приятное, бравурное, и мир видится сияющим… Надеюсь, тебе и без коньяка сегодня хорошо? Не ожидал такой откровенности?
— Не ожидал, — признался Андрей. — Думал, клещами тянуть придется…
— Зачем же? В определенные моменты я открытый человек.
— И всем это рассказываете?
— Нет, только избранным, — серьезно сказал Пронский и вздохнул. — Все тайны имеют странную способность подавлять психику человека. Поэтому я отношу такое явление, как секретность, к области тонких материй. Теоретически тайну можно хранить вечно, однако от ее воздействия происходят определенные изменения в характере человека, его мировосприятии и образе жизни. Иногда необратимые, и человек становится блаженным, иногда он открывается перед смертью первому встречному. Это как девственность, которую можно хранить лишь до определенного возраста, а затем обязательно отдаться, чтобы стать полноценной женщиной. Необходимо время от времени выпускать пар и сбрасывать давление. Невольные предатели и просто болтуны не виноваты в своих непроизвольных действиях только по этой причине. Тайна распирает любого, даже самого выдержанного и сильного человека, и я не исключение.
— Вы забыли, я журналист, — напомнил Хортов. — И я не тянул за язык…
— Сенсация века, — засмеялся он. — Произведешь полный фурор! И сразу станешь звездой.
— То есть я могу распоряжаться полученной от вас информацией?
Фраза прозвучала слишком казенно и потому фальшиво.
— В любой форме… А давай на руках потягаемся?
Андрей хмыкнул, оценивая торс будущего противника.
— Ну, давайте…
Пронский убрал бутылки и посуду, сел, поерзав, утвердился и выставил руку. Хортов тоже поискал точку опоры для тела и локтя, и едва вложил ладонь в жесткую пятерню хозяина, как сразу почувствовал, что поединок будет непростой. Перед ним сидел боец в этом виде спорта, и даже стол по размерам был сделан специально для таких занятий.
— Ты не волнуйся, — самоуверенно предупредил Пронский. — Проиграешь, я никому не скажу.
Это была психологическая обработка, кисть его руки тем временем замкнулась в суставе, будто механическая, из черной кожи всплыли угрожающе толстые жилы. При этом он смотрел в глаза, и зрачки его медленно сужались. Стало ясно, Пронский брал выносливостью: чтобы уронить этот черный, откованный из железа столб, надо попыхтеть…
Хортов незаметно набрал воздуха, затаил, зажал дыхание и пошел на рывок. Рука противника поддалась, но тут же выровнялась, а сам он улыбнулся и проговорил невозмутимым басом:
— Давай, давай, сила солому ломит.
Крен от второго рывка был значительнее, и, не переводя дыхания, Андрей сделал третий и зафиксировал склоненную руку Пронского. Тот издал тихий рев и сделал попытку вернуть утраченное положение, однако было поздно, слишком велик был угол наклона. И все-таки он дрался до последнего. Хортову пришлось додавливать его руку до стола еще минуту, и по спинным мышцам побежал электрический ток.
— Молоток! — весело похвалил Мавр и побежденной рукой разлил коньяк. — За твою победу!
Но глянул недобро, и зрачки были с точку. Они чокнулись, выпили, и Пронский тут же засобирался.
— Ладно, у меня вечерний моцион. Ты сиди тут, пей коньяк, а я сделаю заплыв.
— Я с вами! — чуть запоздало воскликнул Андрей и побежал догонять.
Должно быть, хмель разгулялся в крови, мир еще не сиял, однако душа от победы расслабилась и он наконец-то осознал, что находится в Крыму, среди буйной зелени, на берегу теплого, матово поблескивающего моря. Пронский свернул влево, пробежал по молу и сходу прыгнул в воду. Пока Хортов сбрасывал одежду, он вынырнул в полусотне метров и, едва заметный, поплыл в звездные сумерки.
