— Но…
— Считайте себя мобилизованным. После торжественной части вы идете в седьмой «Б».
— Эксперимент…
— Наденьте боевые награди.
— Я не умею рассказывать.
— Давайте не будем срывать мероприятие!
Макушкин обреченно положил трубку.
— Борьба Васильевич, вы не волнуйтесь, — подбодрила Танечка. Выступайте спокойно. Я загружу «лодку», создам вакуум и буду медленно поднимать температуру.
— Даже не знаю, о чем говорить…
— Да вы что! Это же семиклассники, мальчишки! Расскажите, как ходили в разведку, как взрывали поезда!
— Я больше в медсанбате сидел.
— Ну и что? Все равно партизанили. Дети любят про подвиги. Расскажите, например, как вас ранило.
— Такого не было.
— А шрам на щеке?
— Так это… Это я дома. Гвоздь заколачивал. Молотка не было, пришлось топором. А он сорвался…
— Да? А я думала — осколок… Ну, все равно, расскажите о товарищах. Таня критически оглядела шефа. — Домой зайдете?
— Зачем?
— Костюм сменить, награды приколоть. Заодно посмотрите на ботинки, у вас шнурки разноцветные…
День был безоблачный. Обочины зеленели молодой Травкой, зелеными фейерверками распускались Деревья. Грязь на улице подсохла, и Борьба Васильевич быстро добрался до своего многоэтажного красавца, который был отделен от Института длинной шеренгой частных домиков. Лифт, как обычно, ждал внизу.
— Ты чего? — недовольно спросила Леля.
— Да вот… одну штуку надо захватить. — Борьба Васильевич выдвинул ящик стола, достал картонную коробку с медалями. — Леля, у меня опыт задерживается, приду поздно.
— Когда?
— Не раньше одиннадцати.
— Ну и ужинай там. Не трогай, я намазанная…
Ветеранов в школе встретили тепло. Посадили в президиум, говорили разные хорошие слова. Ветераны смущенно улыбались и звенели наградами. Потом разошлись по классам. Осмелевший Борьба Васильевич рассказал о пулеметчике Хусаине Хасанове. Ребята оказались эрудированными. Мальчик с передней парты высказал предположение, что татары, воевавшие в витебских лесах, — это члены подпольной организации легендарного Мусы Джалиля, вырвавшиеся из плена. А одна очень красивая девочка связала крылатую фразу о турке Джиурдине с комедией Мольера «Мещанин во дворянстве». В общем, Макушкин узнал много нового.
В институт возвращался размягченный. Как будто первый раз в жизни ощущал теплое прикосновение солнечных лучей, слушал птичий щебет, видел голубое небо. Горьковатый запах тополиных листьев заполнял улицу. Макушкин нагнулся и сорвал травинку, чтобы пожевать ее, как в детстве. Из подворотни вылезла собака. Она совершенно не гармонировала с весенним днем: большая голова с висящими ушами тряслась, в коричневой шерсти круглились грязно- белые пятна, кривые ноги подкашивались.
— Тебя обидели? — пожалел Борьба Васильевич.
Песик поднял невыносимо печальные глаза и оскалился.
— Не хочешь, чтобы жалели? Гордый…
Пес хрипло заворчал.
— Ну-ну, не буду…
Макушкин повернулся и сделал шаг. В тот же миг пес словно бы пролетел над землей и вцепился ему в икру.
— Ты чего?!.. Отпусти!
Пес мотнул головой и еще крепче стиснул челюсти.
— Ах, плешь собачья! — Борьба Васильевич хлопнул по плешивой голове. Дура!
Собака отскочила, припала на передние лапы и вызверилась. Макушкин погрозил кулаком…
Неудачный день продолжался. К шести часам вечера установка вошла в режим. Расплав был хороший, бултыхался, как вода в кружке. Пока Макушкин выставлял под смотровое окошко начало затравки и набирал на программаторе задание, Татьяна написала в рабочем журнале пожелание ночной смене. Вдруг в лаборатории стало тихо — перестал тарахтеть форвакуумный насос. Сигнальные лампочки и плафоны погасли. Нет энергии. Таня уже набирала аварийный номер.
— Дежурный электрик слушает, — буркнул сонный голос.
— Почему обесточили?
— Не знаю… — Пауза. — Наверное, на подстанции…
— Быстрее проверьте!
