палку о двух концах. Наличия мозгов недостаточно, хотя интеллектуалы искренне убеждены в обратном. Черт побери, мозгами надо шевелить!
Подумайте о том, что вас окружает. Оглянитесь по сторонам и подумайте. Технические новинки, изменение взаимоотношений между государствами… Вот вам, казалось бы, простой вопрос: где построить новый завод? Человечество все сильнее напоминает стеклышки калейдоскопа. – На экране возникла старинная игрушка, которая производила впечатление куда больше, нежели привычные изображения фрактальных и хаотичных систем. – Полагаю, вы согласитесь со мной: нам требуются люди, которые разбирались бы в таких вещах, причем не только на словах, а, как говорится, чувствовали бы нутром. – Сравнение с человеческим организмом прозвучало весьма кстати. – Разумеется, они не смогут предложить нам оптимальный курс, будут частенько ошибаться и нести полную чушь. Тем не менее, поверьте мне, тут – громадная разница, честное слово».
Кира посмотрела на Ли. Интуитивист выглядел слишком молодо для подобной роли. Ну конечно, он всего лишь один из многих. Как и остальные, он приобрел какие-то конкретные знания, потому и живет там, где живет. Работает в основном дома, на компьютере или лежа на диване. Впрочем, его работа требует не только количественных данных. Он должен выходить наружу, встречаться с разными людьми, заводить знакомых, стараться распознать мысли и чувства, как выраженные в словах, так и те, о которых не было сказано… Короче, интуитивисту следует быть наблюдательным и внимательным к другим. То есть таким, как Ли.
– Вы наверняка побывали во многих переделках, – сказал Ли.
– Я бы с радостью в них не попадала, – со смехом откликнулась Кира, на которую мгновенно нахлынули воспоминания.
– Один древний первопроходец, Амундсен, утверждал, что приключения – удел неопытных, – заметил Гатри.
– Вы же поняли, что я имел в виду, – Ли, похоже, не принял шутки. – Вспомните слова Тахира. Пилот Дэвис, вы ходили по Марсу… – (Если подняться на половину высоты горы Олимп, оттуда открывается замечательный вид на многокрасочную каменистую пустыню, что раскинулась под небом цвета розовых лепестков. Над кратером, что похож на замок, охраняющий рубежи творения, зависла мерцающая дымка, порожденная песчаной бурей.) —…бывали на астероидах и кометах… – (Шаг – и она парит над поверхностью. Мирок совсем крохотный, тускло сверкающая точка посреди мрака, из темноты выступает скальный гребень. Небосвод усыпан звездами, которые разгоняют ночную тьму, светят не мигая; их цвета ясно различимы – голубая со стальным отливом Вега, янтарный Арктур, алая, словно уголек в костре, Бетельгейзе. Млечный Путь источает холод и тишину. Кира летит дальше, появляется маленькое местное солнце, и стекло шлема мгновенно темнеет. Девушка скорее угадывает, чем видит, едва заметные зодиакальные крылья светила и искорку планеты.) —…и даже дальше… – (Ледяной панцирь Энкелада сверкает так, словно по нему разбросали звезды, начиная от уступа слева и до горизонта справа. Те звезды, которые видны в небе, тонут в сиянии Сатурна – неизмеримо громадного, золотисто-коричневого, окутанного облачным покровом: в атмосфере гиганта бушуют циклопические штормы. Кольца, что стоят каждое чуть ли не на ребре, выглядят не ожерельями самоцветов, но метеоритным потоком. Две мерцающих луны напоминают обнаженные ятаганы. В тишине громко стучит сердце, на глаза наворачиваются слезы. Кира моргает; слезы повисают на ресничках радужными капельками…) – А я дважды летал как турист на Луну и один раз заглянул на Л-5, – продолжал Ли. – В остальном же вселенная знакома мне из книг, фильмов и рассказов.
– Больше всех повезло мне, – вставил Гатри. – В мои молодые годы на Земле еще можно было отыскать такое местечко, где ночь казалась непроглядной. И порой, в горах, забравшись в спальник, я смотрел на небо и чувствовал, что наш шарик – мотылек среди миллиарда миллиардов костров.
Любопытно, подумалось Кире, не потому ли он со временем стал мечтать о космосе? Она попыталась вспомнить, с чего все началось у нее самой. Наверное, с того, что на Земле слишком много огней. Они повсюду, куда ни плюнь, даже посреди океана и на орбите. И слишком много людей.