И только оказавшись в море, Андрей действительно обнаружил вокруг себя сияющий мир. Вода оказалась теплее воздуха и не ощущалась, тело скользило в упругой, ласкающей среде, возбуждающей силу, и разогретую, удовлетворенную душу распирало от восторженной тайны. Он уже не видел впереди головы Пронского, а плыл наугад, в том же направлении, и иногда, чтобы отметить, продлить это состояние, переворачивался на спину и лежал, раскинув руки. Над головой были крупные, южные звезды, и такими же звездами был отмечен берег с подсвеченными столбами кипарисов, а от гор за Соленой Бухтой исходило призрачное сияние.
Хортов уплыл от берега довольно далеко, когда заметил над водой голову и мелькающие руки. Он резко изменил направление в сторону Пронского — не было сомнений, что это он, однако увидел рядом еще две, и чуть позже, третью голову. Судя по женскому смеху, дальний заплыв делали две парочки. Не приближаясь к ним, Андрей взял прежний курс и скоро чуть не столкнулся с женщиной — услышал насмешливый голос:
— Эй, на крейсере! Расходимся левыми бортами!
Огромная, толстая и белая, как сметана, тетка лежала на воде, будто резиновая лодка, и медленно гребла к берегу — возможно, под ней был надувной матрац. Хортов наддал и ушел в сумерки, однако белесый айсберг еще долго маячил, над водой.
Пока он достиг буя, встретил еще нескольких ночных купальщиков, все возвращались к земле, однако Пронского так и не нашел. Повисев минуту на осклизлом железном поплавке, Андрей лег на спину и тихим ходом поплыл к берегу.
И вдруг огромная рыбина взвихрила воду под ним, мягко тронула плавником, и Хортов подумал о дельфине, однако в следующий момент жесткие руки обхватили грудь под мышками и колено уперлось в позвоночник. Он сделал движение, чтобы перевернуться на живот, и тем самым помог спруту оказаться наверху.
Андрей не успел набрать воздуха и оказался под водой, а руки, сцепленные в замок, сдавливали грудную клетку, чтобы заставить сделать вдох, чужой, железный подбородок вдавился в затылок. Запечатленные зрением звезды остались стоять в глазах, и от них, как от перегретого металла, посыпались искры.
Он наугад вскинул руки и достал противника. Выворачивая плечевые суставы, сомкнул пальцы на его шее и понял, что нападающий тоже в воде с головой и они медленно идут ко дну. Стальной обруч на груди сокращался, а от колена по всей спине разливался жар, напоминающий послевкусие коньяка. Хортов должен был вдохнуть и хлебнул воды непроизвольно, ибо легкие в такой ситуации начинали работать, как сердце, помимо воли.
Он сопротивлялся интуитивно — напрягал спину и грудные мышцы, но чувствовал, как слабеет.
В миг, когда в глазах погасли звезды, он расцепил руки и обвис в объятьях мощных щупальцев. И увидел воина Атенона, высокого, облитого солнцем, в блестящих красных доспехах и с руками, источающими радужное сияние, — того самого, к которому ходил однажды в раннем детстве. Великан манил к себе этим чудесным светом и казался так близко, что нельзя было не пойти; Андрей стоял у его столбообразных ног и будто бы знал, что там, где находятся руки Атенона, среди сияния радуг, находится тот сияющий мир, где человеку хорошо, словно вволю напился коньяка. Он сделал шаг, второй, третий и, не заметив, как оказался на его руках, ощутил, как быстро и высоко поднимается — вот уже земля далеко внизу. Одновременно Хортов осознавал, что тонет, и видение — не что иное, как галлюцинации угасающего разума, и таинственный Атенон всего-навсего наркоз, отвлекающий от смертельной боли.
Спрут выпустил его так же внезапно, как и схватил, Андрей на короткое мгновение испытал свободное падение и затем острую, огненную молнию, пронзившую тело с ног до головы — под ногами было дно! Он судорожно оттолкнулся и на какое-то время завис в полной темноте, не ощущая никакого движения…
А еще через секунду по грудь выскочил из воды.
Мир показался сияющим и радужным, как на вершине чудесной горы. Но чем глубже и дольше он дышал, все вокруг него медленно угасало, пока на небе не остались звезды, а на воде — светлая дорожка восходящей луны…
