удерживало юношу на краю пропасти, это была его страсть к живописи.
По отношению к Хуберту Джованни не чувствовал ничего, кроме полнейшего равнодушия. Он со стоической невозмутимостью принимал оскорбления фламандца. Он спокойно сносил прозрачные намеки Хуберта на его провинциальное происхождение, на незнатность рода, на куцее генеалогическое древо — Джованни было нечего стыдиться. Но всякий раз, когда он видел, как оскорбительно фламандец обращается с Пьетро, в его душе поднимался внутренний протест. Юному провинциалу часто приходилось слышать, как Хуберт безнаказанно обзывает Пьетро La Bambina , пользуясь его хрупким телосложением и беззащитностью. Сколько раз возникало у Джованни желание схватить Хуберта за глотку и предложить ему набраться храбрости и поиздеваться над кем-нибудь одного с ним роста! Но он знал, что тем самым только больше унизит маленького Пьетро. С другой стороны, Джованни было известно и о подозрительном интересе Хуберта к запретным тайникам библиотеки. Он видел, как фламандец что-то разнюхивает за спиной у мастера Монтерги и как он прокрадывается в эту сокровищницу каждый раз, когда учитель отвлекается. Но все это было полностью безразлично для Джованни. Ему не было дела ни до одинокого существования Франческо Монтерги, ни до темных происков Хуберта. Единственное, чего желал Джованни, было писать. А еще — не испытывать недостатка в том, без чего он не мог обходиться. И он пытался с помощью бесконечной своей терпеливости сносить постыдные милости, которыми одаривал его учитель.
Вот каким было его существование.
В день, когда исчезли Франческо Монтерга и Хуберт ван дер Ханс, юноша понял, насколько сложна его ситуация. Он знал, что всем был необходим виновный и что виновного следовало искать в мастерской. А поскольку он оставался единственным, кто пережил эту необъяснимую трагедию, другого выбора у дознавателей не было. Когда Джованни решился обратиться в герцогскую комиссию, он шел туда в уверенности, что сам копает могилу, в которой его похоронят.
V
Чего не ведал Джованни Динунцио — так это причины, заставившей Франческо Монтергу пуститься в погоню за Хубертом ван дер Хансом. Правда, Джованни знал, что интерес Хуберта к библиотеке был прямо пропорционален интересу мастера к его личным вещам. С тем же тайным постоянством, какое заставляло фламандца рыться в бумагах, старый художник осматривал аккуратно сложенные пожитки своего ученика.
Чего Джованни никогда и не узнал — так это оснований, которые имелись у каждого из двоих для подобного поведения. На самом деле, когда мастер Монтерга решил принять Хуберта в ученики, он сделал это по двум причинам. У первой был сладкий привкус победы над заклятым врагом. Флорентиец не мог упустить великолепного случая отобрать у Дирка ван Мандера последнего ученика. Вторую можно было определить счетом и звуком: отец Хуберта предлагал мастеру годовую плату, намного превышающую жалкие заработки, которые тот получал из рук своего покровителя, герцога Вольтерра. Однако, к полному своему разочарованию, Монтерга очень скоро убедился, что судьба не была слишком уж благосклонна к его невезучей персоне. Спустя немного времени художник понял, что его новый ученик — это секретный посланец врага, того же Дирка ван Мандера. В первый раз, когда мастер заметил, что Хуберт рыщет поблизости от библиотеки, он угадал истинный смысл его появления: старинная рукопись, завещанная ему учителем, Козимо да Верона, трактат монаха Эраклия, его бесценный «Diversarum Artium Schedula».
