Крахмальников посмотрел на Долгову. Та сидела напряженная, старалась на сцену не смотреть.
— Отдел информации. Редакция у них очень большая, — покачала головой Загребельная. — Но и работы много. И делают они ее на ять. Как там у вас слоган, Леонид Александрович? “Новости — наша профессия”?
Крахмальников кивнул.
— Но и у информационщиков есть совершенно ненужные каналу люди. Долгова встала.
— Если вы обо мне, Галина Юрьевна, то я уже… — громко начала она.
Крахмальников удивился, чего это Ирина вскочила?
— Вовсе не о вас, — перебила Ирину Загребельная. — Я имею в виду Савкову.
Долгова так и осталась стоять с открытым ртом.
За увольнение Савковой проголосовали единодушно.
С ума сойти, подумала Долгова. Что случилось? Почему ее не уволили? Господи, как хорошо, что она не дала согласие “КВИНу”. Какие там деньги, какая реклама. Она бы сдохла без этой нервотрепки, беготни, суеты, вечных споров и скандалов — без телевидения.
Савкова рыдала в последнем ряду. На нее старались не смотреть.
— Ну и все, пожалуй, — сказала Загребельная. — Есть еще предложения?
— Есть, — встал Крахмальников. — Две кандидатуры.
— Хорошо, Леонид Александрович, — кивнула Загребельная. — Пишу.
— Во-первых, — Крахмальников набрал полные легкие воздуха и постарался без шума выдохнуть, — Алла Макарова.
В зале воцарилась тишина.
— Так, — не смогла скрыть улыбки Загребельная.
— А вторая — вы, Галина Юрьевна. — Эти слова дались Крахмальникову легче.
Загребельная мало изменилась в лице. Только опустила голову.
— Ну что ж, — проговорила она. — Давайте голосовать.
— А Макарову за что? — крикнул кто-то из зала. На него тут же зашикали. Это был, пожалуй, единственный из присутствовавших, кто не знал о сегодняшнем скандале.
Алла демонстративно вышла из зала.
— Кто за то, чтобы… — Загребельная не успела договорить. Руки подняли все.
Она напрасно искала в зале пробелы. Попыталась еще сохранить улыбку. Но не получилось. Сошла со сцены, сказав:
— Ведите кто-нибудь собрание.
Дюков обернулся к Крахмальникову, кивнул: дескать, идите вы.
По дороге на сцену Леонид столкнулся с Загребельной.
— Я в больницу поеду, — произнесла она. — Узнаю, как там Яков Иванович.
Крахмальников подошел к столу. Налил воды, выпил и спросил:
— Ну что, хорошее начало? Зал облегченно засмеялся.
— Дальше интереснее будет. Вы знаете, что к нам приехал руководитель администрации президента. Редкий гость. И, как я понимаю, не просто гость. Пожалуйста, — жестом пригласил он Дюкова.
Виктор Витальевич, пощипывая свою шкиперскую бородку, быстро взбежал по ступенькам, охранники стали по бокам.
— Ладно, ребята, не светитесь, — махнул им Дюков. — Тут террористов нет.
Зал' осторожно выразил одобрение. Охранники, впрочем, с места не сдвинулись.
— Вы все, конечно, помните, — начал Дюков, — как вашей студии достался бесплатно телевизионный канал. Канал с рейтингом ноль. Вы сделали из него высокопрофессиональное телевидение. К вам стали уходить — не за длинным рублем, за делом — хорошие журналисты. Вот я Житкову вижу с РТР, Балашов у вас с ОРТ… Ну что, вы крепко стояли на ногах до самого последнего времени. Четко держались бойцовской стойки смелой и конструктивной оппозиции Кремлю. — Дюков сделал паузу и оглядел зал с улыбкой. — Сейчас начнет нас склонять к сожительству — так вы подумали? Верно?
Зал на этот раз отозвался дружелюбнее.
— И не угадали. Ваш канал — общенациональное достояние. Он сам кого угодно куда угодно может склонить. И я пришел сюда не бороться с вами, не переубеждать, даже не спорить. Я пришел предложить вам помощь. Правительство решило выделить деньги, чтобы покрыть ваши долги.
Зал ахнул, а потом разразился бурными аплодисментами.
Дюков поднял руку. Зал неохотно затих.
— Вы опять подумали: “И что он от нас за это попросит?” Но на этот раз угадали. Мы просим вас: если можно, станьте еще лучше. И все!
Зал опять зааплодировал.
— И все! — повторил Дюков. — У вас сейчас уникальная возможность. Все, что мешало вам, все, кто вам мешал, — теперь не помеха. Никаких обязательств ни перед кем. Только перед вашей журналистской, профессиональной совестью и долгом, как вы его понимаете.
И Дюков вдруг быстро сошел в зал.
Никто и опомниться не успел. И только когда он сел, снова захлопали.
Крахмальников хрустнул пальцами. Дюков все сделал как нужно. Ему теперь только надо встать и назвать фамилию Гуровина. Зал проголосует единодушно.
Но Леонид продолжал сидеть.
Он ждал.
Встала Долгова.
— Если все, что мы только что услышали, правда, то это сказка. Вы ничего не утаили? — повернулась она к Дюкову. — Вы же понимаете, мы, журналисты, въедливые, каждое ваше слово не только записали на пленки видео и аудио, мы их запомнили на всю жизнь.
Дюков поднял руки. Сдаюсь!
— Ну тогда, — счастливо улыбнулась Долгова, — я думаю, мы действительно можем стать лучше. Можем всю грязь, которая на нас налипла, смыть.
Она уже знала, что Гуровин в больнице, ей было жаль его, но по-другому было нельзя.
— Я не могу не сказать, пусть даже это будет жестоко по отношению к больному человеку. Я предлагаю уволить Гуровина. И избрать генеральным директором “Дайвер-ТВ” Крахмальникова, — выкрикнула она, потому что последние ее слова потонули в нарастающем шуме.
Это был словно морской накатывающийся вал. Как громогласное “ура” в штыковой атаке. Люди вскакивали и что-то кричали. Руки взметнулись вверх.
Вот тогда Крахмальников встал.
— Я против. — Он произнес это вовсе не повышая голоса, но его услышали все.
Оживление умерло в ту же секунду. Долгова растерянно глядела на Крахмальникова.
— Я против, — повторил Леонид. — И прошу тех, кто верит мне…
Зал вновь заволновался.
— Я прошу тех, кто верит мне, проголосовать тоже против.
— Почему, Леонид Александрович?!
— В чем дело?!
— Да Гуровин его купил!
— Заткнись!
— Ты что, Леня? Ты с ума сошел?!
— Леонид Александрович, если вы не хотите, другого выберем!
Крахмальников старался не смотреть на Дюкова. Это было нетрудно. Он вообще мало что сейчас видел Он знал про Гуровина куда больше плохого, чем все здесь сидящие, вместе взятые. Знал, что “Дайвер” с Гуровиным не выкарабкается Знал, что Дюков, президент не станут сильно давить на него, Крахмальникова. Он будет говорить девяносто процентов правды. Быть честным на девяносто процентов — да это же мечта!
