делать? Терпеливо сносить незаслуженные удары? Но почему? За что? Разве мало она перенесла в жизни? Замужество длиною в пять дней и бесконечное вдовство. Работа урывками, мизерная зарплата. Хозяева, то наглые, то равнодушные. И эти вечные предложения прийти то на дом, то в гостиницу. То брошенные мимоходом, то настойчивые. Одни можно игнорировать, от других невозможно отказаться. Жизнь, липкая, как перезревшая груша, над которой рой мух и ос. Хлеб, вино, не выученные уроки сына, кофе, долги и повсюду сор. Где взять деньги на квартплату… кончился тюбик помады… Деньги патрона украли из сумочки в поезде… Постоянные боли в боку. Левая нога плохо сгибается. Нет денег на хорошего медика. А городской архиятер не слушает жалобы и строчит рецепты на тысячи сестерциев. Старость маячит у порога. А из-за плеча ее выглядывает мерзкая рожа Одиночества и строит паскудные гримасы. И после этого всего Тиберий смел издеваться над нею! А Элий выгнал, потому что она захотела жить чуточку лучше. Она отомстила. Никто не смеет ее ни в чем обвинять. Да, не смеет… Но почему же так тошно?
Идти в редакцию не хотелось. Но о том, чтобы не идти, речи быть не могло. И она пошла. Очень медленно. И другие шли. Впереди… позади. Непрерывный поток вливался в широко открытые двери. Люди поглядывали друг на друга подозрительно и прятали глаза. Но не все. Некоторые, напротив, смотрели гордо. И Порция тоже старалась смотреть точно так же. Как будто на ней не стираная-перестираная туника, а роскошная стола с золотым узором. Крул, выйдя в просторную приемную, сразу заметил именно ее и поманил жирным пальцем к себе в таблин.
— Ты довольна, крошка? — перед ним на столе стояла тарелка с нарезанной ветчиной. Он отправлял ломти в рот один за другим.
— Да, наверное.
— Что-то не так?
— В принципе… я не так хотела.
— Что значит — не так? Ты же сама попросила, чтобы Тиберию переломали ноги. Вот мы и исполнили. И ты должна быть довольна. И благодарна.
— Я довольна, — покорно согласилась Порция.
«Только бы никто не узнал, — мысленно взмолилась она. — Если узнают… о боги, если узнают…» Представить, что будет, если узнают ее друзья и знакомые, она была не в силах. Позор. Ужас. Смерть… Но ведь боги знают… Она вспомнила старую заповедь: «Мое поведение, хотя бы я оставался наедине, будет таково, что на него мог бы смотреть народ'[25]. Порция содрогнулась…
— Отлично. Тебе придется исполнять поступившие к нам желания.
Что значит — придется? Разве она не может отказаться? Порция с возрастающей тревогой следила за пальцами Крула. Старик хватал один за другим конверты, оставляя на бумаге жирные пятна. Писем было штук двадцать.
«Неужели они все просят о том же самом? То есть…» — Порция не успела додумать.
— Вот подходящее письмо. Одна женщина обращается за помощью.
Убить… Отравить… У Порции тоскливо забилось сердце. Но тот, кого отравят, наверняка виноват… Как Тиберий. Как Элий. Нет, не как Элий, конечно. Элия она уже не винила. Почти.
— Старая матрона просит, — продолжал медленно Крул, — чтобы кто-нибудь приехал и грамотно составил от ее имени жалобу в суд.
Порция облегченно перевела дыхание. Всего-то! Жалоба в суд! Да хоть десять. Эта работа как раз для нее. Она составит. Она… она… Она спешно взяла письмо и выскочила из таблина. Как приятно — какое счастье — всего лишь жалоба в суд.
«А потом я подсыплю матроне в чашу яд». Порцию стал разбирать мерзкий гаденький смех. А почему бы и нет? Она готова подсыпать яд. Чтобы все свершилось окончательно, бесповоротно.
