Ромка кивнул. Я передала ему вазочку с цветами и выпроводила вон. Цветам, наверное, холера не страшна, у них кишечник устроен по другой схеме, а вот от кипяченой воды они могут заболеть.
После этого возмутительного вмешательства в мою личную жизнь я снова взглянула на Романа, терпеливо дожидающегося окончания рабочих прений.
Роман, как видно, понял, что меня могут снова отвлечь по любому производственному поводу и на любой срок, поэтому, пользуясь затишьем, перешел к делу. Впрочем, как и положено нормальному, высокому и богемному мужчине.
— Хочу предложить вам, Ольга Юрьевна, культурную программу на сегодняшний вечер, — проговорил он и замер в ожидании моего ответа.
Мне такой заход даже понравился. А что? Конкретно, определенно и многообещающе. Я уже посмотрела на Романа с интересом, но начала прокручивать в голове возможные варианты его предложения и сразу же оценивать свои мнения насчет них.
Ничего не могу с собой поделать: думаю всегда, думаю постоянно и честно признаюсь в этой своей дурной привычке. Иной раз и помечтается — бывает у меня такая дамская слабость, непродолжительная только — помечтается, что все в жизни могло бы быть по-другому и получше, чем есть, имей я на две извилины меньше, а мысли короче. Но видно, уж ничего не поделаешь, планида выписана мне такая в небесной канцелярии. Не иначе как готовят меня в будущей жизни к более высокому воплощению. Не скажу только, к какому, но подозреваю.
Итак, взглянув в ожидающие моей реакции глаза Романа, я спросила:
— И что же это будет за программа?
Если откровенно, то я заподозрила, что Роман собрался писать с меня портрет. Подумав так, я тут же представила себе почему-то «Вирсавию» Рубенса и, кажется, покраснела. А вот это было очень некстати Наклонив голову, чтобы не так был заметен этот казус, я нервно стала шарить рукой в ящике стола, словно что-то собиралась там найти, а оно как назло не находилось.
К тому моменту, как вернулся Ромка-курьер с вазочкой, Роман-живописец развернул передо мною вербальную программку своей культурной программы. Он приглашал меня сегодня посетить вместе с ним Дом художника и поприсутствовать на презентации работ некоего приехавшего в Тарасов художника. Был обещан фуршет, знакомства и повышение культурного уровня. На самый поздний вечер предлагался по желанию публики — по моему желанию то есть — либо творческий завис в одной из мастерских фонда с веселой компанией, либо кафе, либо клуб, либо прогулка по набережной.
Как я поняла, многовариантность продолжения зависела от нескольких факторов, главным из которых должно было стать мое личное отношение к Роману. А отношение это должно было выкристаллизироваться на вышеупомянутой презентации.
— Мы же практически не знакомы с вами, Ольга, — констатировал Роман несомненную истину. — Вот я вам и предлагаю совместить полезное с приятным.
— Что из них что? — по въедливой журналистской привычке спросила я. — Что будет приятным, а что полезным?
Вопрос был поставлен каверзный, но Роман неожиданно лихо выпутался из него.
— Полезными будут информация и впечатления от презентации, а приятным — времяпровождение.
Ромка зашел с благоухающими гиацинтами, а я уже договорилась.
Это оказалось делом недолгим, я даже удивиться не успела своей собственной прыти. Маринки на меня не хватало, это ясно.
Условившись с Романом встретиться около редакции после окончания рабочего дня и выяснив, что он приедет на своей «Ауди», а следовательно, мне личный транспорт будет не нужен, я после ухода Романа распорядилась, чтобы «Ладу» забрал Виктор и, если не лень, прокатился бы с нею на СТО.
Ничего не понимаю в моторах-сальниках и прочем металлоломе, но если машина недавно вернулась из СТО, то доверия у меня к ней больше, как и спокойствия тоже.
