Города и взгляд. 5
Спустившись с перевала, путник неожиданно оказывается перед городом Морианой. Сверкают на солнце алебастровые двери, коралловые колонны поддерживают тяжесть инкрустированных фронтонов, в стеклянных, похожих на аквариумы виллах проплывают тени танцовщиц в серебристой чешуе. Если для путника это не первое путешествие в жизни, то ему уже известно, что подобные города имеют и другую, обратную сторону: достаточно ему пройти по городу, сделав полукруг, и перед его взглядом предстанет скрытое лицо Морианы: пространство, покрытое ржавым железом, мешковиной, осями с торчащими из них гвоздями, черными от копоти трубами, кучками маленьких горшочков, слепыми стенами со стершимися надписями, ободранными стульями да веревками, годящимися разве только для того, чтобы повеситься на них на какой-нибудь прогнившей перекладине.
Кажется, что в соответствии с перспективой, делающей его образы более разнообразными, город переходит с одной стороны в другую: на самом же деле между двумя сторонами, из которых он только и состоит, нет никакого пространства, он похож на лист бумаги, где на одной стороне нарисовано одно лицо, а на другой – другое, которые не могут ни разделиться, ни увидеть друг друга.
Города и названия. 4
История славного города Клариссы полна потрясений. Он неоднократно погибал и вновь расцветал, считая самую первую Клариссу истинным примером величия, по сравнению с которой современное состояние города может вызывать лишь вздохи сожаления при каждом перемещении звезд.
В эпохи, когда наступал упадок, в опустошенном чумой городе здания медленно разрушались из-за обвалов каркасов и карнизов, оползней почвы, бесхозяйственности и других причин. Затем Кларисса вновь медленно заселялась, по мере того как из подвалов и берлог выбирались те, кому удалось выжить, и, словно крысы, рылись в грудах мусора, подбирали и кое-как чинили вещи, уподобляясь вьющим свое гнездо птицам. Они набрасывались на все, что только можно было снять и приспособить для другой цели: обои из парчи становились простынями, в мраморные урны усопших высаживался базилик, а кованые решетки на окнах гинекеев превращались в шампуры. На них на огне костра, сложенного из остатков драгоценной мебели с инкрустацией, жарилось кошачье мясо. Поднявшаяся на ноги с помощью разрозненных обломков бывшей Клариссы, от которой больше не было прока, появлялась на свет Кларисса выживающая, целиком состоящая из жалких хижин и избушек, грязных потоков воды да клетушек, приспособленных под жилье. И тем не менее из былого величия Клариссы почти ничего не утрачивалось: она здесь, вся целиком, только расставлена в другом порядке и не меньше чем прежде приспособлена для нужд ее обитателей.
После убожества наступают более веселые времена: из Клариссы, представлявшей собой жалкую куколку, появляется новая Кларисса – великолепная бабочка. Наступает период изобилия. Из других мест сюда стекаются люди, и город уже не имеет больше ничего общего с Клариссой и с прежними Клариссами. Чем больше он разрастается на месте бывшей Клариссы и под ее названием, тем очевиднее, что он удаляется от нее и разрушает ее столь же быстро, как это делают крысы или плесень: несмотря на горделивую новую роскошь, он воспринимается как нечто чужое и неуместное.
В этот период остатки былого, первого величия опять меняют свое место. Предметы роскоши теперь хранятся под стеклянными колпаками, лежат на велюровых подушках музейных витрин, и вовсе не потому, что уже больше ни на что не пригодны, а потому, что с их помощью хотят восстановить облик города, о котором уже никто и ничего не знает.
В дальнейшем периоды упадка Клариссы все так же сменялись периодами изобилия. Население и обычаи неоднократно менялись: оставались лишь название, местность да самые прочные предметы. Каждая новая, ожившая Кларисса, со своим телом и дыханием, содержит в себе цепочку осколков древних или умерших Кларисс. Никто не знает, когда на вершинах колонн оказались коринфские капители: помнят только то, что на одной из них, долгое время находившейся в курятнике, стояла корзина, в которую куры отгадывали яйца, а затем она перебралась в Музей капителей и заняла место рядом с другими предметами коллекции. Уже позабыт порядок, в котором чередовались различные эры, и лишь неточные предания, без единого доказательства, повествуют о существовании первой Клариссы: ведь капители могли изначально стоять в курятниках, а уж затем в храмах, а в мраморных урнах поначалу могли высаживать базилик, а уж затем помещать в них прах умерших. С уверенностью можно утверждать лишь одно: в определенном пространстве перемещается определенное количество предметов, и их либо вытесняет море новых предметов, либо они безвозвратно ломаются: единственное правило состоит в том, чтобы уметь их перемешивать каждый раз так, чтобы они смотрелись вместе. Возможно, Кларисса всегда была не чем иным, как кучей выщербленных, причудливых, никому не нужных останков.
Города и мертвые. 3
Никакой другой город не может так наслаждаться беспроблемной жизнью, как Евзапия. Чтобы переход от жизни к смерти не был чересчур резким, его жители построили под землей точную копию своего города. Трупы, высушенные так, что от них остается обтянутый желтоватой кожей скелет, сносятся вниз, где они продолжают заниматься тем, что делали при жизни. Предпочтение отдается моментам веселья и беззаботности: большинство из них сидит за накрытыми столами или застыли в позах так, словно танцуют или играют на трубе. Но все же при этом под землей представлена профессиональная деятельность живущих в Евзапии людей, особенно та, которой они с удовольствием занимались при жизни: вот часовщик в своей мастерской, полной остановившихся механизмов, приложив пергаментное ухо к настенным часам, прислушивается к их неровному ходу; цирюльник намыливает сухой кисточкой скулы актера, который репетирует свою роль, уставившись в текст пустыми глазницами: девушка, череп которой оскалился в улыбке, доит скелет коровы.
Конечно, есть немало живых, которые после смерти хотят иной судьбы, чем была у них при жизни: в некрополе полным-полно охотников на львов, бывших меццо-сопрано, банкиров, скрипачей, герцогинь, содержанок и генералов, которых намного больше, чем когда либо можно было бы насчитать в городе живых.
Миссия препровождать мертвых вниз и устраивать их в желаемом месте доверена братству кагуляров Никто другой не имеет доступа в Евзапию мертвых, и только они приносят вести оттуда.
Они говорят, что среди мертвых существует братство, помогающее им в их деле, и что кагуляры после смерти продолжают выполнять ту же работу в другой Евзапии; они даже утверждают, что некоторые из мертвых кагуляров не только ходят под землей, но и продолжают появляться на поверхности. Несомненно, власть этой организации над живыми жителями Евзапии очень велика.
Они говорят, что каждый раз, спускаясь в подземелья, они обнаруживают перемены в нижней Евзапии и что мертвые вносят небольшие, но хорошо продуманные изменения в свой город, которые далеки от сиюминутных капризов и являются плодами зрелого рассуждения. С каждым годом, говорят они, Евзапия мертвых меняется до неузнаваемости. И тогда живые, чтобы не отставать от мертвых, переделывают все в своем городе так, как им об этом рассказывают кагуляры. Таким образом, однажды Евзапия живых принялась копировать свою подземную копию.
Они говорят, что это происходит уже давно, и в самом деле, похоже, что мертвые построили верхнюю Евзапию по подобию своего города. Они говорят, что в обоих городах-близнецах уже невозможно отличить живых от мертвых.
