поток, сметающий всех и вся. События развивались с почти гипнотической неумолимостью. Адам понимал, что рано или поздно им с Анжеликой придется бежать из Франции, но их не пускали узы верности: он не мог предать Лафайета, она – королеву. Начался террор. Гильотина работала день и ночь, повсюду стоял запах смерти. В конце 1792 года Лафайет был арестован в Австрии и брошен в тюрьму как «опасный смутьян». Вскоре после этого в Париже был обезглавлен король, и неожиданно оказалось, что бежать уже поздно. Адам и его жена скрывались от властей и жили в постоянном страхе за свою жизнь. Он сжимал Анжелику в объятиях и старался заглушить ее рыдания, когда королева всходила на эшафот. Марии Антуанетте было всего тридцать семь лет, а она казалась старой, сломленной женщиной, и волосы ее побелели до срока. Толпа вокруг эшафота плясала и распевала в злобном ликовании, и кто-то, заметив, что молодая пара не разделяет общего веселья, указал на них солдатам...
Они бросились бежать, но это было безнадежно. Толпа сомкнулась вокруг, и Адам испугался, что их разорвут на части. В какое-то мгновение им овладел такой ужас, что он совершил то и его не мог простить себе до смертного часа: увидев, как его жена в отчаянии выкрикивает слова любви к королеве и проклятия ее палачам, он заявил, что не знает этой женщины.
Ложь ему не помогла; но хуже всего, что Анжелика была свидетельницей его предательства. Она вдруг впала в странную отрешенность и смотрела на него словно сквозь пропасть пространства и времени, безучастная к тому, что с ней будет.
Когда ее потащили прочь, Адам кричал ей вслед, умоляя простить и клялся в своей бессмертной любви. Но было уже поздно. Было поздно вообще что-либо делать.
Всю ночь он смотрел сквозь прутья решетки тюремной камеры, не замечая зловонных человеческих существ рядом. Утром их всех ждала смерть, но пока у него было время оплакать свою жизнь, пожалеть о стране, которую он покинул и раскаяться в ошибках, которые совершил сначала оттого, что любил слишком сильно, а потом – оттого, что ему не хватило любви.
Наступил день, и он встретил свою участь с горьким безразличием, которое в чужих глазах было мужеством. Он грустно усмехнулся, вспомнив, что обманчивое представление о мужестве и отваге было причиной всего, что привело его к такому концу. С этой мыслью Адам поднялся на эшафот, где накануне умерла королева, а сегодня – его жена. Он опустился на колени, словно для молитвы, и закрыл глаза в ожидании смерти.
Глава 16
Чтение этого документа сопровождалось кивками и одобрительными возгласами. Каждый внес свою лепту в историю жизни Адама, хотя теперь уже трудно было сказать, кому принадлежит какая деталь. Все они любую свободную минуту посвящали чтению исторической литературы. От эпохи Великой французской революции осталось множество документов, и помимо красочно иллюстрированных учебников и популярных изданий члены группы просматривали академические издания и биографии конкретных людей. На собраниях они обсуждали прочитанное и пускали по кругу портреты, рисунки, эскизы и карикатуры того времени.
Дрю, у которой были способности к рисованию, сделала углем набросок Адама, как она его себе представляла. Она изобразила волевое лицо с высокими скулами, тонкий, напоминающий римский, нос и темные глаза, в которых угадывалась ищущая натура. Бороды Адам не носил, а его густые темные волосы падали на высокий лоб мальчишеской челкой. Губы у него были полные, и по изгибу их было заметно, что он не лишен чувства юмора. Портрет повесили на стену, чтобы он постоянно напоминал членам группы о том человеке, чей призрак они пытались создать. Наконец Джоанне, как единственной в группе, имеющей отношение к изящной словесности, было поручено «написать» историю Адама и внести туда все придуманные детали его биографии.