Выслушав мои пожелания, Виктор склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня. На языке его искусственно выведенных глухонемых это означало вопрос. Я сразу призналась во всем, и Виктор кивнул, принимая и мое безусловное право на личную жизнь и свое относительное доверие насчет моей судьбы на этот вечер.
Из редакции мы вышли, как обычно, все вместе и разошлись в разные стороны. Виктор с Ромкой сели в «Ладу», Сергей Иванович неторопливо пошел направо, а я, перейдя улицу, подошла к «Ауди» Романа. Как я заметила из окна, он уже целый час стоял на этом месте и, очевидно, в который раз перечитывал толстенную «Комсомольскую правду», вплоть до программы телепередач.
Между прочим, замысливая свидание с главным редактором «Свидетеля», я считаю, что неприлично читать что-либо другое, кроме самого «Свидетеля».
Ну да ладно, это я Роману объясню в следующий раз. Если он будет.
Я села в «Ауди», Роман удовлетворенно кивнул каким-то своим мыслям, и мы поехали.
Выясняя мой вкус, Роман сменил несколько радиостанций и наконец по взаимному согласию остановился на «Ностальжи». Едва запел полузабытый мною Африк Симон, оказалось, что мы уже приехали.
Дом художника располагался в старинном купеческом доме, наверное, бывшем в свое время доходным, а потом ставшем муравейникоподобной коммуналкой. Несколько лет назад, не знаю, что нашло на городские власти, но они вдруг как-то в одночасье выселили всех жильцов, а дом взяли, дал отдали Художественному фонду.
Не иначе как нашу мэрию сглазили. Но она быстро оклемалась от нездорового забалдения, потому как со всеми религиозными конфессиями была в дружбе и те пошуршали по своим связям наверху, сглаз пропал, и больше никаким художественным союзам, насколько я знала, ничего не досталось.
Дом был построен квадратным в плане, со двором внутри и въездом через ворота в арке, выходившим на Московский проспект. Точнее, перекошенные старинные ворота были при коммуналке. При художниках они просто исчезли, да это и правильно: реставрировать их было не на что, а оставлять неприлично. Найденное решение устроило всех: власти, потому как вид стал приличный, и художников, потому что после сдачи ворот в металлолом зеленый змий сутки бил хвостом, стимулируя в них вдохновение.
Оставив «Ауди» слева от арки, Роман вышел из машины, обошел ее и, подав руку, выпустил и меня тоже.
— Машины во двор не заезжают, — как бы извиняясь, сказал он. — Существует такая негласная договоренность.
Я кивнула, и Роман, заперев машину, предложил мне прогуляться, обещая, что это совсем недалеко и буквально рукой подать. Пришлось ему поверить. Оказалось, и на самом деле недалеко и достаточно живописно.
Двор за аркой был небольшим, неасфальтированным и дурно пахнущим. Роман постарался меня побыстрее провести через него, занимая каким-то разговором, а я ради приличия делала вид, что когда разговариваю, то все остальные способности у меня не работают — ни зрение, ни обоняние.
Когда-то по такому принципу работал первый пароходик Фултона. Вся сила его парового котла уходила либо на вращение колеса, либо на свисток.
Получалось, что, когда пароходик плыл, он не мог свистеть, а когда свистел, то не мог плыть.
Я сыграла в пароходик Фултона, Роман придержал узкую деревянную дверь на тугой пружине и пропустил меня вперед к узкой лестнице.
Мы поднялись на третий этаж. На лестничной площадке каждого этажа, миниатюрной, буквально в полшага площадью, находилась только одна дверь.
Как объяснил мне Роман, за каждой дверью скрывалась мастерская на одного семейного художника.
— А несемейным мастерские не положены? — наивно спросила я. — В чем здесь подвох?
— Это не подвох, а жизнь, Ольга, — улыбнулся Роман. — Мастерская одновременно является и квартирой, хоть это и не положено, но руководство фонда смотрит сквозь пальцы на такие вещи.
