— Это у них пережиток, от прошлого. — Анна улыбнулась, подумав, что и здесь, в милиции, ей приходится защищать старообрядцев.
— Так нам от этого не легче, — вздохнул Глазырин и Достал чистые бланки. — Вы тут заполняйте от имени матери Белоглазова, а я сейчас приду.
Он вернулся через несколько минут озабоченным, позвонил кому-то, распахнул окно.
— Жара… А кобылка пропадет.
Анна заполнила бумаги, положила ему на стол..
— Кстати, а книги-то я у них видел, — вдруг сказал Глазырин. — Здоровые, другую едва поднимешь. А есть махонькие совсем, с ладошку. Только написано — ни слова не понять. Кержаки сами читают, да ловко так, будто поп в церкви. Есть тут у нас один. Пим Власов, все голосовать отказывается. Я, говорит, Советскую власть не признаю… Лодырь — среди кержаков такого поискать. Все пенсию заработать не может. Года вышли, а стажу нет. — Начальник милиции оживился. — Вот вам к кому надо идти! Вот у кого книг-то!
Анна удивилась про себя. Фамилии Власова не было в списках Гудошникова. «Неужели, — подумала она. — Никита Евсеич мог пройти мимо такого факта?»
— Я нынче по весне был у него, — продолжал Глазырин. — Алиментщик у него один скрывался. Ну, зашел, — кладовка, кадки стоят, этак ведер на двадцать. Мой уполномоченный заглянул, а там книг — штук сто будет, может, больше. Ты, я говорю, что — солить их собрался? А он — читаю! И правда, читает, вообще-то мужик он умный, не балбес. Только ленивый, да и попивает…
В материалах Гудошникова егановские старообрядцы были, но интересных книг у них не значилось. Анна пожалела, что не взяла материалы с собой, однако она помнила их почти наизусть.
— Может, Власов недавно в Еганово переехал? — осторожно спросила она.
— Да всю жизнь здесь, и никуда не уезжал, — уверенно заявил начальник милиции. — Только раньше он не такой набожный был, а теперь молится… Как только взять у него? Мужик он зажимистый, может и не дать. А если мне к нему сходить?
— Нет-нет! — запротестовала Анна. — Я сама! Они милиции боятся.
— Так работаем, — усмехнулся Глазырин.
— А вы не знаете Никиту Евсеича Гудошникова? — спросила она.
— Из кержаков?
— Нет, он приезжал сюда, тоже интересовался книгами… На протезе он ходил… Ну, вскоре после войны?
— Не знаю такого, — определенно сказал начальник милиции. — Я тут в милиции еще в войну работал. После войны-то много было на протезах, а такого не было.
— Он в Макарихе жил месяца четыре, и здесь, в Еганове, — объясняла Анна, — у старообрядцев.
— Не может такого быть, — Глазырин качнул головой. — Я в то время всех приезжих знал. Это сейчас трудно стало, вербованных понаехало, леспромхозы новые открылись… Даже фамилии такой не слышал.
Тем временем в кабинет начальника ворвался конюх. Глазырин вскочил.
— Что? Сдохла?
— Вот стерва! — выругался конюх. — Сдохла бы — перекрестился. Мою новую сеть сожрала! Говорил же!.. На. вешалах сеть висела, а она ее сжевала.
— Ты мне.про кобылу скажи! — прикрикнул начальник. — А не про сеть.
— А что кобыла? — отмахнулся конюх. — Ветеринар пришел, в рот ей заглянул, а там веревочка торчит. Ну, потянули мы за нее и выволокли сеть… Да что толку? Изжевала вдребезги, дыры — во!
Начальник милиции сел, откинулся на спинку стула вздохнул облегченно.
— Не будешь развешивать в конюшне. Так тебе и надо. Обиженный конюх ушел.
— Ну что ж, ладно, — заключил Глазырин и надел фуражку. — Вы где остановились? Может, вас определить куда? Могу к учителю истории, хороший человек, ваш, так сказать, соратник. Хохмачев его фамилия. Но вы на фамилию не смотрите, он человек серьезный.
