Потом все равно придется уходить. А в горах они тебя поймают. Если уже запирали в пещере, значит, все... Уезжай!
— Пока я не найду сокровища — не уеду, — твердо заявил он. — Тем более сейчас!
— Зачем тебе сокровища? — Ольга подняла голову. — Я же чувствую, ты не хочешь золота, камней, богатства... Тогда зачем тебе это?
Он сжал ее лицо запястьями рук — ладони в бинтах...
— Понимаешь, для меня это тоже образ жизни. Образ мышления. Я столько лет искал сокровища, столько лет жил в прошлом... Мне даже прозвище дали Мамонт.
— Я слышала...
— От кого ты слышала? Меня называли так только близкие друзья.
— Еще в детстве, — призналась она. — Каждой весной говорили — скоро приедет Мамонт. А мне хотелось так посмотреть, что это за человек, которого боится папа.
— Но ведь я в этом районе никогда не был!
— Пока ты был далеко — тебя не трогали...
— Значит, я сейчас приблизился вплотную? — спросил он. — И сокровища где-то близко?
— Ничего не могу сказать, потому что не знаю, — проговорила Ольга. — Я просто лечу людей. И моя мама лечила... Иногда они появляются из-под земли, как дядя Коля. Пещеры высасывают из них здоровье. Любовь Николаевна ослепла возле сокровищ...
— Возле них можно ослепнуть! А потом и жить слепым...
— Ты сумасшедший!.. Мне же хочется просто жить, как все люди, — она чуть не плакала. — Как снежный человек...
— Я тебя люблю, — неожиданно признался он и испугался своих слов.
Она замерла, снова уткнувшись ему в колени. Потом тихо сказала:
— Уезжай... Пожалуйста... Я тебя никогда не забуду, Мамонт.
— Прости меня... Я остаюсь здесь.
Ольга медленно выпрямилась — в глазах стояли слезы.
— Если бы могла показать тебе сокровища — показала бы! Я чувствую, что ты хочешь, верю тебе... Показала бы, а ты бы успокоился и, может быть, уехал. И моя совесть осталась бы чиста... Но Атенон не позволит ввести изгоя в сокровищницу! Только ему можно...
Она оборвалась на полуслове — сказала что-то лишнее, запрещенное, и испугалась. Но это имя — Атенон — было еще одним странным и таинственным именем, прозвучавшим из ее уст, и потому Русинова подмывало спросить о нем. Кто же это — всемогущий распорядитель, способный позволять и запрещать?..
Ольга смотрела с мольбой, словно предупреждая все возможные и невозможные вопросы.
— Ничего, — он огладил запястьями ее волосы. — Твоя совесть чиста в любом случае.
— Тебя же поймают, Саша! — сказала она с безысходностью. — А я никак не могу убедить! И все потому, что не хочу, чтобы ты уезжал!
— Спасибо тебе, — он поцеловал ее в глаза и ощутил соль слез.
Повинуюсь року! Будь что будет!
Она дышала в бороду, и от этого горячего тихого дыхания кружилась голова. Он все плотнее сжимал руки на ее плечах и, как тогда, в каменном мешке, боялся потерять чувство реальности...
— Мне пора, — еле слышно прошептала она. — Я еще приду... Сегодня ночью. До утра...
Проводив Ольгу, Русинов не находил себе места. Она предупредила, чтобы он не выходил на улицу, и потому он метался по своей комнате от окна к окну. Потом в дом вернулась Любовь Николаевна с цветами. Набрала в вазы воды и расставила повсюду, а один букет с тремя высокими сиреневыми ирисами внесла в комнату к Русинову. Потом стала собирать на стол — было около двух часов дня.
После обеда Любовь Николаевна истопила баню — он даже и не заподозрил, что ему приготовили сюрприз, — не чаял смыть с себя пещерную грязь! Как у армейского старшины, получил у нее просторную белую рубаху, кальсоны и полотенце.
— Ступай, — велела старуха. — Пока на улице никого нет...
Он парился часа три, чуть ли не на четвереньках выползая в маленький чистый предбанник, чтобы перевести дух. Размякшая, распаренная молодая кожа на ладонях одрябла, состарилась, трещины затянулись и перестали кровоточить. В непривычной, но ласкающей тело белой одежде, умерший и воскресший, забывший, что следует опасаться людей, он открыто вернулся в дом и лег в постель, словно в детскую зыбку. Засыпая, он думал, что проснется, лишь когда услышит ее шаги, легкий шепот возле самого уха и нестерпимо нежное и вместе с тем жаркое дыхание. Так все и случилось! Только еще волосы щекотали лицо и тонкий запах духов, перебив стойкий и неистребимый больничный дух, напоминал едва уловимую горечь свежей распускающейся березовой листвы.
— Я тебя ждал, — проговорил, он, чувствуя ее губы на своем лице.
— Тише, — прошептала Ольга. — Я боюсь... Такое чувство страха... Будто гнались за мной.
— Ничего не бойся...
Он не успел договорить, прижал ее к себе и замер — за дверью послышались отчетливые нескрываемые шаги. Ольга перестала дышать. Отворяемая дверь колыхнула воздух, словно ударная волна от взрыва.
— Ольга, иди домой, — отчеканил в темноту тот, кто гнался.
Она не шевельнулась, вдавив свое лицо в его щеку.
— Ничего не бойся! — повторил громко Русинов.
— Я жду, — прозвучало предупреждение. Он пощадил все-таки их, не включил свет. Незримо выждал, пока Ольга неслышно выйдет из комнаты, и лишь затем, притворив за собой дверь, включил лампочку под потолком.
Русинов сразу понял, на кого из родителей похожа Ольга. Ее отец был высок ростом, уверен в движениях, и эту его представительность портил выцветший на солнце, вылинявший под дождями милицейский китель с капитанскими погонами. Даже не взглянув на Русинова, он вытащил из-под кровати его карабин, ловко пощелкал на пол патроны из магазина и отставил в угол. Русинов привстал и потянулся к одежде, сложенной на стуле, однако участковый отставил его и профессиональным движением рук ощупал брюки, джинсовую рубашку и куртку. Куртка его заинтересовала, и Русинов стиснул зубы — нефритовая обезьянка и кристалл!..
— Русинов, Александр Алексеевич? — спросил он, подавая ему брюки и рубашку, но не выпуская куртки. — Вы арестованы. Вот ордер!
Он прекрасно знал, что Русинов — не сумасшедший, не агрессивный маньяк и не окажет сопротивления, а потому пришел один, и пистолет в кобуре оттопыривался у него под застегнутым на все пуговицы тесноватым кителем...
20
Варберг приехал веселый, деятельный, без тени прошлого испуга, и с ним вместе ожило все население шведского особняка. На десять часов утра было назначено совещание с присутствием Ивана Сергеевича; все развивалось бы в духе оздоровления и бодрости, если б сержант на посту за забором не доложил, что ночью неподалеку от его будки откуда-то взялся автомобиль — белая «Волга» последней модели с ключами в замке зажигания.
Вся охрана немедленно высыпала на улицу, а к Ивану Сергеевичу в номер ворвался швед- переводчик и сообщил, что нужно немедленно эвакуироваться из здания: опасались, что в «Волге» находится заряд огромной мощности.
— Там нет никакого заряда, — храня спокойствие, сказал ему Иван Сергеевич. — Это моя машина.
Не торопясь он спустился вниз, миновал двор и подошел к машине. Шведская охрана пряталась за углом забора, двое из них пытались перекрыть улицу, и только постовой сержант, проявляя настоящее