– Не подумайте, что я жалуюсь на свою судьбу, – поторопился прибавить Ли. – Ни в коем случае. У меня здесь интересная, хорошо оплачиваемая работа…
Да уж, мысленно согласилась Кира. В отличие от большинства, для которых жизнь, благодаря разнообразным автоматам, превратилась в бессмысленное существование. Причем, как правило, человек обречен на это с самого рождения.
– Лично я не променяла бы свою работу ни на какую другую. – призналась она. И продолжила про себя: «Вот нам, мне и моим товарищам, действительно повезло. Мы управляем кораблями, которые роботизированы на девяносто девять процентов. Усовершенствовать технику, сделать роботизацию полной и отправить людей-пилотов в отставку совсем не сложно. С чисто экономической точки зрения это, несомненно, сулит выгоду. Однако Гатри наложил на проект вето. Именно он, больше некому – никто из директоров компании не обладает необходимой властью. А почему? Из романтической привязанности к свершениям прошлого? Или тут проявилось нечто вроде стремления сюзерена-феодала облагодетельствовать своих вассалов? Возможно, но вряд ли все объясняется настолько просто. Гатри не дожил бы до своего нынешнего возраста, не будь он убежденным прагматиком, который понимает, что живые существа лучше каких бы то ни было машин».
Впрочем, что толку размышлять на тему, которая уже приелась за время полетов в гордом одиночестве? Надо поддерживать беседу. Невероятно, но факт – она разговаривает с jefe maximo![18]
– Я вам завидую, – сказала девушка, обращаясь к Ли. – Ведь вы встречаетесь с самыми разными людьми. А в космосе сплошь технари.
– По необходимости, – с улыбкой ответил Ли.
– Отсюда не следует, что у нас там не хватает всяких психов, – проворчал Гатри.
– Знаю, – отозвался Ли. – В отличие от лунян, космонавты вынуждены думать самостоятельно.
– Зачастую нам не остается ничего другого, – усмехнулась Кира.
– А чем вы увлекаетесь? – неожиданно спросил Ли, окинув девушку изучающим взглядом.
– Мне тоже интересно, – поддержал его Гатри. – Раз мы угодили в одну кастрюлю, не помешает сойтись поближе.
– Спортом, – начала перечислять Кира, чувствуя, что краснеет: она редко удостаивалась столь пристального внимания. – Музыкой. – Девушка пожала плечами. – Я играю на соноре и на архаичном инструменте, который называется синтезатором, а еще пою, в основном старинные баллады; правда, голос у меня слабый. Естественно, много читаю, иногда пописываю.
– Серьезно? – изумился Ли. – Вы пишете? Что именно?
– Ничего особенного, – пробормотала Кира. – Так, для себя. Сочиняю разные вирши – сонеты, секстины и тому подобное.
Эйко Тамура уверяла, что Кира пишет замечательные стихи. Но Эйко – воплощенная вежливость. От ее собственных стихов и прозаических отрывков, даже переведенных на английский (отчего они многое теряли), равно как и от рисунков и прописей, у Киры захватывало дух. Стоило Кире Дэвис прилететь на Л-5, она тут же спешила к подруге, а чтобы распечатать разговоры, которые они вели по лазерному коммуникационному лучу понадобилась бы целая кипа бумаги.
– Ay de mi,[19] – насколько могла, весело воскликнула Кира, откинув голову, – я веду себя словно одна из тех интеллектуалов, которых так презирает шеф! Знаете, чтобы поразвлечься, я играю с компьютером в орто или в «гейзенберга», а с друзьями – в покер, хотя это дорогое удовольствие.
– В покер? – переспросил Ли с видимым облегчением. – То есть в карты? Я тоже в него играю. Мы с приятелями организовали нечто вроде клуба, встречаемся раз в месяц по мультивизору.
– Лицом к лицу куда увлекательней, – возразила Кира. – Каждый делает ставки сам, не полагаясь на компьютер. – И все сидят рядом, дышат одним и тем же воздухом, пьют одно и то же пиво, обмениваются теми же избитыми шутками.
– Знаю, – вздохнул Ли, – но такие возможности бывают крайне редко.
Приходилось ли ей во время долгих полетов в компании корабельного компьютера, дожидаясь