— Спасибо, я сама устроюсь. — Анна встала. — Где живет этот Власов?
— А за логом, — начальник милиции неопределенно махнул рукой. — Любого спросите — скажут. Если что — обращайтесь, помогу… Все-таки хотите пойти к нему? Попробуйте, вы на кержачку похожи, может, примет за свою. Глаза у вас какие-то… У них у всех во взглядах что-то есть такое… Будто огонь горит.
….Проводив Анну, Марья Белоглазова подоила корову, выпустила ее и взялась готовить завтрак. Думы теперь были только об Анне: как она дойдет, подвезут ли, попадется ли катер в Еганово? А там, в Еганове, возьмутся ли искать ее Тимофея?.. Самой бы пойти с ней, да ведь ни разу дальше Останина не была, а Анна — женщина сметливая, если по начальству пойдет — : найдет концы. Видно, дошли молитвы, послал Бог нежданных гостей с добром. Иван-то вон какой трудолюбивый, чуть не все дрова переколол, да и сейчас пришел вон и снова за колун. Только вот молчит он все, немтырь, что ли, или больной? Анна-то на слово бойкая, молодая, а хорошо говорит…
Послал Бог добро, услышал…
Она позвала Ивана, сели завтракать.
— Ешь хорошенько, — угощала Марья. — Пристал, поди… А по отчеству-то тебя как?
— Иван Николаевич.
— Что ж ты, Иван Николаевич, все молчишь? — спросила Марья. — Не больной ли?
— Да нет, — сказал тот. — Попусту говорить не умею. Я читать люблю.
— Ах ты, беда, — всплеснула руками Марья. — Читать-то у меня и нечего, газет не получаю… А по- старинному писано — читаешь?
— Читаю, — сказал Иван. — Я по-всякому умею.
— Так я тебе дам! — обрадовалась Марья. — И сама послушаю!
Она засуетилась, сняв передник, побежала в избу и скоро появилась оттуда с книгой, обернутой в полотенце.
— Мужик-то мой читал, — приговаривала она, расстилая полотенце перед Иваном. — А я чуток т око, по слогам, да и то не все понимаю… Ну-ка на, потрудись-ка.
Она положила книгу перед Иваном и, усевшись напротив, забыв о еде, приготовилась слушать. Иван поднял верхнюю крышку книги: Четьи-Минеи летних месяцев, жития святых — и начал читать. Читал он не быстро, но легко и с припевом — как полагается читать жития. Марья Белоглазова слушала и молилась про себя: не зря старые люди сказывали — странники от Бога. Кирилла-покойничек любил привечать людей, хоть и сердились на него старики… Эх, если бы был живой Кирилла! Да разве так бы она жизнь свою доживала? И Тимофей бы из дому не подался, женился бы, внуки были. А то ведь совсем одна, только с Богом и говорить…
Иван вдруг замолчал, и Марья Белоглазова встрепенулась, огляделась беспокойно.
У дверей летней кухни стоял Леонтий.
— Здравствуй, Марья, — он поклонился в пояс, огладил черную бороду. — Давненько я к тебе не заходил.
— Господи, Леонтий! — обрадовалась Марья и тоже поклонилась. — А я тут заслушалась, так и не заметила, как ты пришел…
Леонтий покрестился на медную иконку, стоящую на полочке под потолком, прошептал какую-то молитву.
— Садись завтракать, Леонтий! — пригласила Марья. — Устал, поди, с дороги-то. Садись! Я тебе супца налью, супец-то постный, — она загремела плошками. — Я солонину-то не варю, а свежего мяса нету. Нынче такая жара, в погребе все растаяло.
— Благодарствуйте, сыт я, Марья, — степенно отказался Леонтий и покосился на Ивана. — Это кто у тебя тут сидит?
— Да странников Бог послал, — объяснила она. — С добром люди пришли, а у меня и угостить нечем. Ой, а читает-то он как, читает! Благостно на душе…
— Это хорошо, — певуче сказал Леонтий. — Я до чтения тоже большой охотник… Проводи-ка меня,