— Еще одна мышка в мышеловке, — ухмыльнулся Крул. — Ну почему люди так любят, чтобы кто- нибудь другой исполнял их желания? Почему они не могут сделать это сами? Не хватает энергии? Нет сил? Нет фантазии? Да, с фантазией всегда у римлян было туго.
Нога Летиции распухла бревном. На коже проступали отвратительные красные пятна. Они нагнаивались, превращаясь в черные глубокие язвы. Никакие лекарства не помогали, но хуже всего было то, что не помогали и обезболивающие. Поначалу Летиция старалась держаться. Но очень скоро выдержка оставила ее. Уже и морфий не помогал. Сна не было. Были какие-то провалы. Всякий раз она оказывалась в черной пещере с отвратительным сернистым запахом, металась, звала на помощь и… никто не приходил… И выхода из пещеры не было.
Ее палата была просторна и светла. Легкие завесы на окнах, красивая, совсем не больничная мебель. Два раза в день меняли цветы. Каждое утро перестилали белье. Но ничего этого Летиция не видела. Она ослепла. Тьма слилась с болью и превратилась в единое целое.
Один за другим являлись в ее палату медички, озадаченно рассматривали ногу, потом светили фонариком в невидящие глаза. Старшие медики удалялись с озабоченным видом, вместо них являлись молоденькие медички, ставили капельницы или кололи в вену лекарства. Все без толку. Несколько раз приходил Макций Проб, что-то говорил. Во всяком случае Летиция слышала его голос. Но смысл сказанного до нее не доходил. Ее ничто не интересовало. В ее жизни отныне были только тьма и боль.
— Помогите, пожалуйста, помогите, — умоляла, хватая медиков за длинные рукава туник.
Летиция не видела их лиц, но в темноте, ныне ее окружавшей, лица медиков мерещились ей злобными масками лемуров.
Одни спешно уходили, другие пытались обнадежить. В темноте их слова звучали особенно фальшиво. Средства помочь не было. Боль не утихала.
— Кто-нибудь, помогите, — шептала Летиция.
И вдруг почувствовала прикосновение чьих-то пальцев к плечу и услышала быстрый тихий шепот:
— Вечером я приду, принесу лекарство. Но никому ни слова. — Голос был женский, молодой.
Летиция вцепилась в руку своей благодетельницы.
— Все что угодно, хоть яд.
— Тише! До вечера.
Быстрый шорох шагов, дуновение ветерка, когда дверь открылась и закрылась. Да был ли здесь кто-то вообще?
— Кто здесь? — спросила Летиция.
— Сиделка. Я здесь с утра, Августа.
— А вечер скоро?
— Сейчас полдень.
О, если б вечер наступил через минуту! Но не минута, а часы отделяли ее от обещанной помощи. Летиция считала секунды, складывала в минуты и всякий раз ошибалась. Ей мнилось, что синь за окном начала густеть, сделалась лиловой, потом почти мгновенно — черной.
— Который час? Уже стемнело? — спрашивала она сиделку. Но выяснялось, что минуло меньше получаса.
И все же, как ни противился Кронос, вечер наконец наступил. И тогда явилась неведомая спасительница. Августа узнала ее шаги, ее голос, почувствовала легкий укол. Боль стала стихать. Тело сделалось поразительно легким, и его потянуло к потолку. Лететь, лететь!
— Что это? — спросила Летиция.
— «Мечта», синтетический наркотик.
Значит, в самом деле яд.
«А хорошо бы умереть, — подумала Летиция. — Я встречусь с Элием. Наконец-то!»
Укол погрузил ее в сон. Знакомый сон. Опять пещера. И серный запах. Но теперь она без труда нашла выход. Перед нею расстилалось поле под зеленым мертвым небом. Зеленый туман клочьями плыл над землей. И по пояс в тумане брели белые студенистые фигуры. Летиция оглядывалась, пытаясь отыскать знакомое лицо. Но никого не узнавала. И ее тоже никто не узнавал. Она рванулась вперед. Она кого-то искала в тумане. Тени разбегались, пугаясь живой души.
— О Маны! — звала Летиция.
Никто не откликался на ее призыв. Она выбилась из сил, она устала. Хотелось лечь в зеленый