«Если через десять минут не дадут энергии, — подумал Макушкин, — опыт пропал. Придется начинать сначала».
Прошло пять минут. Семь… Зазвонил телефон.
— Слушаю вас.
— На подстанции вырубило автомат.
— Да?..
— Через часок обещают починить.
Борьба Васильевич осторожно положил трубку на рычаг.
5
У подъезда сидели старушки и смотрели на него, как вахтеры на проходкой. Борьба Васильевич замешкался, вытащил пропуск. Тьфу ты, это же не институт! Старушки проводили его многозначительными взглядами.
— Плохо дело, — пожаловался Макушкин. — Не везет.
Лифт угрюмо промолчал. Борьба Васильевич вошел в кабину и нажал кнопку девятого этажа. Лифт помедлил, с забытым гильотинным лязгом сомкнул двери. Рывками пополз вверх.
— Что с тобой?
Кабина дрогнула и застыла. Верхний свет потускнел.
— Не шути, пожалуйста, — грустно молвил Макушкин.
Молчание. Ну вот, лифт тоже подвел. Друг называется… Борьба Васильевич принялся нажимать разные кнопки. Безрезультатно. Попытался вызвать диспетчера — ни звука. И тут его осенило. Ха! Кристалл и должен быть черным! Он и не может быть иным, потому что состав насыщен молибденом. В шихту вводили трехвалентный европий. Так? Надеялись, что он перейдет в двухвалентное состояние. Он перешел, но при этом выделился избыток кислорода. А кислород, изволите видеть, поддерживает горение. Поэтому молибденовая «лодочка» окислилась, загрязнив расплав. Мелкие черные точечки в кристаллах — это молибден и его оксиды.
Борьба Васильевич оперся спиной о стенку кабины и опустился на корточки. Заныла укушенная икра. Вот ведь поганая собака! Тяпнула ни с того ни с сего человека. Может, бешеная? Нет, не похоже. Взгляд был осмысленный, пена из пасти не падала. Просто побитая, озлобленная собака. Ее можно понять. Сорвала злость на первом встречном, сняла, так сказать, нервное напряжение…
Так, а что делать со свободным кислородом? Естественная мысль — связать его. Подкинуть в шихту какую-то добавку, которая окисляется легче молибдена. Какую-то спасительную добавочку… Может быть, алюминий? Нет, не пойдет. Во-первых, он расплавится раньше шихты и стечет на дно «лодочки». Во-вторых, продукт окисления сам загрязнит состав. Алюминий ничуть не лучше молибдена.
Ага, вот как формулируется задача: добавка должна быть такой, чтобы ее оксид немедленно испарился из расплава. Углерод? А что, хороший восстановитель. Макушкин вовсе сел на пол, уткнувшись подбородком в колени. «Нет, — с сожалением подумал он, — углерод тоже не годится. Вместе с углекислым газом могут образоваться карбиды, которые вконец испортят кристалл…»
Борьба Васильевич тупо смотрел на угол кабины, обшитый металлической рейкой. В полутьме она отливала тускло-серым цветом. Тускло мерцающий металл… В сплошных сумерках забрезжила слабая мысль. Она разгоралась, как утренняя заря — мощно, неудержимо, празднично! Она сверкала и переливалась всеми оттенками красного. Стремительно выкатилось солнце, разгоняя мрак и выжигая туман. Борьба Васильевич вскочил на ноги. Европий! Как он, старый дурак, мог перебирать варианты, когда у него в шкафу вместе с другими лантанидами лежит металлический европий! Такой увесистый слиток, покрытый тусклой пленкой оксида. Европий лучше алюминия и углерода свяжет свободный кислород и спасет расплав от загрязнения молибденом.
Надо сейчас же бежать в институт. Макушкин вскочил и грудью ударился о дверцы. Лифт все еще держал его. «Друг, — подумал с благодарностью Борьба Васильевич, — вовремя же ты остановил меня, дал возможность раскинуть мозгами…»
— Спасибо, — сказал он и погладил подделанную под дерево стенку кабины. — А теперь выпусти. Время позднее, не колотить же ногами.
Вспыхнул верхний свет. Лифт заурчал и сначала медленно, а потом все ускоряясь, пошел вверх.
На площадке девятого этажа было темно. Макушкин нашарил выключатель, щелкнул несколько раз. Опять лампочка перегорела. Ключ никак не попадал в