В этот день Франческо Монтерга проклял свою безмерную доверчивость и пообещал себе рассчитаться за собственную наивность с этим фламандским альбиносом. Художник недоумевал, как мог он оказаться таким глупцом в столь очевидной ситуации. Ослепленный яростью, он уже был готов пинками выставить предателя за дверь. Но здравый смысл неожиданно взял верх: мастер Монтерга подумал, что, возможно, будет лучше продолжать этот фарс и дожидаться, пока игра, затеянная его врагом, не принесет плодов, а когда настанет срок, использовать их в собственных интересах. В конце концов, подумал старый художник, годы нескончаемых попыток не принесли ему никакого результата. Он раз за разом терпел поражение, пытаясь раскрыть зашифрованную в рукописи загадку. Пусть теперь эта работа перейдет в руки врага. Может быть, ему посчастливится больше. С того самого дня мастер решил немного упростить Хуберту задачу, притворяясь слепым всякий раз, как ученик забирался в библиотеку. Мастер знал, что юный фламандец умен и прилежен в работе. Если он приложит к решению загадки столько же труда и упорства, сколько прикладывал к обучению технике ракурса и перспективы, надежда на успех оставалась. А Хуберт, к радости учителя, фиксировал свои достижения в аккуратных записях, чертежах и диаграммах. Монтерге не составило труда отыскать место, где он прятал свою рабочую тетрадь. При каждом удобном случае мастер карабкался в каморку под крышей, вынимал сгнившую доску и просматривал отчеты Хуберта. В начале он решил, что фламандец носится по морю заблуждения и в конце концов потерпел кораблекрушение на бесплодном острове самого полного провала. Однако со временем Монтерга стал замечать, что ученик не боится откровенно дерзких предположений, в которых при этом есть своя странная логика. Время было на стороне старшего; помимо прочего, Франческо Монтерга все так же получал от отца своего ученика щедрое вознаграждение. Это была замечательная, неслыханная ситуация: Хуберт работал на мастера, а мастер, вместо того чтобы платить ему, еще и получал деньги. Что может быть лучше?
Кроме аккуратных записей в тетради, Хуберт раз в месяц отправлял письмо своему настоящему учителю, Дирку ван Мандеру. Со всех писем он тщательным образом снимал копии для себя. В этих посланиях молодой человек подробно сообщал о продвижении поисков, а также добавлял отдельные наблюдения, касающиеся методов грунтовки полотен, применения пигментов и масел, которые использовал флорентийский художник. Он также раскрывал формулы, с помощью которых мастер Монтерга передавал перспективу и строил ракурсы. Старик буквально раздувался от гордости, читая фразы наподобие этой: «Пейзажи, развернутые через две, три или даже четыре точки схода, — это потрясающее открытие. Я никогда не видел ничего подобного». Важное место в письмах молодого шпиона занимало приготовление и использование темпер, замешенных на желтках. Такие описания тоже очень тешили тщеславие Франческо Монтерги:
«Темперы, которые он получает, просто чудесны: они обладают блеском и консистенцией самого чистого из масел».
Вместе с тем, когда речь заходила о раскрытии тайны цвета в первозданном состоянии, Хуберт ограничивался лишь неясными обещаниями:
«Не могу утверждать, что я достиг больших успехов, но верю, что кое-какие результаты скоро должны появиться».
Но эти обещания не были пустыми. Даже в более короткий срок, чем он мог ожидать, Хуберт, застигнутый врасплох своей счастливой звездой, наконец-то нашел верный путь.
Фламандец не мог прийти в себя от изумления: решение всегда было так близко, что из-за самой этой близости никому не удавалось его заметить.
VI
В тот вечер, когда Джованни Динунцио в последний раз видел Франческо Монтергу и Хуберта ван дер Ханса, флорентийский художник сделал важное открытие: намного раньше, чем можно было предполагать, его фламандский ученик проник в тайну трактата. Но это было не все. Когда Монтерга развернул копию его последнего письма, он понял, что фламандец под предлогом похода на рынок отправился прямо на почту и теперь письмо должно было уже находиться на пути в Брюгге. Франческо Монтерга торопливо и жадно прочел:
«Усилия мои не были напрасны. Мне кажется, я наконец-то отыскал ключ к загадке рукописи».
Флорентийский мастер хотел перескочить через вводные фразы и формы вежливости, он читал