– Барри проверил; – сказал Сэм, – и мой знакомый, специалист по истории, тоже сделал мне одолжение провести некоторые исследования. Никаких свидетельств существования человека, чей жизненный путь напоминал бы жизненный путь Адама, не существует.
– И что мы теперь должны делать? – спросил Роджер после короткой паузы. – Сидеть и ждать, когда он постучит в дверь?
– Сомневаюсь, что привидение станет стучаться, Роджер, – ответил Сэм. – У них это не принято.
Барри постучал по столу костяшками пальцев и дурашливо пропищал:
– Впустите меня, впустите!
Мэгги улыбнулась:
– Между прочим, я до сих пор не уверена, что мы правильно сделали, когда назвали его Виаттом. Каждый раз, когда мы о нем говорим, я вспоминаю Виатта Эрла, и мне трудно относиться к Адаму серьезно.
– Если верить Сэму, слишком серьезно относиться к нему и не надо, – заметил Райли, откинувшись на спинку кресла. – Мы могли бы с тем же успехом отправить в Париж Микки Мауса.
– Или без успеха, – добавил Фуллертон, и тут же почувствовал, что эти слова никому не пришлись по вкусу. – Да нет же, я понимаю... Требуется время. Так все же хотелось бы знать, что мы будем делать дальше?
– Будем сидеть и говорить об Адаме, – сказал Сэм. – И обо всем на свете. Нам важно привыкнуть друг к другу. И тогда, возможно, Адам составит нам компанию.
Джоанна договорилась с Тэйлором, что днем будет заниматься исключительно «историей Адама». Впрочем, она понимала, что великодушия главного редактора хватит от силы на три недели. Если к тому времени не появятся первые результаты, ей дадут другое задание, и придется как-то совмещать его с собраниями группы.
Она отдала Тэйлору копию вымышленного жизнеописания Адама Виатта и сделала дайджест из своих записей, касающихся теории и методов исследований Сэма. Теперь, через две недели, они уже не казались сводками с фронта, а скорее тактическими планами на далекое будущее. Джоанна чувствовала, что энтузиазм Тэйлора постепенно сменяется скептицизмом.
– Это займет столько времени, сколько будет необходимо. – Вот и все, что она могла ему сказать.
– Я начинаю склоняться к мысли, что мы недостаточно детализировали биографию Адама, чтобы самим в него поверить, – сказал Сэм, открывая очередное собрание. – Пока мы не придумаем в подробностях его повседневную жизнь, он останется не более реальным, чем персонаж какой-нибудь книги.
Барри на это возразил, что, по его мнению, они вполне подробно расписали его жизнь, и это была правда: они уже добавили массу деталей к первоначальной истории. Они установили, где именно Адам жил в Париже, описали его дом, придумали ему маленький шато и имение за городом. Они даже вспомнили, что непонятно почему в то время, когда никакой контрацепции, по сути, не существовало, у Адама с Анжеликой не было детей. Впрочем, в медицинские термины они не стали чересчур углубляться, согласившись на том, что якобы ни Анжелику ни Адама это обстоятельство особенно не беспокоило, а со временем она, возможно бы, забеременела. По общему мнению, это была красивая пара, и интимная жизнь у них была тоже счастливая.
– Мы выяснили, что они ели, как развлекались, с кем встречались, – сказал Фуллертон. – Чего же еще? Внутренние монологи? Сны? Духовное, так сказать, развитие?
– Я думаю, духовного развития тогда еще не изобрели, – с легкой улыбкой проговорил Райли. – Оно началось только тогда, когда психоанализ проник в Калифорнию.
Джоанна с интересом отметила, что Райли меньше других проявлял нетерпение. С каждым разом его невозмутимость все больше бросалась в глаза. Возможно, это было связано с его увлечением восточной философией. Джоанна подумала, что надо будет спросить у него, не практикует ли он медитации, йогу или какой-нибудь еще вид психотренинга.
