нашими мечами, скажи, обрище, что тебе нужно?
Если каждый рус или рос имел свою личную волю, то у их грешного творения была одна воля на всех и оттого обры становились особенно опасны. Эта сыновняя арварам порода людей, жертва кровосмешения, унаследовав многие качества прародителей, сражалась неистово и не жалела жизни, ибо каждый обрин в отдельности, не владея собственной душой, не испытывал страха смерти и это обстоятельство приближало всю породу к бессмертью.
Прежде у обров не было князей, предводителей и вождей, они жили по законам муравьиной семьи, повинуясь определенному внутреннему ритму. Когда-то они были безбожны и слепы оттого, что глаза не имели зениц, кои всегда знак бога в человеке, а лишь черные точки зрачков, потому видеть могли только ночью и, кроме воды, боялись также солнечного света. Но со временем обры начали прозревать, ибо обрели своего бога, принесенного к ним извне чужеземными проповедниками, коих называли богодеи.
В далекие полунощные края они приходили вместе с купцами и сначала торговали на ярмарках, рассказывая про чудеса, которые творит их бог Мармана, но арвары смеялись над ними и принимали за заморских каликов, веселящих народ. Так вот, эти богодеи прослышали, что в глухих лесах живут дикие, безбожные обры и пошли к ним. Сначала они раздавали им топоры, ножи, иглы, одежду и сладости, говоря, что все это дары их бога, но обры просили еще и еще, и тогда богодеи стали учить их своей вере, дабы вымолить у небесного покровителя еще больше даров, особенно сладостей, ибо безокие ничего слаще, чем кровь, не вкушали. Однако вовсе усмирить дикий нрав богодеям было не под силу, поскольку обры, как гнус, не могли размножаться, не вкусив арварской крови. Вот тогда проповедники возглавили многочисленные племена безоких и сами стали водить их в набеги. С тех пор безоких и назвали обрищем, ибо видом своим они напоминали огромного змея, гада ползучего: впереди на носилках несли богодея, окруженного стражей и верными слугами, и это была голова; за ней тянулось длинное тулово, которое заканчивалось хвостом. Если же змеи сползались из всех затаенных убежищ, то сплетались в единое многоглавое чудище и не было от него спасения на арварских землях.
Сивер ждал, и безокие ответили горделивым, вызывающим хором, ибо имели единую волю на всех:
— Я послана нашим господом, чтобы отнять кровь у Вящеславы! И я возьму ее после того, как выпью вашу!
В тот же час кольцо вокруг сжалось и разыгрались мечи, свара вскипела мгновенно, вздыбилась морской волной и, пузырясь, облеклась красной пеной. Бесстрашные до безумия существа, осыпав ватажников бесполезными стрелами, бросались под мечи, норовя ударить колычем под кольчугу или уязвить пах, и потому не звенело оружие в этой битве. Задние напирали, стаптывали передних, с нечеловеческой страстью стремясь ввязаться в бой, и если бы на мгновение ватажники разомкнули спины или б кто-то притомился играть мечом, в тот миг бы над поверженными варягами возник курган из обров. Но пока их срубленные головы дождем стучали о землю, тела осыпали шевелящийся вал вокруг ватажников, а через него устремлялись все новые и новые волны, и создавалось впечатление, что бьются варяги с неким ползучим и бессмертным чудовищем.
Наконец и эта буря пошла на убыль, иссякла обринская сила, усмиренная мечами. Последних ватажники обезоружили и придавили ногами к земле, решая, брать ли в плен. Беспомощные, они трепыхались в крови, норовя выскользнуть и спастись. Из шести захваченных оказалось четыре женщины: внешне пол определить было трудно или вообще невозможно, ибо мужчины безбородые и женоподобные, поэтому захваченных следовало бы не оставлять в живых. Обры размножались стремительно, поскольку будучи сами жертвой кровосмешения, не признавали этого греха.
Каким образом люди из этой породы, не боящиеся смерти, но теряющие рассудок от вида воды, попали на остров и зачем осадили жилище бессмертной, оставалось загадкой, а захваченные в бою,
